Вот он и был одним из тех, которые не хотят больше или не могут больше. Просто больше не могут, вот втихаря и сигают в воду вечерком. Бул-тых. Кончено. Пусть его, не реви, старик. Ты уревешься насмерть. Он был просто одним из тех, кто больше не может, одним из той огромной серой толпы, одним… всего лишь…
СОН

На Эльбе. Однообразный плеск воды. Эльба. Бэкманн.
Бэкманн . Где я? Господи, где это я?
Эльба. У меня.
Бэкманн . У тебя? А ты – кто?
Эльба. А кем я была, когда ты, желторотик, сиганул в мою воду?
Бэкманн . Эльба?
Эльба. Она самая.
Бэкманн (удивленно). Ты – Эльба!
Эльба. Во зенки-то вылупил! Небось, думал, я такая романтичная бледно-зеленая девица? Вроде Офелии, с кувшинками в распущенных волосах? Собирался утопнуть и провести вечность в моих объятьях? Нет, сынок, ошибочка вышла. Я не совсем романтична и ни капли не благоуханна. Приличная река должна вонять. Да. Нефтью и рыбой. И чего тебе надо?
Бэкманн . Отключиться. Там, наверху, я больше не могу. Я в этом больше не участвую. Я хочу отключиться. Быть мертвым. Всю жизнь быть мертвым. И отключиться. Наконец-то, в тишине и покое. Проспать сто тысяч лет подряд.
Эльба. Да ты, молокосос, удрать хочешь, так? Считаешь, ты там больше не можешь, да? Там, наверху, да? Вообразил, что испытал достаточно, ты, мелочь! Сколько тебе лет, новичок-неудачник?
Бэкманн . Двадцать пять. И теперь я хочу отключиться.
Эльба. Гляди-ка, двадцать пять. И остаток – продрыхнуть. Двадцать пять, а там, пока ночь да туман, – прыгнуть в воду, потому что больше не может! Чего ты больше не можешь, старче?
Бэкманн . Ничего, там наверху я больше не могу ничего. Голодать не могу. Хромать – не могу, доползти до своей койки – и снова ковылять вон из дома, потому что койка моя занята другим. Колено, койка и кусок хлеба – я больше так не могу, понимаешь!
Эльба. Нет. Ты, сопливый самоубийца, слышишь, нет! Ты конечно решил, что если твоя женушка больше не хочет с тобой резвиться, если ты хромаешь и в брюхе у тебя урчит, так значит можно прятаться мне под юбку? Взять и плюхнуться в воду? Да если все голодные начнут топиться, старая добрая Земля останется голой, как чертова лысина, голой и гладкой. Нет, так не бывает. Со мной этот номер не пройдет. Не желаю иметь с тобой никаких дел. Тебя, малыш, просто надо отшлепать, именно так! Хоть ты и был шесть лет солдатом. Все были. И все на что-нибудь хромают. Найди себе другую постель, если твою заняли. Я не хочу твоей жалкой, ничтожной жизнишки. Слишком ты для меня мал, парень. Послушайся старой женщины: поживи сначала. Пусть-ка тебя потопчут. Да и сам – сам топчи других. А когда будешь сыт всем по горло, так что блевать потянет, когда останешься совсем без ног, а сердце твое поползет на карачках, тогда вот и поговорим. Ну а сейчас ты никаких глупостей не натворишь, ясно? Сейчас ты уберешься отсюда, золотко мое. Этой твоей малюсенькой щепотки жизни для меня чертовски мало. Попридержи ее. Мне она не нужна, ты ж только начал. Закрой рот, человечек! Я хочу тебе кое-что сказать, только очень тихо, на ушко. Ну, подойди сюда: мне на твое самоубийство на..! Ты, сосунок. Гляди, что я сейчас сделаю. (Громко.) Эй, ребятушки! Подкиньте-ка этого паренька обратно, до Бланкенезе, на песочек! Он хочет попытаться еще раз, вот только что мне пообещал. Да осторожней, он говорит, у него нога больная, плутишка!
СЦЕНА I

Вечер. Бланкенезе. Слышен свист ветра и плеск воды. Бэкманн. Другой.
Бэкманн . Кто это? Ночью, у воды. Эй! Кто тут?
Другой. Я.
Бэкманн . Спасибо. И кто это – «я»?
Другой. Я – Другой.
Бэкманн . Другой? Какой другой?
Другой. Вчерашний. Прежний. Тот, что был всегда. Утверждатель. Отвечающий.
Бэкманн . Прежний? Тот что всегда? Другой, тот, со школьной скамьи? Другой, с катка? С лестничной клетки?
Другой. Из той снежной бури, под Смоленском. Другой, из блиндажа под Городком.
Бэкманн . И тот, под Сталинградом, тот другой – тоже ты?
Другой. Да. И еще тот, что был сегодня вечером. И тот, что будет завтра.
Бэкманн . Завтра. Завтра не будет. Завтра будет без тебя. Вали отсюда. У тебя просто нет лица.
Другой. Ты меня не прогонишь. Я – Другой, я всегда рядом: завтра. В полдень. В постели. В полночь.
Бэкманн . Да пошел ты. Нет у меня постели. Я лег здесь, в грязи.
Другой. Другой, из грязи, – тоже я. Я тот что всегда. И ты от меня не отвяжешься.
Бэкманн . У тебя нет лица. Уходи.
Другой. Ты меня не прогонишь. У меня тысячи лиц. Я голос, который каждому знаком. Я – Другой, я всегда рядом. Другой человек, Отвечающий. Тот, кто смеется, когда ты плачешь. Кто понукает тебя, когда ты устаешь. Я – погонщик, я – подстрекатель, заноза. Я оптимист, я нахожу в беде удачу и в самой тьмущей тьме вижу свет. Я тот, кто верит, смеется, любит! Я тот, кто будет шагать вперед, даже если хром на обе ноги. Я говорю «ДА», когда ты отвечаешь «нет», я – Утверждатель. И тот, кто…
Бэкманн . Утверждай, сколько влезет. Только отстань. Ты мне не нужен. Я говорю НЕТ. Нет. Нет. Уходи. Я говорю «нет». Слышишь?
Другой. Да. И остаюсь. Ты сам-то кто, ты, Отрицатель?
Бэкманн . Я Бэкманн.
Другой. А имени у тебя нет, Отрицатель?
Бэкманн . Нет. Со вчерашнего дня. Со вчерашнего дня меня зовут просто Бэкманн. Только Бэкманн. Как стол зовут просто стол.
Другой. И кто тебя так зовет?
Бэкманн . Жена. Нет, та, которая была моей женой. Я был далеко. В России. Целых три года. А вчера вот вернулся. К несчастью. Три года – это много, знаешь ли. «Бэкманн», – сказала мне жена. Просто «Бэкманн». А меня три года не было дома. Она сказала «Бэкманн», как о столе говорит «стол». Бэкманн – просто мебель. Подвинься, мебель Бэкманн. Вот. Теперь у меня нет имени, понимаешь?
Другой. А почему ты лежишь тут, в песке? ночью? у самой воды?
Бэкманн . Не могу встать, вот и лежу. Я раздобыл себе негнущуюся ногу. На память. Такой, знаешь, полезный подарочек, чтоб не сразу войну позабыть. А я как раз и не хочу забывать. Больно славно все вышло. Ребята, было здорово, так ведь?
Другой. И вот поэтому ты ночью лежишь в воде?
Бэкманн . Я упал.
Другой. Ах ты упал. В воду?
Бэкманн . Нет же, ты! Нет! Слышишь, я специально. Нарочно я. Не могу больше выносить это. Это увечье, эта хромота. И потом, она, которая была моей женой. Сказала мне просто «Бэкманн», как стол назвала «столом». А тот, другой, который был у нее, он сидел и скалил зубы. И эти развалины. Эта свалка здесь, дома. В Гамбурге. И мальчик мой где-то внизу, под ней. Обломки, осколки, обрывки. Осколки костей, обрывки мяса. Ему всего годик был, я никогда не видел его. А теперь вижу – каждую ночь. Под сотней тысяч камней. Мусор, ничего кроме кучки мусора. Я думал, больше не выдержу. Хотел покончить со всем. По-моему, было просто: с понтона вниз. Бултых. И все. Кончено.
Другой. Бултых? И все? Кончено? Тебе привиделось. Ты ведь тут лежишь, на песке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15