«Беркли ничего не стоило сказать своему сыну: „Бойся быть как Ралей"“, и ему страстно хотелось прочитать мысли, скрывавшиеся в этой длинной, похожей на лисью голове, за взором этих глаз, один из которых был гораздо меньше другого.
Но приветствие Сесила было таким радушным, что лучшего и желать нельзя было.
— Как же я рад видеть вас, сэр Уолтер, — начал он, — рад за вас и за себя. Решить эту проблему абсолютно не в моих силах. Там есть такие товары, само наименование которых неизвестно мне. Надписи на сундуках все сделаны на португальском языке, что только добавляет трудностей. Это дело под силу разве что Геркулесу, самому Геркулесу.
Хоукинс посмотрел на Ралея, улыбнулся и поднял мохнатые брови, как бы говоря: «Дурак ненормальный».
Но хотя Ралей улыбнулся ему в ответ, в душе он не был согласен с мнением Хоукинса. Если судить поверхностно, сына лорда-канцлера можно было принять за «ненормального» и нерасторопного, нервничающего из-за возложенной на него ответственности, но он был умен и хитер — иначе и быть не могло: в нем текла кровь Беркли.
Следом за Сесилом в комнату вошел сэр Джон Гилберт, депутат от Девона, и превзошел всех в экспрессивности своего приветствия. Он вошел и застыл на месте, будто язык проглотил, хотя все видели, как под его плохо накрахмаленными брыжами ходит кадык. Гилберт протянул обе руки к своему родственнику и затем повис на его плечах, не стыдясь катившихся из глаз слез. Ралей хлопал его по плечу и целовал в щеку.
Немного оправившись от охвативших его чувств, Гилберт сказал:
— В странное время мы живем — человека сажают в тюрьму только за то, что он женился на своей молодке. Это же хуже инквизиции!
— Шш! — шепотом — как ему казалось — произнес Хоукинс. — В этой комнате присутствуют длинные уши и не менее длинный язык в придачу к ним. Нам бы не хотелось, чтобы вы угодили в Тауэр.
— Отправимся-ка лучше в гавань, — поспешил заявить Сесил, который прекрасно слышал каждое сказанное Хоукинсом слово.
«Неотесанный негодяй, — думал про себя Сесил, — мы сейчас от него избавимся, он не член Комиссии и не имеет права вмешиваться». Но Хоукинс не отставал от них, пока они шли по коридору, и он единственный из всех вспомнил о Блаунте, оставленном в комнате в другом конце коридора.
— Пошли с нами, если не хотите оставить без присмотра своего арестанта, — прокричал он, открывая дверь, — мы отправляемся в гавань.
Поскольку никто не решился предложить сэру Джону, чтобы он отстал от них, старый адмирал сопровождал их всю дорогу, и по его осанке вполне можно было предположить, что именно он возглавляет Комиссию. Пристань маленького приморского городка была усыпана всеми теми сокровищами, которые когда-то Ирод предложил Саломее . Из сандаловых сундуков высовывалось их содержимое, и в смеси с этой красотой в воздухе витал аромат великого множества разных специй. Некоторые сундуки были варварски вскрыты, и товары из них разбросаны на камнях.
Тут были все сокровища Востока. Сказочные богатства, которые увлекли корабли Колумба в плавание на запад. Драгоценности, из-за которых в разные времена во всем мире были совершены все преступления, значащиеся в каталоге сатаны.
— Чувствуете аромат специй? — спросил Хоукинс. — Их-то безмозглые свиньи и бросили портиться на открытом воздухе, на солнце. Там есть такие ковры, которые станут наследственными святынями и переживут всех нас, а их даже от дождей не укрыли.
Все пятеро прошли через ограждения, установленные по приказанию Сесила, и принялись рассматривать награбленное добро. Среди прочего тут были драгоценные камни, которые несчастные рабы под свист кнута добывали в тайных месторождениях; вышивки, над которыми женщины гнули спины, пока не становились слепыми; ковры, сплетенные руками детей, которые представления не имели, что такое игры, и чьи тела никогда не разовьются как следует из-за согнутого положения, которого от них требовал их труд. Была там и слоновая кость, ради которой люди охотились на слонов и валили их, осыпая сотнями стрел, каждая из которых таила на кончике своем медленную смерть; и мускатный орех, который доставляли из рощ континента на побережье моря на жестких спинах терпеливых осликов.
Ралей осмотрел все. Он один из всей этой маленькой компании мог прочесть трагические истории, связанные с добытыми сокровищами, понять, сколько пота, и крови, и боли, и риска для жизни содержалось в процессе обретения всех этих богатств. Но ему было не до этого, его поджимало время. Сейчас они были для него всего лишь ценой благосклонности ее величества, залогом нового расцвета. Он взял в руку несколько жемчужин, добытых каким-нибудь черным искателем жемчуга из морских глубин, кишащих акулами. Он вспомнил, как Дрейк рассказывал ему однажды о том, что искатели жемчуга, проработав три года, умирают, выхаркивая куски своих зря растраченных легких. Но перед его глазами не появились темнолицые призраки, он взирал на сверкающие шарики, которые скоро заблестят на шее, и на пальцах, и в ушах королевы, для которой он тут же их и отобрал.
Торговцы, которые при первом же известии о прибывшем в Дартмут грузе явились сюда, примчались, на пристань, чтобы предложить свои цены после долгого, нетерпеливого ожидания отмены эмбарго Сесила. Им Ралей продал самые обычные, хорошо известные изделия. На аукционе по продаже перца в тот же день он выручил сто тысяч фунтов. Затем он расплатился с моряками. Они подходили по очереди, один за другим со своими загорелыми, жесткими лицами и странной татуировкой на руках и груди, чтобы получить причитавшиеся им деньги. Ралей целый день простоял у входа в заграждение со списками экипажей кораблей, выкрикивал имена матросов, выплачивал им положенные суммы и вычеркивал из списков имена тех, кто получил деньги. Затем он составил скрупулезный список оставшегося добра: хрусталя, фарфора и ладана, гобеленов, янтаря, атласа, корицы; жемчуга и серой амбры; ковров, слоновой кости, гвоздики и изделий из сандала. На третью ночь Ралей вернулся в гостиницу «Сокол» с этим и еще одним реестром, в котором перечислялись имена пайщиков и доля каждого из них, закрылся в своей комнате от всех посетителей -даже от Хоукинса — и сел за подсчеты весьма интересовавшей его суммы.
К вечеру стало прохладно, в камине тихо потрескивали дрова, добавляя освещения к горящим свечам. Ралей разложил перед собой оба списка, разжег свою длинную трубку и, опершись подбородком на руку, задумался. Доля королевы насчитывала примерно двадцать тысяч фунтов. Немалая сумма, но в восторг ее не приведет: хотя эти деньги и представляли большой интерес, но их в таком случае было как раз столько, сколько ей полагалось, ни на цент больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Но приветствие Сесила было таким радушным, что лучшего и желать нельзя было.
— Как же я рад видеть вас, сэр Уолтер, — начал он, — рад за вас и за себя. Решить эту проблему абсолютно не в моих силах. Там есть такие товары, само наименование которых неизвестно мне. Надписи на сундуках все сделаны на португальском языке, что только добавляет трудностей. Это дело под силу разве что Геркулесу, самому Геркулесу.
Хоукинс посмотрел на Ралея, улыбнулся и поднял мохнатые брови, как бы говоря: «Дурак ненормальный».
Но хотя Ралей улыбнулся ему в ответ, в душе он не был согласен с мнением Хоукинса. Если судить поверхностно, сына лорда-канцлера можно было принять за «ненормального» и нерасторопного, нервничающего из-за возложенной на него ответственности, но он был умен и хитер — иначе и быть не могло: в нем текла кровь Беркли.
Следом за Сесилом в комнату вошел сэр Джон Гилберт, депутат от Девона, и превзошел всех в экспрессивности своего приветствия. Он вошел и застыл на месте, будто язык проглотил, хотя все видели, как под его плохо накрахмаленными брыжами ходит кадык. Гилберт протянул обе руки к своему родственнику и затем повис на его плечах, не стыдясь катившихся из глаз слез. Ралей хлопал его по плечу и целовал в щеку.
Немного оправившись от охвативших его чувств, Гилберт сказал:
— В странное время мы живем — человека сажают в тюрьму только за то, что он женился на своей молодке. Это же хуже инквизиции!
— Шш! — шепотом — как ему казалось — произнес Хоукинс. — В этой комнате присутствуют длинные уши и не менее длинный язык в придачу к ним. Нам бы не хотелось, чтобы вы угодили в Тауэр.
— Отправимся-ка лучше в гавань, — поспешил заявить Сесил, который прекрасно слышал каждое сказанное Хоукинсом слово.
«Неотесанный негодяй, — думал про себя Сесил, — мы сейчас от него избавимся, он не член Комиссии и не имеет права вмешиваться». Но Хоукинс не отставал от них, пока они шли по коридору, и он единственный из всех вспомнил о Блаунте, оставленном в комнате в другом конце коридора.
— Пошли с нами, если не хотите оставить без присмотра своего арестанта, — прокричал он, открывая дверь, — мы отправляемся в гавань.
Поскольку никто не решился предложить сэру Джону, чтобы он отстал от них, старый адмирал сопровождал их всю дорогу, и по его осанке вполне можно было предположить, что именно он возглавляет Комиссию. Пристань маленького приморского городка была усыпана всеми теми сокровищами, которые когда-то Ирод предложил Саломее . Из сандаловых сундуков высовывалось их содержимое, и в смеси с этой красотой в воздухе витал аромат великого множества разных специй. Некоторые сундуки были варварски вскрыты, и товары из них разбросаны на камнях.
Тут были все сокровища Востока. Сказочные богатства, которые увлекли корабли Колумба в плавание на запад. Драгоценности, из-за которых в разные времена во всем мире были совершены все преступления, значащиеся в каталоге сатаны.
— Чувствуете аромат специй? — спросил Хоукинс. — Их-то безмозглые свиньи и бросили портиться на открытом воздухе, на солнце. Там есть такие ковры, которые станут наследственными святынями и переживут всех нас, а их даже от дождей не укрыли.
Все пятеро прошли через ограждения, установленные по приказанию Сесила, и принялись рассматривать награбленное добро. Среди прочего тут были драгоценные камни, которые несчастные рабы под свист кнута добывали в тайных месторождениях; вышивки, над которыми женщины гнули спины, пока не становились слепыми; ковры, сплетенные руками детей, которые представления не имели, что такое игры, и чьи тела никогда не разовьются как следует из-за согнутого положения, которого от них требовал их труд. Была там и слоновая кость, ради которой люди охотились на слонов и валили их, осыпая сотнями стрел, каждая из которых таила на кончике своем медленную смерть; и мускатный орех, который доставляли из рощ континента на побережье моря на жестких спинах терпеливых осликов.
Ралей осмотрел все. Он один из всей этой маленькой компании мог прочесть трагические истории, связанные с добытыми сокровищами, понять, сколько пота, и крови, и боли, и риска для жизни содержалось в процессе обретения всех этих богатств. Но ему было не до этого, его поджимало время. Сейчас они были для него всего лишь ценой благосклонности ее величества, залогом нового расцвета. Он взял в руку несколько жемчужин, добытых каким-нибудь черным искателем жемчуга из морских глубин, кишащих акулами. Он вспомнил, как Дрейк рассказывал ему однажды о том, что искатели жемчуга, проработав три года, умирают, выхаркивая куски своих зря растраченных легких. Но перед его глазами не появились темнолицые призраки, он взирал на сверкающие шарики, которые скоро заблестят на шее, и на пальцах, и в ушах королевы, для которой он тут же их и отобрал.
Торговцы, которые при первом же известии о прибывшем в Дартмут грузе явились сюда, примчались, на пристань, чтобы предложить свои цены после долгого, нетерпеливого ожидания отмены эмбарго Сесила. Им Ралей продал самые обычные, хорошо известные изделия. На аукционе по продаже перца в тот же день он выручил сто тысяч фунтов. Затем он расплатился с моряками. Они подходили по очереди, один за другим со своими загорелыми, жесткими лицами и странной татуировкой на руках и груди, чтобы получить причитавшиеся им деньги. Ралей целый день простоял у входа в заграждение со списками экипажей кораблей, выкрикивал имена матросов, выплачивал им положенные суммы и вычеркивал из списков имена тех, кто получил деньги. Затем он составил скрупулезный список оставшегося добра: хрусталя, фарфора и ладана, гобеленов, янтаря, атласа, корицы; жемчуга и серой амбры; ковров, слоновой кости, гвоздики и изделий из сандала. На третью ночь Ралей вернулся в гостиницу «Сокол» с этим и еще одним реестром, в котором перечислялись имена пайщиков и доля каждого из них, закрылся в своей комнате от всех посетителей -даже от Хоукинса — и сел за подсчеты весьма интересовавшей его суммы.
К вечеру стало прохладно, в камине тихо потрескивали дрова, добавляя освещения к горящим свечам. Ралей разложил перед собой оба списка, разжег свою длинную трубку и, опершись подбородком на руку, задумался. Доля королевы насчитывала примерно двадцать тысяч фунтов. Немалая сумма, но в восторг ее не приведет: хотя эти деньги и представляли большой интерес, но их в таком случае было как раз столько, сколько ей полагалось, ни на цент больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75