— Теперь мы просто обязаны развивать наше мирное наступление! Потустороннее Зеркало, как объект повышенной опасности, должно полностью перейти под юрисдикцию Земли. Только так мы сможем гарантировать спокойное существование не только Земли, но и всех разумных рас вселенной. Ксенофобия — чума вселенной, мы давно предупреждали об этом, требуя, чтобы негуманоидным расам был закрыт выход за пределы из солнечных систем. Таким образом, очаги ксенофобии окажутся заперты, и вселенная, наконец, вздохнёт свободно…
— Простите… — перебил выступающего Тедль Нох или тот, кто скрывался под этим именем.
— Не прощу! — отрезал Дюшамп. — Вам слова не давали.
О том, что ему тоже слова не давали, представитель Галактического Легиона успел позабыть.
— И всё же, — голос ревнителя был словно мёд с битым стеклом, — Как вы предлагаете поступить с империей Кахоу? Мы, в некотором роде, тоже гуманоиды.
— Именно что в некотором роде! Сидите у себя на Кахоу и не чирикайте! Здесь вы уже доигрались до космических катастроф и, если вы не прекратите свою экспансию, под угрозой окажется вся галактика!
— То есть, вы полагаете, что экспансия дозволена только вам? — задал ревнитель провокационный вопрос, на который Дюшамп высокомерно не стал отвечать.
Ревнитель имперских стандартов мог быть доволен, глупый легионер пёр прямиком в расставленную ловушку, напряжённость этического поля достигала запредельных величин, и если бы у землян или представителей имперской науки имелись соответствующие приборы, они несомненно ушли бы в зашкал. Впрочем, почуять неладное можно было и без приборов.
— Мне кажется… — разом произнесли главы делегаций, но им тоже не дали закончить фразу.
— Кажется — помяните высотника! — рявкнул Дюшамп. — Может быть, тогда вы поймёте, насколько серьёзно положение!
А положение и впрямь было очень и очень серьёзным. В ином месте подобные беседы ещё могли сойти с рук, но здесь, у самого пупа вселенной… Независимые наблюдатели отметили, как налился оранжевым светом Молекулярный Экран, ставши в эту минуту чрезвычайно похожим на Потустороннее Зеркало, в которое лучше не заглядывать никому из живущих по эту сторону, а затем пространство разверзлось с безжалостной точностью.
3
Алексей Суровцев тосковал перед экраном прямой трансляции. Его, героя произошедших событий, того, кто первым прибыл в район катастрофы, не пригласили в зал переговоров. А уж он бы не упустил возможности выступить перед мыслящим человечеством, он бы объяснил имперцам их права и обязанности, и уж, конечно, не стал бы зря обижать союзников-негуманоидов, на которых заместитель Гутуки совершенно необоснованно покатил бочку! Но вместо этого он вынужден сидеть в надоевшем иглодиске под скучающими взорами Тани Эвельсон и Джакомо Пирелли. Хорошо хоть экран уже перенастроен для человеческого восприятия, а то бы и вовсе почувствовал себя земноводным.
— …помяните высотника! — гремел с экрана легионер. — Может быть, тогда вы поймёте, насколько серьёзно положение! — в следующую секунду долговязая его фигура заколебалась и исчезла с трибуны. Мироздание съело цивилизованного дикаря.
— Надо же, какой конфуз! — на чистейшем земном воскликнул один из приближённых кахоутского князя, тот самый, который подначивал Дюшампа во время его невыдержанного выступления. Теперь физиономия имперского идеолога изображала трудносочетаемую смесь огорчения и удовлетворения. Затем к этим двум чувствам добавилось удивление, и ревнитель имперских стандартов исчез следом за земным идеологом.
В зале начался шум, раздались негодующие голоса, кто-то вскочил с мест, ещё несколько человек провалились в локальный пролом метрики. Ещё минута и началась бы паника, но руководители делегаций сумели переломить ситуацию в свою пользу.
— Спокойствие и толерантность! — издал боевой клич чернокожий Даниэль Мгибеле.
— Господа офицеры! — прогремел Его Блистательность Инхаш-Брезоф. — Приказом по команде предписаны терпимость и доброжелательное отношение к партнёрам! Извольте выполнять!
Офицеры Его Блистательности дисциплинированно преисполнились терпимости, а землянам и прежде толерантности было не занимать, так что исчезновения прекратились, и стало возможным трезво обсудить положение, но этого Алексей Суровцев уже не увидел. Как поётся в старинной песне, в глазах у него помутилось, навалилось удушье, и вице-чемпион по боевому манипулированию грохнулся в обморок, словно распоследняя истеричная барышня на концерте своего кумира. Последнее, что он запомнил, был укоризненный женский голосок:
— Эх, Алёша!..
4
Очнулся Алексей не скоро. Во всяком случае, его бесчувственное тело успели оттранспортировать на шприц-звездолёт и с удобством уложить на койку в санитарном отсеке, на дверях которого, как не раз сообщала имперская пропаганда, вместо жёлтой звезды был изображён красный крест, каковым, как известно, отмечают в империи дома терпимости.
Когда Суровцев открыл глаза, он обнаружил, что возле его постели сидят кварт-генерал Лях-Козицки и… кто бы мог подумать! — бывший его куратор Пётр Аркадьевич Линёв. За спинами сидящих маячила неразлучная пара: Эвельсон и Пирелли.
— Вполне чистенько, — непонятно произнесла Таня.
— Пожалуй, так, — столь же непонятно согласился Джакомо.
— Как себя чувствуешь, курсант? — спросил Пётр Аркадьевич.
— Отлично! — Алексей подтянулся и сел. — Готов к выполнению любого задания! Однако вынужден вас поправить: после окончания курса выпускникам присваивается первое офицерское звание: штаг-лейтенант — так что я уже не курсант.
— А!.. — протянул бывший куратор. — Вот оно как… Впрочем, для меня вы все и навсегда остаётесь курсантами. И всё-таки вынужден повторить вопрос. Такие воротилы, как ты, не каждый день падают в обморок, так что опиши своё состояние поподробнее.
Алексей честно попытался прислушаться к своему организму. Руки-ноги — в порядке… кости, связки, мышцы… внутренние органы… — любой перворазрядник такие вещи определяет на раз. — Что-то было с душой… какое-то зияние, словно забыл нечто важное. Модифицированная память забарахлила, что ли? Нет, вроде всё на месте, а чего-то не хватает.
— Дошло, — сообщил Пирелли.
У, телепат чёртов! Человек ещё сам в себе не разобрался, а он уже всё знает.
— Не злись, — строго приказал Пётр Аркадьевич. — Если бы не эти ребята, дрейфовал бы ты сейчас где-нибудь в провале метрики вместе с господином Дюшампом и прочими его единомышленниками.
— Пётр Аркадьевич, вы что, тоже телепат? — изумился Суровцев.
— Пока ещё нет, но повозишься с моё с курсантами, так безо всякой телепатии научишься ваши мысли читать.
— И что же со мной случилось? — задал Лёха животрепещущий вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— Простите… — перебил выступающего Тедль Нох или тот, кто скрывался под этим именем.
— Не прощу! — отрезал Дюшамп. — Вам слова не давали.
О том, что ему тоже слова не давали, представитель Галактического Легиона успел позабыть.
— И всё же, — голос ревнителя был словно мёд с битым стеклом, — Как вы предлагаете поступить с империей Кахоу? Мы, в некотором роде, тоже гуманоиды.
— Именно что в некотором роде! Сидите у себя на Кахоу и не чирикайте! Здесь вы уже доигрались до космических катастроф и, если вы не прекратите свою экспансию, под угрозой окажется вся галактика!
— То есть, вы полагаете, что экспансия дозволена только вам? — задал ревнитель провокационный вопрос, на который Дюшамп высокомерно не стал отвечать.
Ревнитель имперских стандартов мог быть доволен, глупый легионер пёр прямиком в расставленную ловушку, напряжённость этического поля достигала запредельных величин, и если бы у землян или представителей имперской науки имелись соответствующие приборы, они несомненно ушли бы в зашкал. Впрочем, почуять неладное можно было и без приборов.
— Мне кажется… — разом произнесли главы делегаций, но им тоже не дали закончить фразу.
— Кажется — помяните высотника! — рявкнул Дюшамп. — Может быть, тогда вы поймёте, насколько серьёзно положение!
А положение и впрямь было очень и очень серьёзным. В ином месте подобные беседы ещё могли сойти с рук, но здесь, у самого пупа вселенной… Независимые наблюдатели отметили, как налился оранжевым светом Молекулярный Экран, ставши в эту минуту чрезвычайно похожим на Потустороннее Зеркало, в которое лучше не заглядывать никому из живущих по эту сторону, а затем пространство разверзлось с безжалостной точностью.
3
Алексей Суровцев тосковал перед экраном прямой трансляции. Его, героя произошедших событий, того, кто первым прибыл в район катастрофы, не пригласили в зал переговоров. А уж он бы не упустил возможности выступить перед мыслящим человечеством, он бы объяснил имперцам их права и обязанности, и уж, конечно, не стал бы зря обижать союзников-негуманоидов, на которых заместитель Гутуки совершенно необоснованно покатил бочку! Но вместо этого он вынужден сидеть в надоевшем иглодиске под скучающими взорами Тани Эвельсон и Джакомо Пирелли. Хорошо хоть экран уже перенастроен для человеческого восприятия, а то бы и вовсе почувствовал себя земноводным.
— …помяните высотника! — гремел с экрана легионер. — Может быть, тогда вы поймёте, насколько серьёзно положение! — в следующую секунду долговязая его фигура заколебалась и исчезла с трибуны. Мироздание съело цивилизованного дикаря.
— Надо же, какой конфуз! — на чистейшем земном воскликнул один из приближённых кахоутского князя, тот самый, который подначивал Дюшампа во время его невыдержанного выступления. Теперь физиономия имперского идеолога изображала трудносочетаемую смесь огорчения и удовлетворения. Затем к этим двум чувствам добавилось удивление, и ревнитель имперских стандартов исчез следом за земным идеологом.
В зале начался шум, раздались негодующие голоса, кто-то вскочил с мест, ещё несколько человек провалились в локальный пролом метрики. Ещё минута и началась бы паника, но руководители делегаций сумели переломить ситуацию в свою пользу.
— Спокойствие и толерантность! — издал боевой клич чернокожий Даниэль Мгибеле.
— Господа офицеры! — прогремел Его Блистательность Инхаш-Брезоф. — Приказом по команде предписаны терпимость и доброжелательное отношение к партнёрам! Извольте выполнять!
Офицеры Его Блистательности дисциплинированно преисполнились терпимости, а землянам и прежде толерантности было не занимать, так что исчезновения прекратились, и стало возможным трезво обсудить положение, но этого Алексей Суровцев уже не увидел. Как поётся в старинной песне, в глазах у него помутилось, навалилось удушье, и вице-чемпион по боевому манипулированию грохнулся в обморок, словно распоследняя истеричная барышня на концерте своего кумира. Последнее, что он запомнил, был укоризненный женский голосок:
— Эх, Алёша!..
4
Очнулся Алексей не скоро. Во всяком случае, его бесчувственное тело успели оттранспортировать на шприц-звездолёт и с удобством уложить на койку в санитарном отсеке, на дверях которого, как не раз сообщала имперская пропаганда, вместо жёлтой звезды был изображён красный крест, каковым, как известно, отмечают в империи дома терпимости.
Когда Суровцев открыл глаза, он обнаружил, что возле его постели сидят кварт-генерал Лях-Козицки и… кто бы мог подумать! — бывший его куратор Пётр Аркадьевич Линёв. За спинами сидящих маячила неразлучная пара: Эвельсон и Пирелли.
— Вполне чистенько, — непонятно произнесла Таня.
— Пожалуй, так, — столь же непонятно согласился Джакомо.
— Как себя чувствуешь, курсант? — спросил Пётр Аркадьевич.
— Отлично! — Алексей подтянулся и сел. — Готов к выполнению любого задания! Однако вынужден вас поправить: после окончания курса выпускникам присваивается первое офицерское звание: штаг-лейтенант — так что я уже не курсант.
— А!.. — протянул бывший куратор. — Вот оно как… Впрочем, для меня вы все и навсегда остаётесь курсантами. И всё-таки вынужден повторить вопрос. Такие воротилы, как ты, не каждый день падают в обморок, так что опиши своё состояние поподробнее.
Алексей честно попытался прислушаться к своему организму. Руки-ноги — в порядке… кости, связки, мышцы… внутренние органы… — любой перворазрядник такие вещи определяет на раз. — Что-то было с душой… какое-то зияние, словно забыл нечто важное. Модифицированная память забарахлила, что ли? Нет, вроде всё на месте, а чего-то не хватает.
— Дошло, — сообщил Пирелли.
У, телепат чёртов! Человек ещё сам в себе не разобрался, а он уже всё знает.
— Не злись, — строго приказал Пётр Аркадьевич. — Если бы не эти ребята, дрейфовал бы ты сейчас где-нибудь в провале метрики вместе с господином Дюшампом и прочими его единомышленниками.
— Пётр Аркадьевич, вы что, тоже телепат? — изумился Суровцев.
— Пока ещё нет, но повозишься с моё с курсантами, так безо всякой телепатии научишься ваши мысли читать.
— И что же со мной случилось? — задал Лёха животрепещущий вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80