– Ждать? – я не поняла. Он что, капитан дальнего плавания?
– Тур в среднем длится две недели. Есть еще туры выходного дня, но таких, как я, туда не ставят.
– А что в тебе особенного? – полюбопытствовала я.
– Я – мастер. Так что меня болтает по миру в зависимости от графика, количества клиентов и мнения руководства. И менять свою работу я не собираюсь.
– И не надо. Зачем тебе что-то менять? – на всякий случай бодренько закивала я. Пока я и в самом деле не планирую вносить никаких корректив в его жизнь. Кстати, и в свою тоже.
– Все хотят что-то менять. Первая моя девушка требовала, чтобы я переехал в город. В городе я жить не могу. Вторая девушка хотела, чтобы у меня был график. А какой у меня, к черту, график?
– Список длинный? – обозлилась я. Тоже удовольствие, выслушивать его претензии к «бывшим».
– Не очень. Были еще очень ревнивые, были подлые, которые за моей спиной пытались что-то там решить. Были с детьми.
– И что? – дернулась я. Ничего себе претензия. Кажется, мне пора собирать манатки.
– Да нет, ничего. Просто к детям, как правило, прилагаются отцы, от которых масса проблем, – коротко высказался Рубин, оставив меня обливаться холодным потом. А сам он встал, натянул джинсы и подошел к печке.
– Дрова в предбаннике, – я еле уняла дрожь. Значит, мой вариант отметается сразу. Приехали. Можно даже не напрягаться.
– Слушай, Юльчик. А пожрать тут ничего не найти? – улыбнулся Алексей.
– Могу предложить мое самое коронное блюдо, – бодро ответила я. – Оно у меня получается лучше всего. А здесь, на даче, оно просто великолепно.
– Пангасиус в белом вине? – шутливо поднял бровь взъерошенный и невероятно притягательный Рубин.
– Картошка в мундире, – отрапортовала я.
– Вот это по мне, – одобрительно кивнул Алексей.
Я смотрела, как он лопает картошку с маслом, обжигаясь и спеша, и старалась запомнить его таким. Минуты молниеносно протекали сквозь наши пальцы, наши тела и все наши поцелуи. Мне было одновременно и жутко, и радостно быть рядом с Алексеем. Я точно понимала, что никогда больше со мной не повторится ничего подобного. И от понимания этого хотелось допить до самого дна этот напиток. Пусть даже он немного горчил от скорой разлуки.
Еще на одну ночь мы остались вместе, а утром вернулись в гостиницу, где у Алексея остались его невероятно грязные вещи и красная сумка «Адидас» с документами. Мы уже не были просто случайными знакомыми. Телесная, физическая близость моментально меняет все. Ты можешь еще ничего не знать о человеке, но уже чувствуешь, что возможно или невозможно между вами. С Алексеем было возможно все. Мне было очень страшно, ведь наутро он уезжал, а мне предстояло вернуться в свой привычный серый мирок, с одним ярким пятнышком в виде Артема и с лучиком света от солнца – Ольки.
– Ты что такая грустная? – все время спрашивал меня Рубин. – Тебе плохо со мной?
– Ты уезжаешь. Вот и все, – вздыхала я. – Но ты не обращай внимания. Я сильная, я справлюсь. Лучше расскажи еще о своей работе. Это как сказка. Так правда бывает? Ты ничего не придумал?
– Я ничего не придумал. Может, где-то чуть приврал.
– И ты был в Исландии?
– Был, – улыбался Алексей.
– И в Чили?
– И в Боливии.
– Расскажи.
И он рассказывал. Объяснял, что пороги делятся на категории сложности. Три плюс, четыре плюс.
– А пять? – я как ребенок прижималась к нему, позволяя Алексею делать со мной все, что только вздумается.
– А при пяти с тобой было бы вот что, – смеялся он, переворачивая меня на спину и прижимая к кровати. – Вода прибила бы тебя к камням. Пришлось бы идти и вытаскивать тебя. Вот так, аккуратненько, понемножку. Чтобы не повредить, не поранить.
– Боже мой, как бы я хотела увидеть это все своими глазами! – в порыве восторга поделилась я.
Алексей вдруг как-то серьезно посмотрел на меня.
– Правда?
– Ага, – кивнула я.
Он, можно сказать, испепелял меня взглядом.
– Это, понимаешь, удовольствие далеко не для всех. Но ты имей в виду, я тебя как-нибудь обязательно с собой возьму. Вот только потом не плачь.
– Ой, как страшно. Это почему же я должна заплакать? – притворилась я обиженной.
– Ты хоть в какой-нибудь поход ходила? Хоть раз? – прищурился он.
– Ну-ка… дай подумать… нет. Какая жалость! – Я хлопнула в ладоши, как фокусник, вызывающий с неба дождь из серпантина. Алексей рассмеялся и притянул меня к себе.
– Тогда тебя ждет масса неожиданностей.
– Например? – Я прижалась к нему и сделала вид, что мне все это интересно. Только чтобы ему не пришло в голову меня отпустить.
– Ну, например, в походе не подают этот, как его… – он щелкнул пальцами, – капучино.
– Ах, трагедия. Я больше люблю воду.
– Потом там надо много работать руками и ногами. Иногда к вечеру падаешь от усталости.
– Ну, напугал, – засмеялась я. – Да после целого дня в банке я стабильно падаю от усталости. И, заметь, безо всякого удовольствия.
– Хорошо. Но в походе тебе придется спать в палатках. На голой земле, в спальниках. Иногда всего по нескольку часов. Выдержишь? – он с интересом смотрел на меня.
– О, если с тобой, то готова обойтись даже без спальника! – кивнула я.
– Молодец! Уважаю. – Он улыбнулся и завалился на подушку. – Слушай, ты серьезно?!
– Вполне. – Я была готова пообещать ему луну с неба, чтобы сделать ему приятно.
– Знаешь, я просто волнуюсь, что я завтра уеду, а ты выкинешь меня из головы и займешься своими банковскими делами. А я этого не прощу.
– Я что, должна уволиться с работы? – опешила я.
– Нет. Но ты не имеешь права выкидывать меня из головы. Я должен быть там постоянно. Где бы я ни был, что бы я ни делал – я буду помнить о тебе. И ты – если ты, конечно, действительно хочешь быть со мной, – ты тоже должна всегда помнить, что у тебя есть я.
– Я всегда буду помнить. Разбуди меня ночью, я скажу – Алеша Рубин, я твоя, – вполне честно сказала я. Вполне, но не до конца. Слишком все это походило на какую-то рождественскую сказку. Не привыкли мы, московские девушки, к такому. Весь мой жизненный опыт подсказывал, что такого рода «сыр» бывает только в мышеловке. Вопрос только в том, что в этой мышеловке я бы согласилась сидеть вечно.
А потом Алексей уехал. Я проводила его до вокзала, посадила на поезд, помахала рукой и потом долго плакала на метрополитеновской лавочке. Вокруг меня тек густой безликий ручей равнодушных человеческих лиц. Поток дотекал до перехода на Арбатско-Покровскую линию и распадался на два широких рукава. Люди сливались, превращаясь в единую массу. И никому не было дела, что я рыдаю, вжимаясь в мраморную стенку.
«И чего ты ревешь? – спрашивала я себя. – Вдруг он и правда вернется? Вдруг позвонит? Ведь он взял и твой телефон, и адрес, и даже записал адрес твоего банка».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66