Она — видела, и следствием этого явилось мгновенное решение: обнаружив что я покинул Рэндалс, она сразу дала согласие поступить на место, добытое для нее этою не в меру ретивой миссис Элтон, которой с нею фамильярное обхожденье, замечу кстати, меня с первого дня приводило в негодованье и бешенство. Мне негоже восставать против терпимости, которой я сам столь многим обязан, иначе я бы не преминул заявить, что этой женщине ее выказывают напрасно. «Джейн»! Скажите на милость!.. От вас не укрылось, конечно, что сам я ни разу не позволил себе назвать ее по имени, хотя бы даже и в письме к вам. Вообразите же, каково мне было слышать, как перебрасываются этим именем Элтоны, трепля его к месту и не к месту, с наглым видом ничем не оправданного превосходства!.. Я, вероятно, уже истощил ваше терпенье, но потерпите еще немного, я скоро кончу… Итак, она согласилась поступить в гувернантки, решив окончательно порвать со мною, и на другой же день написала мне, что мы с нею больше не увидимся… Эта помолвка не принесла нам обоим ничего, кроме горя и сожалений, — она ее расторгает. Письмо это пришло в то самое утро, когда не стало бедной моей тетки. Я тотчас ответил на него, однако в голове у меня тогда творился сумбур, тысячи хлопот и дел свалились разом на мои плечи, и в суматохе, вместо того чтобы отправить этот ответ, с кипой других писем, я запер его в ящике письменного стола, и в уверенности, что в нем все сказано, хотя и вкратце, чтобы она поняла и успокоилась, сам больше ни о чем не тревожился. Правда, меня немного удивило, что от нее потом долго ничего не слышно, но я находил этому какие-то объяснения, а сам был так занят и — что греха таить! — так самоуверен, что не придавал значения такого рода мелочам… Мы отъехали в Виндзор, а через два дня от нее пришел пакет, и в нем — все мои письма к ней! С тою же почтой пришла и короткая записка: она крайне изумлена, что я никак не отозвался на ее письмо, и так как молчание в подобном случае может означать лишь одно, а стало быть, чем раньше со всем этим будет полностью покончено, тем лучше для нас обоих, то она возвращает по почте все мои письма и просит — либо до конца недели прислать ее ко мне письма в Хайбери, либо, ежели у меня их нет при себе, отправить их после по такому-то адресу…
Я не поверил своим глазам! — далее следовал подробный адрес миссис Смолридж. Я узнал это имя, это место под Бристолем — она мне рассказывала о предложении миссис Элтон, — и сразу понял, на что она пошла. Такой поступок был вполне в ее характере, решительность которого мне хорошо известна, а то, что она не заикнулась о таковом намерении в первом своем письме, лишний раз свидетельствовало о ее сугубой щепетильности. Это могло бы выглядеть угрозой, чего она не допустила бы ни за что на свете… Представьте же себе мой ужас — мое негодование на нерадивость почты, — покуда я не сообразил, что сам допустил оплошность!.. Что мне было делать? Только одно: надобно было открыться дядюшке. Без его благословенья меня бы, я это понимал, и слушать не стали. И я все ему сказал — обстоятельства мне благоприятствовали; недавняя утрата умерила его гордость — я не рассчитывал, что он, бедный, уступит и даст полное свое согласие так легко, прибавив под конец с глубоким вздохом, что желает мне обрести в супружестве то счастье, которое выпало ему… Я, правда, склонен думать, что мое счастье будет несколько иного свойства… Вы, верно, готовы пожалеть меня, вообразив себе, что я должен был пережить, когда открылся ему и ждал решения, от которого зависела вся моя судьба? Тогда приберегите вашу жалость, покуда я не расскажу вам о том, как примчался в Хайбери и обнаружил, что она сделалась по моей вине так больна. Покуда не опишу вам свои чувства при виде ее изможденного, измученного лица. Я добрался до Хайбери в тот час, когда, зная, что у них в доме завтракают поздно, мог надеяться, что застану ее одну… Эта надежда меня не обманула — не обманула и та надежда, которая погнала меня в дорогу. Понятно, что мне стоило труда развеять более чем естественное и законное недовольство. Но это уже позади — мы помирились, мы теперь вдвойне дороже и милей друг другу, никогда более даже тень недоразумения не ляжет между нами. На сем, сударыня, позвольте мне, из состраданья к вам, закончить — простите мне, но сделать это раньше я не мог. Тысячу раз благодарю вас за неизменную доброту ко мне и десять тысяч раз за то внимание, которое вы, как вам подскажет сердце ваше, окажете ей. Ежели вам покажется теперь, что я, в известном отношении, счастлив не по заслугам, то я скажу, что совершенно с вами согласен… Мисс В. называет меня баловнем судьбы. Хочу надеяться, что это справедливо. В одном судьба меня несомненно обласкала, коль скоро я вправе с благодарностью подписаться под этим письмом как
любящий сын ваш,
Ф. Ч. Уэстон-Черчилл".
Глава 15
Письмо Фрэнка Черчилла не могло не тронуть сердце Эммы. Невольно, вопреки первоначальному нерасположенью, она, как и предсказывала миссис Уэстон, прочла его с пожирающим вниманием. Дойдя до первого упоминанья о себе, она потом была не в силах оторваться, всякая строка, в которой говорилось о ней, представляла интерес, и почти всякая — доставляла удовольствие, а те, которые не содержали этой лакомой приманки, все-таки удерживали ее внимание, незаметно возвращая ей прежнюю приязнь к их автору да и могла ли теперь оставить Эмму равнодушной история чьей-либо любви? Она дошла до конца не отрываясь. Конечно, он был виноват, но меньше, нежели ей представлялось, — к тому же он столько страдал, столь искренне раскаивался, был так признателен миссис Уэстон, так влюблен в мисс Фэрфакс, а Эмма — так полна своим счастьем, что до суровости ли было ей; войди он сейчас в комнату, она бы, наверное, встретила его, как бывало, сердечным рукопожатьем.
Письмо произвело на нее такое впечатление, что, когда опять пришел мистер Найтли, она и ему дала его прочесть. Она не сомневалась, что миссис Уэстон желала бы познакомить с ним других, в особенности тех, которые, как мистер Найтли, склонны были видеть столько предосудительного в его поступках.
— Прогляжу, отчего же, — сказал мистер Найтли, — только длинновато оно что-то. Возьму домой и почитаю на ночь.
Но Эмма запротестовала. Вечером должен был зайти мистер Уэстон, и ей придется вернуть с ним письмо.
— Я предпочел бы употребить это время на беседу с вами, — возразил он, — но раз того требует справедливость, то ничего не поделаешь.
Он пробежал первые слова, но тут же оторвался:
— Если бы мне предложили прочесть письмо этого господина к мачехе месяца два назад, Эмма, я бы взял его в руки не с таким равнодушием.
Он стал читать дальше про себя — потом с улыбкой заметил:
— Хм-м!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134
Я не поверил своим глазам! — далее следовал подробный адрес миссис Смолридж. Я узнал это имя, это место под Бристолем — она мне рассказывала о предложении миссис Элтон, — и сразу понял, на что она пошла. Такой поступок был вполне в ее характере, решительность которого мне хорошо известна, а то, что она не заикнулась о таковом намерении в первом своем письме, лишний раз свидетельствовало о ее сугубой щепетильности. Это могло бы выглядеть угрозой, чего она не допустила бы ни за что на свете… Представьте же себе мой ужас — мое негодование на нерадивость почты, — покуда я не сообразил, что сам допустил оплошность!.. Что мне было делать? Только одно: надобно было открыться дядюшке. Без его благословенья меня бы, я это понимал, и слушать не стали. И я все ему сказал — обстоятельства мне благоприятствовали; недавняя утрата умерила его гордость — я не рассчитывал, что он, бедный, уступит и даст полное свое согласие так легко, прибавив под конец с глубоким вздохом, что желает мне обрести в супружестве то счастье, которое выпало ему… Я, правда, склонен думать, что мое счастье будет несколько иного свойства… Вы, верно, готовы пожалеть меня, вообразив себе, что я должен был пережить, когда открылся ему и ждал решения, от которого зависела вся моя судьба? Тогда приберегите вашу жалость, покуда я не расскажу вам о том, как примчался в Хайбери и обнаружил, что она сделалась по моей вине так больна. Покуда не опишу вам свои чувства при виде ее изможденного, измученного лица. Я добрался до Хайбери в тот час, когда, зная, что у них в доме завтракают поздно, мог надеяться, что застану ее одну… Эта надежда меня не обманула — не обманула и та надежда, которая погнала меня в дорогу. Понятно, что мне стоило труда развеять более чем естественное и законное недовольство. Но это уже позади — мы помирились, мы теперь вдвойне дороже и милей друг другу, никогда более даже тень недоразумения не ляжет между нами. На сем, сударыня, позвольте мне, из состраданья к вам, закончить — простите мне, но сделать это раньше я не мог. Тысячу раз благодарю вас за неизменную доброту ко мне и десять тысяч раз за то внимание, которое вы, как вам подскажет сердце ваше, окажете ей. Ежели вам покажется теперь, что я, в известном отношении, счастлив не по заслугам, то я скажу, что совершенно с вами согласен… Мисс В. называет меня баловнем судьбы. Хочу надеяться, что это справедливо. В одном судьба меня несомненно обласкала, коль скоро я вправе с благодарностью подписаться под этим письмом как
любящий сын ваш,
Ф. Ч. Уэстон-Черчилл".
Глава 15
Письмо Фрэнка Черчилла не могло не тронуть сердце Эммы. Невольно, вопреки первоначальному нерасположенью, она, как и предсказывала миссис Уэстон, прочла его с пожирающим вниманием. Дойдя до первого упоминанья о себе, она потом была не в силах оторваться, всякая строка, в которой говорилось о ней, представляла интерес, и почти всякая — доставляла удовольствие, а те, которые не содержали этой лакомой приманки, все-таки удерживали ее внимание, незаметно возвращая ей прежнюю приязнь к их автору да и могла ли теперь оставить Эмму равнодушной история чьей-либо любви? Она дошла до конца не отрываясь. Конечно, он был виноват, но меньше, нежели ей представлялось, — к тому же он столько страдал, столь искренне раскаивался, был так признателен миссис Уэстон, так влюблен в мисс Фэрфакс, а Эмма — так полна своим счастьем, что до суровости ли было ей; войди он сейчас в комнату, она бы, наверное, встретила его, как бывало, сердечным рукопожатьем.
Письмо произвело на нее такое впечатление, что, когда опять пришел мистер Найтли, она и ему дала его прочесть. Она не сомневалась, что миссис Уэстон желала бы познакомить с ним других, в особенности тех, которые, как мистер Найтли, склонны были видеть столько предосудительного в его поступках.
— Прогляжу, отчего же, — сказал мистер Найтли, — только длинновато оно что-то. Возьму домой и почитаю на ночь.
Но Эмма запротестовала. Вечером должен был зайти мистер Уэстон, и ей придется вернуть с ним письмо.
— Я предпочел бы употребить это время на беседу с вами, — возразил он, — но раз того требует справедливость, то ничего не поделаешь.
Он пробежал первые слова, но тут же оторвался:
— Если бы мне предложили прочесть письмо этого господина к мачехе месяца два назад, Эмма, я бы взял его в руки не с таким равнодушием.
Он стал читать дальше про себя — потом с улыбкой заметил:
— Хм-м!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134