Торином владел дух Немочи. Он не ведал женского прикосновения более четырехсот лет. Он хорошо усвоил свой урок, поддаваясь похоти и лаская лицо возможной возлюбленной, принося тем самым чуму опустошающую деревню за деревней. Человека за человеком.
«Пять минут твоего времени», сказал решительно Торин. «Это все чего я прошу».
«Думаешь, мы будем наказаны за оскорбление богов сегодня?» ответил Мэддокс, игнорируя его требование. Если он не позволит просить у себя услуг, ему не придется чувствовать вины за отказ. Его друг издал еще один вздох. «Предположительно каждый наш вдох это наказание».
Действительно. Губы Мэддокса изогнулись в медленной, острой как бритва улыбке, когда он уставился в потолок. Ублюдки. Карайте меня и дальше, я бросаю вам вызов. Возможно тогда, в конце концов, он превратится в ничто. Хотя он сомневался, что богов они заботят. После наложения на них смертельного проклятья, они игнорировали их, делая вид, что не слышат их мольбы о прощении и отпущении грехов. Делая вид, что не слышат их обещаний и отчаянных предложений сделок. Что более они могут с ними сотворить, в любом случае? Ничто не может быть хуже, чем умирать снова и снова. Или быть лишенным всего доброго и хорошего…или хранить дух Насилия внутри своего ума и тела.
Вскакивая на ноги, Мэддокс бросил мокрое теперь полотенце и пустую бутылку для воды в ближайшую мусорную корзину. Он прошагал в дальний угол комнаты и скрепил руки над головой, наклоняясь в полукруглую нишу окон из окрашенного стекла и вглядываясь в ночь через единственную чистую секцию.
Он видел Рай. Он видел Ад. Он видел свободу, тюрьму, все и ничего. Он видел…дом.
Располагаясь на верху замковой горы, где была крепость, он напрямую обозревал город. Огни ярко сияли, розовые, голубые и пурпурные – они освещали сумрачно-бархатное небо, отражаясь в Дунае и обрамляя окутанные снегом деревья, возвышающиеся на местности. Ветер бушевал, снежинки танцевали и водили хороводы в воздухе.
Здесь он и остальные имели капельку секретности от остального мира. Здесь им было позволено приходить и уходить, не сталкиваясь с кучей вопросов.
Почему ты не стареешь? Почему эхо твоих воплей раздается в лесу каждую ночь? Почему ты иногда выглядишь словно чудовище?
Здесь, местные держали дистанцию, благоговейно, уважительно. «Ангелы», даже такой шепот слышал он во время редких столкновений со смертными. Если б только они знали.
Ногти Мэддокса слегка удлинились, вонзаясь в камень. Будапешт был городом величественной красоты, старомодного очарования и современных удовольствий, но он всегда чувствовал себя удаленным от этого. От замкового района, протянувшегося вдоль одной улицы, до ночных клубов, что выстраивались далее. От фруктов и овощей, которыми торговали на одном переулке, до живности, распродаваемой в другом. Возможно, это чувство разъединенности исчезло бы, исследуй он город, но в отличие от других, бродивших по желанию, он был пленен внутри крепости и прилегающих земель, так же как дух Насилия был пленен внутри ларца Пандоры тысячи лет назад.
Его ногти удлинялись далее, становясь почти когтями. Размышления о ларце всегда омрачали его настроение. Ударь стену, завлекало Насилие. Разрушь что-нибудь. Вреди, убивай. Ему бы хотелось уничтожить богов. Одного за другим. Обезглавить их, может быть. Вырвать их почерневшие, гнилые сердца, определенно.
Демон замурлыкал в одобрении.
Конечно же он мурлычет сейчас, подумал Мэддокс с отвращением. Любая жажда крови, неважно кто жертвы, встречала поддержку у существа. Хмурясь, он бросил ее один разгоряченный взгляд на небеса. Они с демоном были соединены так давно, но он помнил Тот день четко. Вопли невинных в его ушах, люди истекающие кровью повсюду вокруг него, страдающие, умирающие, демоны, пожиравшие их плоть в восторженном безумии. Лишь когда Насилие было помещено внутрь его тела, он утратил связь с реальностью. Не было ни звуков, ни образов. Лишь всепоглощающая тьма. Он не обрел своих ощущений, пока кровь Пандоры не забрызгала его грудь, ее последний вдох не отразился в его ушах. Она не была его первым убийством – или последним – но была единственной женщиной встретившейся с его мечом. Ужас наблюдать это когда-то полное жизни женское обличие сломанным и сознавать свою ответственность за это… До сего дня он не мог смириться с чувством вины, сожалением. Со стыдом и с печалью.
С той поры он поклялся делать все необходимое для контроля демона, но было уже слишком поздно. В бешенстве Зевс наложил на него еще одно проклятие: каждый раз в полночь умирать точно как Пандора – от удара меча в живот, шесть адских раз. Единственное отличие было в том, что ее мучения закончились через мгновения.
Его мучения будут длиться вечно.
Он выдвинул челюсть, пытаясь расслабиться перед очередным приступом агрессии. Не ему одному суждено страдать, напомнил он себе. Другие воины получили своих собственных демонов – буквально и фигурально. Торин был хранителем Болезни. Люсиен хранил Смерть. Рейес – Боль. Аэрон – Гнев. Парис – Разврат.
Почему ему не достался последний? Он мог бы отправляться в город в любое время, владеть любой понравившейся женщиной, упиваясь каждым звуком, каждым прикосновением.
Будучи собой, он не мог далеко путешествовать. Также не мог позволять себе находиться рядом с женщинами длительные промежутки времени. Если демон возьмет верх или он не сможет вернуться домой до полуночи, и кто-то найдет его мертвым и похоронит – или хуже, кремирует…
Как бы он желал, чтоб такой случай прекратил его жалкое существование. Ему следовало давно уйти и позволить изжарить себя в Преисподней. Или возможно ему стоило спрыгнуть с самой высокой крепостной башни и выбить мозг из черепа. Но нет. Неважно что он делал, он просто просыпался снова, прижженный также хорошо как рана.
«Ты уже давненько таращишься в окно», проговорил Торин. «Тебе не любопытно, что случилось?».
Мэддокс заморгал, словно оторванный от своих мыслей. «Ты все еще здесь?».
Его друг изогнул черную бровь, чей цвет ярко контрастировал с его серебряно-белыми волосами. «Я понимаю, что ответ на мой вопрос – «нет». Ты хотя бы успокоился?».
Был ли он когда-либо действительно спокоен. «Спокоен настолько, насколько такое существо как я может быть».
«Прекрати скулить. Я кое-то должен тебе показать, и не пытайся мне отказать на этот раз. Мы можем обговорить причину моего вторжения к тебе по дороге». Без лишних слов, Торин развернулся и зашагал из комнаты.
Мэддокс оставался несколько мгновений на месте, наблюдая, как его друг исчезает за углом. Прекратить скулить, сказал Торин. Да, это точно то, чем она занимался. Любопытство и искривленное желание позабавиться отбросили его смертельное настроение, и Мэддокс ступил из гимнастического зала в коридор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
«Пять минут твоего времени», сказал решительно Торин. «Это все чего я прошу».
«Думаешь, мы будем наказаны за оскорбление богов сегодня?» ответил Мэддокс, игнорируя его требование. Если он не позволит просить у себя услуг, ему не придется чувствовать вины за отказ. Его друг издал еще один вздох. «Предположительно каждый наш вдох это наказание».
Действительно. Губы Мэддокса изогнулись в медленной, острой как бритва улыбке, когда он уставился в потолок. Ублюдки. Карайте меня и дальше, я бросаю вам вызов. Возможно тогда, в конце концов, он превратится в ничто. Хотя он сомневался, что богов они заботят. После наложения на них смертельного проклятья, они игнорировали их, делая вид, что не слышат их мольбы о прощении и отпущении грехов. Делая вид, что не слышат их обещаний и отчаянных предложений сделок. Что более они могут с ними сотворить, в любом случае? Ничто не может быть хуже, чем умирать снова и снова. Или быть лишенным всего доброго и хорошего…или хранить дух Насилия внутри своего ума и тела.
Вскакивая на ноги, Мэддокс бросил мокрое теперь полотенце и пустую бутылку для воды в ближайшую мусорную корзину. Он прошагал в дальний угол комнаты и скрепил руки над головой, наклоняясь в полукруглую нишу окон из окрашенного стекла и вглядываясь в ночь через единственную чистую секцию.
Он видел Рай. Он видел Ад. Он видел свободу, тюрьму, все и ничего. Он видел…дом.
Располагаясь на верху замковой горы, где была крепость, он напрямую обозревал город. Огни ярко сияли, розовые, голубые и пурпурные – они освещали сумрачно-бархатное небо, отражаясь в Дунае и обрамляя окутанные снегом деревья, возвышающиеся на местности. Ветер бушевал, снежинки танцевали и водили хороводы в воздухе.
Здесь он и остальные имели капельку секретности от остального мира. Здесь им было позволено приходить и уходить, не сталкиваясь с кучей вопросов.
Почему ты не стареешь? Почему эхо твоих воплей раздается в лесу каждую ночь? Почему ты иногда выглядишь словно чудовище?
Здесь, местные держали дистанцию, благоговейно, уважительно. «Ангелы», даже такой шепот слышал он во время редких столкновений со смертными. Если б только они знали.
Ногти Мэддокса слегка удлинились, вонзаясь в камень. Будапешт был городом величественной красоты, старомодного очарования и современных удовольствий, но он всегда чувствовал себя удаленным от этого. От замкового района, протянувшегося вдоль одной улицы, до ночных клубов, что выстраивались далее. От фруктов и овощей, которыми торговали на одном переулке, до живности, распродаваемой в другом. Возможно, это чувство разъединенности исчезло бы, исследуй он город, но в отличие от других, бродивших по желанию, он был пленен внутри крепости и прилегающих земель, так же как дух Насилия был пленен внутри ларца Пандоры тысячи лет назад.
Его ногти удлинялись далее, становясь почти когтями. Размышления о ларце всегда омрачали его настроение. Ударь стену, завлекало Насилие. Разрушь что-нибудь. Вреди, убивай. Ему бы хотелось уничтожить богов. Одного за другим. Обезглавить их, может быть. Вырвать их почерневшие, гнилые сердца, определенно.
Демон замурлыкал в одобрении.
Конечно же он мурлычет сейчас, подумал Мэддокс с отвращением. Любая жажда крови, неважно кто жертвы, встречала поддержку у существа. Хмурясь, он бросил ее один разгоряченный взгляд на небеса. Они с демоном были соединены так давно, но он помнил Тот день четко. Вопли невинных в его ушах, люди истекающие кровью повсюду вокруг него, страдающие, умирающие, демоны, пожиравшие их плоть в восторженном безумии. Лишь когда Насилие было помещено внутрь его тела, он утратил связь с реальностью. Не было ни звуков, ни образов. Лишь всепоглощающая тьма. Он не обрел своих ощущений, пока кровь Пандоры не забрызгала его грудь, ее последний вдох не отразился в его ушах. Она не была его первым убийством – или последним – но была единственной женщиной встретившейся с его мечом. Ужас наблюдать это когда-то полное жизни женское обличие сломанным и сознавать свою ответственность за это… До сего дня он не мог смириться с чувством вины, сожалением. Со стыдом и с печалью.
С той поры он поклялся делать все необходимое для контроля демона, но было уже слишком поздно. В бешенстве Зевс наложил на него еще одно проклятие: каждый раз в полночь умирать точно как Пандора – от удара меча в живот, шесть адских раз. Единственное отличие было в том, что ее мучения закончились через мгновения.
Его мучения будут длиться вечно.
Он выдвинул челюсть, пытаясь расслабиться перед очередным приступом агрессии. Не ему одному суждено страдать, напомнил он себе. Другие воины получили своих собственных демонов – буквально и фигурально. Торин был хранителем Болезни. Люсиен хранил Смерть. Рейес – Боль. Аэрон – Гнев. Парис – Разврат.
Почему ему не достался последний? Он мог бы отправляться в город в любое время, владеть любой понравившейся женщиной, упиваясь каждым звуком, каждым прикосновением.
Будучи собой, он не мог далеко путешествовать. Также не мог позволять себе находиться рядом с женщинами длительные промежутки времени. Если демон возьмет верх или он не сможет вернуться домой до полуночи, и кто-то найдет его мертвым и похоронит – или хуже, кремирует…
Как бы он желал, чтоб такой случай прекратил его жалкое существование. Ему следовало давно уйти и позволить изжарить себя в Преисподней. Или возможно ему стоило спрыгнуть с самой высокой крепостной башни и выбить мозг из черепа. Но нет. Неважно что он делал, он просто просыпался снова, прижженный также хорошо как рана.
«Ты уже давненько таращишься в окно», проговорил Торин. «Тебе не любопытно, что случилось?».
Мэддокс заморгал, словно оторванный от своих мыслей. «Ты все еще здесь?».
Его друг изогнул черную бровь, чей цвет ярко контрастировал с его серебряно-белыми волосами. «Я понимаю, что ответ на мой вопрос – «нет». Ты хотя бы успокоился?».
Был ли он когда-либо действительно спокоен. «Спокоен настолько, насколько такое существо как я может быть».
«Прекрати скулить. Я кое-то должен тебе показать, и не пытайся мне отказать на этот раз. Мы можем обговорить причину моего вторжения к тебе по дороге». Без лишних слов, Торин развернулся и зашагал из комнаты.
Мэддокс оставался несколько мгновений на месте, наблюдая, как его друг исчезает за углом. Прекратить скулить, сказал Торин. Да, это точно то, чем она занимался. Любопытство и искривленное желание позабавиться отбросили его смертельное настроение, и Мэддокс ступил из гимнастического зала в коридор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84