I
Содержимое тюбика кончилось постыдным пузырьком, который, не успев надуться, тут же и лопнул, напоследок всё-таки брызнув на щеку мутной водичкой. Костя Обоюдов, благополучный сотрудник торговой фирмы, провёл по лицу рукой, чтобы утереться, но влаги не обнаружил. Зато понял, что самой серьезной проблемой ближайших полутора часов станет бритьё. В иное время Костя плюнул бы на это обстоятельство, позволив серенькой суточной щетинке дорасти до убедительной миллиметровки, но сегодня Косте предстояли переговоры - не знающая неурожаев растительность на их исход влиять не должна была.
Костя задумался. Выходов из создавшейся ситуации было, как, в общем-то, и всегда, несколько. Можно было зайти к соседям по лестничной клетке: к Вовке Лёвину или к Леониду Арцруни, но на этом пути имелись сложности непреодолимого характера: у Вовки, известного в округе алкаша, вряд ли имелось и простое-то мыло, не то что крем для бритья. Что же касается Леонида, то у него из тёмной и толстой кожи отовсюду рос первобытный какой-то, неудержимый волос, толстый и чёрный. Одалживаться у этого гейдельбергского человека каким-никаким, а все-таки средством личной гигиены Костя брезговал.
Валялась, правда, где-то старая, отцовская еще, электрическая бритва, но её надо было искать, а времени на поиски было мало. К тому же не было никакой гарантии, что этот совнархозовский механизм вообще заработает.
Конечно, можно было просто намылить морду обычным мылом, как это всегда и делалось раньше, но для человека, собирающегося ежегодно отдыхать в Испании и разъезжающего в пусть и не в очень новом, но все ж таки мерседесе, подобный имидж, как решил для себя самого Костя, никак не подходил. Даже если об этом никто и никогда не узнал бы.
Опыт показывал, что правильное решение проблемы почти всегда приходит само, если удается отвлечься ото всего так, чтобы голова казалась совершенно пустой. И действительно, через пару минут Костя знал, что будет делать: он заедет побриться по дороге в какой-нибудь салон. И, разумеется, в Москве, а не здесь, в области.
Далее все было как обычно: после теплого душа, Костя со всей нежностью и заботой вытер тело белейшим и мягчайшим махровым полотенцем, где-то прижимая посильнее, чтобы почувствовать убедительную твердость, а где-то - едва касаясь себя пушистой тканью. Затем перед зеркалом принял несколько мужественных поз и в который раз пожалел, что из-за нехватки времени никак не получается подкорректировать неплохие, в общем, пропорции. С успокоительным удовлетворением отметил, что он на месте и в отличной форме - теплые струйки душа, красивые позы и отсутствие на хозяине одежды всегда заставляли его наливаться тяжестью и упруго свисать с эдакой ленцой знающего себе цену профессионала: только дай - а там уж держись! Костя оттянул гордецу тонкую кожицу назад, чтобы полюбоваться, как он будет выглядеть пот?м, повертел им так и эдак и хихикнул: дурь, конечно, но ничего не поделаешь - ноблес, как часто говорит Сашка Розопаслер, Костин сослуживец, оближ. Костя усмехнулся, представив себе это последнее иностранное слово как русское приказание («Как это по-научному?»), но потом засомневался, можно ли вообще так сказать. Грамматика не была его самым сильным местом, но Костя, не став по этому поводу слишком угрызаться, в целом собой остался доволен.
Затем он облачился в свежие одежды: снизу чистый хлопок, дальше - хлопок в смеси и, наконец, сверху - новешенький, настоящий бутичный, а не какой-нибудь там с рынка, костюм - серый красавец итальянец (или испанец? «а, может, португал?»), элегантный и, страшно и сладко вспомнить, какой дорогой.
Прежде чем утвердить ногу в черном носке, высоком и плотном, в ботинке, Костя заглянул внутрь: телесного цвета нежная стелька с немецкими буквами и короной еще не успела потемнеть и продавиться от пятки и пальцев и, если серьезно не присматриваться, казалась совсем новой. Ногой из ботинка тоже еще не пахло, хотя приятный дух от неношеной обуви уже не чувствовался так отчетливо, как неделю назад, когда Костя купил эти прекрасные черные туфли, имея в виду обуваться в них по важным случаям. Костя вздохнул - жалко было не дорогой обуви, а утраты первозданной красоты.
- И так во всем, - сказал Костя вслух.
Скорчившийся на подоконнике кот, которому Костя еще не успел дать новое имя, услыхав хозяйский голос, сиганул на пол, и сделал предательскую попытку потереться башкой о Костины новые брюки ноги - коту хотелось жрать. Костя шуганул было его - не до кота с его нежностями, но устыдился. «В сущности, - подумал он, - по настоящему ласкаться умеют только люди и кошки». Тут к месту вспомнилось ему, как днями говорил он одной любительнице животных:
- Скажите, Валечка, ну, разве это ласки, когда вам в лицо пыхтят и суют мокрый язык, а в грудь пихают грязными лапами, а? Ласки - ведь это другое совсем, правда, умм?
Валечка Кандомблина была Костина сослуживица, убежденная и последовательная собачница, владелица огромного слюнявого пса. Валечку эту Костя время от времени дразнил в глаза, порицая ее чувства к собакам, и за глаза добивал неопровержимыми в неизбывном споре собачников и кошатников аргументами, которые, правда, почему-то приходили в голову гораздо позже того времени, когда они действительно были нужны.
Кот получил удовлетворение в виде горсти сухого корма из пакета - открывать новую банку с влажным и вонючим месивом кошачьих консервов Костя не стал из опасения как-нибудь нечаянно не изгваздаться в этой пакости.
Вообще-то говоря, престижа ради Косте по всему следовало бы обзавестись приличным псом, каким-нибудь там питом или даже стаффордом, как у Сашки Розопаслера, но беда была в том, что покусанный в детстве случайной шавкой, Костя в присутствии собак чувствовал себя неуверенно. Так что пришлось ограничиться котом. С котом этим вышла особая история.
Три дня назад, когда Костя, заслышав во дворе знакомое оживление, означавшее, что приехала мусорка, подхватил помойное ведро и вышел на лестничную клетку, он едва не споткнулся в темноте о что-то маленькое и мягкое, жавшееся к стене у самого дверного проема. Приоткрыв свою дверь, чтобы дать немного света на темную лестницу и нагнувшись, Костя увидел у своего порога странное и довольно противное существо: ушастое, тощее и при этом как-то гиппопотамисто складчатое. Существо дрожало и заглядывало Косте в глаза. Преодолевая постыдный страх, Костя все же присел над существом и только тут догадался: «Кот!» Первым внутренним движением Кости было дать этой отвратительной карикатуре на милое домашнее животное под бурдючное брюшко ногой, но что-то удержало его. Помойное ведро в тот день он так и не вынес. Позже, сидя на корточках над котом, лакавшим фруктовый йогурт из блюдца, и с отвращением обозревая омерзительный, чем-то напоминавший вяленое кавказское лакомство хвост этого чудовища, переходящий в такой же противный хребет, Костя смутно припомнил, что по телевизору, кажется, уже видел подобных уродцев и что говорилось про них что-то особенное.
1 2 3 4 5 6 7