Слитки как бы сами попали мне в руки. Я
не отдавал себе отчета, зачем это делаю, но, вспомнив комнатку Хардена,
перестал колебаться. Вполне вероятно, что "друг" не почувствует подвоха -
Эггер тоже не раскусил.
"Когда припой потечет, - размышлял я, залуживая паяльник, - он,
несомненно, прикажет Хардену вновь отнести аппарат в мастерскую, а может
быть, даже пожелает лично представиться мне. Впрочем, возможно, и
обозлится, но что он мне сделает? " Мысль о том, что я оставлю в дураках
этого эгоистичного эксплуататора, доставляла мне огромное удовольствие.
Закончив пайку проводников, мы принялись монтировать трансформатор.
Тут выяснилось, как я подозревал раньше, что Харден просто не в состоянии
унести аппарат в одиночку. Дело было не столько в тяжести, сколько в ее
размещении. Аппарат получился более метра длиной и с того края, где
помещался трансформатор, очень тяжелый, вместе с тем настолько неудобный,
что просто смешно было смотреть, как Харден, крайне озабоченный, в полном
отчаянии примеряется к нему и так и эдак, пробует взять под мышку,
опускается на колени и просит, чтобы я взвалил аппарат ему на спину.
Наконец он решил сбегать к дворнику и одолжить у него мешок. Я посоветовал
не делать этого: аппарат слишком длинный, и, как ни ухитряйся, будешь
задевать его ногами, что наверняка не пойдет на пользу лампам. Тогда
Харден начал копаться в бумажнике, но денег на такси не хватало; у меня их
также не было. Окончательно подавленный, он сидел некоторое время на
табурете, ломая пальцы, а затем взглянул на меня исподлобья.
- Не согласитесь ли вы... помочь мне?...
Я ответил, что, сделав уже так много, не откажу и теперь: он
просветлел, но тут же принялся пространно объяснять, что сначала должен
посоветоваться с другом. Мне было любопытно, как он это сделает: время
было уже позднее, и я не мог ждать Хардена в клубе. Он прекрасно это знал.
Харден поднялся, некоторое время размышлял, бормоча что-то себе под
нос и расхаживая по комнате, и, наконец, осведомился, нельзя ли
воспользоваться телефоном. Еще от прежних жильцов остался в коридоре
телефон-автомат, которым мало кто пользовался; думаю, что о нем попросту
забыли. Харден рассыпался в извинениях, но все же закрыл дверь в коридор;
я должен был ждать в комнате, пока он поговорит с другом. Это меня слегка
задело; я сказал, что он может быть спокоен, и заперся изнутри, когда
Харден вышел.
Поскольку речь шла о вещах более серьезных, чем уважение к
подозрительности какого-то неизвестного чудака, я попробовал подслушивать
у дверей, - но ничего не услышал. Помещение клуба соединялось с коридором
вентиляционным отверстием, прикрытым куском продырявленной жести, который
можно было отодвинуть. Недолго думая, я подпрыгнул, ухватился за раму и
подтянулся вверх, как на трапеции. Было очень трудно отодвинуть задвижку,
но все же я сделал это и приблизил ухо к отверстию. Я не разбирал слов, а
только улавливал интонацию уговоров и просьб. Харден повысил голос:
- Это же я, я, ты ведь узнаешь меня! Почему ты не откликаешься?
Ему ответило урчание трубки, удивительно громкое, потому что я слышал
его сквозь узкое отверстие в стене. Я подумал, что телефон испортился, -
но Харден продолжал что-то говорить, повторил несколько раз "невозможно" и
умолк. В трубке раздавалось бормотанье, Харден кричал:
- Нет! Нет! Уверяю тебя! Я вернусь один!
Он снова умолк. Я напрягался из последних сил, вися на согнутых
руках, потом немного выпрямил их, чтобы передохнуть, а когда вновь
подтянулся, до меня донесся обеспокоенный голос Хардена:
- Ну хорошо, все так, в точности так! Только не откликайся, слышишь!
Власть, понимаю, власть над миром!
Руки у меня немели. Я легко спрыгнул, чтобы не производить шума, и
открыл дверь. Харден вернулся внешне успокоенный, но явно не в своей
тарелке - в таком настроении он всегда возвращался от "друга". Не глядя на
меня, отворил окно.
- Как вы думаете, будет туман? - спросил он.
Маленькие радужные ореолы окружали уличные фонари, к обычно бывает
после холодного, дождливого дня.
- Уже есть, - ответил я.
- Сейчас пойдем...
Став на колени возле аппарата, Харден принялся обертывать его
бумагой. Потом вдруг замер.
- Не ставьте это ему в вину. Он такой... подозрительный! Если бы вы
понимали... Он в таком тяжелом, отчаянном положении! - Харден вновь умолк.
- Я все время боюсь сказать лишнее, о чем не велено... - произнес он тихо.
Его слезящиеся голубые глаза кротко уставились в пол. Я стоял перед
ним, засунув руки в карманы, а он словно не осмеливался посмотреть мне в
лицо.
- Вы не сердитесь, правда?
Я сказал, что лучше этого не касаться. Харден вздохнул и притих.
Упаковав аппарат, мы сделали с каждой стороны по петле, чтобы легче
было нести. Когда все было готово, Харден, поднимаясь с колен, сказал, что
мы поедем на автобусе, а потом на метро... И нам останется пройти пешком
еще часть пути... правда, не очень большую... но все же... А затем мы
отнесем аппарат в одно место. Друга там не будет - его там вовсе нет, - мы
только оставим груз, а он уже сам потом за ним придет.
После этого я почти не сомневался, что "друг" находится именно там,
куда мы направляемся. Следует сказать, что не было на свете человека,
менее способного выдать ложь за истину, чем Харден.
- Ввиду значения, которое это имеет... осмеливаюсь просить...
Исключительное условие... учитывая... - начал Харден, глубоко вздохнув,
когда я думал, что он уже прекратил свои словоизлияния.
- Скажите прямо, в чем дело. Я должен дать клятву?
- О нет, нет, нет... Дело в том, что не согласитесь ли вы...
Последний участок пути до того места... пройти задом наперед.
- Задом наперед? - Я вытаращил глаза, не зная, как отнестись к этому.
- Ведь я же упаду.
- Нет, нет... Я поведу вас за руку.
У меня просто не хватало сил препираться с Харденом; он находился
между мной и своим другом словно между молотом и наковальней. Один из нас,
очевидно я, всегда должен был уступать. Харден, поняв, что я согласен,
закрыл глаза и прижал мою руку к груди. У любого другого человека это
выглядело бы наигранно, но Харден был действительно таков. Чем больше я
любил его, а на этот счет у меня уже не было никаких сомнений, тем больше
он меня злил, особенно своей расхлябанностью и тем поклонением, которое
воздавал "другу".
Через несколько минут мы вышли из здания; я старался шагать в ногу с
Харденом, что было нелегко, так как тот все время сбивался. Улицу
обволакивал густой, как молоко, туман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
не отдавал себе отчета, зачем это делаю, но, вспомнив комнатку Хардена,
перестал колебаться. Вполне вероятно, что "друг" не почувствует подвоха -
Эггер тоже не раскусил.
"Когда припой потечет, - размышлял я, залуживая паяльник, - он,
несомненно, прикажет Хардену вновь отнести аппарат в мастерскую, а может
быть, даже пожелает лично представиться мне. Впрочем, возможно, и
обозлится, но что он мне сделает? " Мысль о том, что я оставлю в дураках
этого эгоистичного эксплуататора, доставляла мне огромное удовольствие.
Закончив пайку проводников, мы принялись монтировать трансформатор.
Тут выяснилось, как я подозревал раньше, что Харден просто не в состоянии
унести аппарат в одиночку. Дело было не столько в тяжести, сколько в ее
размещении. Аппарат получился более метра длиной и с того края, где
помещался трансформатор, очень тяжелый, вместе с тем настолько неудобный,
что просто смешно было смотреть, как Харден, крайне озабоченный, в полном
отчаянии примеряется к нему и так и эдак, пробует взять под мышку,
опускается на колени и просит, чтобы я взвалил аппарат ему на спину.
Наконец он решил сбегать к дворнику и одолжить у него мешок. Я посоветовал
не делать этого: аппарат слишком длинный, и, как ни ухитряйся, будешь
задевать его ногами, что наверняка не пойдет на пользу лампам. Тогда
Харден начал копаться в бумажнике, но денег на такси не хватало; у меня их
также не было. Окончательно подавленный, он сидел некоторое время на
табурете, ломая пальцы, а затем взглянул на меня исподлобья.
- Не согласитесь ли вы... помочь мне?...
Я ответил, что, сделав уже так много, не откажу и теперь: он
просветлел, но тут же принялся пространно объяснять, что сначала должен
посоветоваться с другом. Мне было любопытно, как он это сделает: время
было уже позднее, и я не мог ждать Хардена в клубе. Он прекрасно это знал.
Харден поднялся, некоторое время размышлял, бормоча что-то себе под
нос и расхаживая по комнате, и, наконец, осведомился, нельзя ли
воспользоваться телефоном. Еще от прежних жильцов остался в коридоре
телефон-автомат, которым мало кто пользовался; думаю, что о нем попросту
забыли. Харден рассыпался в извинениях, но все же закрыл дверь в коридор;
я должен был ждать в комнате, пока он поговорит с другом. Это меня слегка
задело; я сказал, что он может быть спокоен, и заперся изнутри, когда
Харден вышел.
Поскольку речь шла о вещах более серьезных, чем уважение к
подозрительности какого-то неизвестного чудака, я попробовал подслушивать
у дверей, - но ничего не услышал. Помещение клуба соединялось с коридором
вентиляционным отверстием, прикрытым куском продырявленной жести, который
можно было отодвинуть. Недолго думая, я подпрыгнул, ухватился за раму и
подтянулся вверх, как на трапеции. Было очень трудно отодвинуть задвижку,
но все же я сделал это и приблизил ухо к отверстию. Я не разбирал слов, а
только улавливал интонацию уговоров и просьб. Харден повысил голос:
- Это же я, я, ты ведь узнаешь меня! Почему ты не откликаешься?
Ему ответило урчание трубки, удивительно громкое, потому что я слышал
его сквозь узкое отверстие в стене. Я подумал, что телефон испортился, -
но Харден продолжал что-то говорить, повторил несколько раз "невозможно" и
умолк. В трубке раздавалось бормотанье, Харден кричал:
- Нет! Нет! Уверяю тебя! Я вернусь один!
Он снова умолк. Я напрягался из последних сил, вися на согнутых
руках, потом немного выпрямил их, чтобы передохнуть, а когда вновь
подтянулся, до меня донесся обеспокоенный голос Хардена:
- Ну хорошо, все так, в точности так! Только не откликайся, слышишь!
Власть, понимаю, власть над миром!
Руки у меня немели. Я легко спрыгнул, чтобы не производить шума, и
открыл дверь. Харден вернулся внешне успокоенный, но явно не в своей
тарелке - в таком настроении он всегда возвращался от "друга". Не глядя на
меня, отворил окно.
- Как вы думаете, будет туман? - спросил он.
Маленькие радужные ореолы окружали уличные фонари, к обычно бывает
после холодного, дождливого дня.
- Уже есть, - ответил я.
- Сейчас пойдем...
Став на колени возле аппарата, Харден принялся обертывать его
бумагой. Потом вдруг замер.
- Не ставьте это ему в вину. Он такой... подозрительный! Если бы вы
понимали... Он в таком тяжелом, отчаянном положении! - Харден вновь умолк.
- Я все время боюсь сказать лишнее, о чем не велено... - произнес он тихо.
Его слезящиеся голубые глаза кротко уставились в пол. Я стоял перед
ним, засунув руки в карманы, а он словно не осмеливался посмотреть мне в
лицо.
- Вы не сердитесь, правда?
Я сказал, что лучше этого не касаться. Харден вздохнул и притих.
Упаковав аппарат, мы сделали с каждой стороны по петле, чтобы легче
было нести. Когда все было готово, Харден, поднимаясь с колен, сказал, что
мы поедем на автобусе, а потом на метро... И нам останется пройти пешком
еще часть пути... правда, не очень большую... но все же... А затем мы
отнесем аппарат в одно место. Друга там не будет - его там вовсе нет, - мы
только оставим груз, а он уже сам потом за ним придет.
После этого я почти не сомневался, что "друг" находится именно там,
куда мы направляемся. Следует сказать, что не было на свете человека,
менее способного выдать ложь за истину, чем Харден.
- Ввиду значения, которое это имеет... осмеливаюсь просить...
Исключительное условие... учитывая... - начал Харден, глубоко вздохнув,
когда я думал, что он уже прекратил свои словоизлияния.
- Скажите прямо, в чем дело. Я должен дать клятву?
- О нет, нет, нет... Дело в том, что не согласитесь ли вы...
Последний участок пути до того места... пройти задом наперед.
- Задом наперед? - Я вытаращил глаза, не зная, как отнестись к этому.
- Ведь я же упаду.
- Нет, нет... Я поведу вас за руку.
У меня просто не хватало сил препираться с Харденом; он находился
между мной и своим другом словно между молотом и наковальней. Один из нас,
очевидно я, всегда должен был уступать. Харден, поняв, что я согласен,
закрыл глаза и прижал мою руку к груди. У любого другого человека это
выглядело бы наигранно, но Харден был действительно таков. Чем больше я
любил его, а на этот счет у меня уже не было никаких сомнений, тем больше
он меня злил, особенно своей расхлябанностью и тем поклонением, которое
воздавал "другу".
Через несколько минут мы вышли из здания; я старался шагать в ногу с
Харденом, что было нелегко, так как тот все время сбивался. Улицу
обволакивал густой, как молоко, туман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16