Я перевел
изображение на маленький вспомогательный радар с направленной антенной.
Корабль выглядел все так же. Я обалдел. "Может, это, - вдруг подумал я, -
тоже такой "поезд Ле Манса", как наш? Штук этак сорок ракетных остовов,
один за другим, отсюда и размеры... Но почему он так похож на веретено?"
Радароскопы работали, автоматический дальномер отстукивал да
отстукивал: триста километров... двести шестьдесят... двести...
Я начал еще раз пересчитывать курсы на приборе Гаррельсбергера,
потому что это уже попахивало опасным сближением. Известно, что с тех пор
как на море начали применять радар, все почувствовали себя в безопасности,
- а суда продолжают тонуть. И опять получилось, что он пройдет у меня под
носом, на расстоянии этак тридцати-сорока километров. Я проверил оба
передатчика - автомат, работающий на радиочастотах, и лазерный. Оба они
были исправны, но чужой корабль молчал.
До тех пор меня все еще терзали угрызения совести: ведь некоторое
время мы летели вслепую - пока инженер рассказывал мне о своем шурине и
желал спокойной ночи, а я поглощал говядину, - потому что некому было
работать и я все делал сам, но теперь у меня будто пелена с глаз спала.
Охваченный праведным гневом, я уже видел истинного виновника опасности в
этом глухом, молчаливом корабле, который пер себе на гиперболической
скорости через сектор и не изволил даже отвечать на прямые настойчивые
обращения!
Я включил фонию и начал его вызывать. Я требовал то того, то другого:
чтобы он зажег позиционные огни и пустил сигнальные ракеты, чтобы сообщил
свое название, место назначения, фамилию арматора - все, конечно, в
условных сокращениях; а он летел себе спокойно, тихо, ни на йоту не меняя
ни скорости, ни курса, и был уже всего в восьмидесяти километрах от меня.
Пока он держался по бакборту, но все заметнее обгонял меня - ведь он
шел вдвое быстрее; и я знал, что, поскольку при подсчетах на калькуляторе
не принималась во внимание угловая поправка, мы при расхождении окажемся
на пару километров ближе, чем вычислено. Менее чем в тридцати километрах
наверняка, а чего доброго и в двадцати. Мне следовало тормозить, потому
что нельзя допускать такого сближения, но я не мог. За мной ведь тянулось
сто с чем-то тысяч тонн ракетных трупов; сначала мне пришлось бы отцепить
всю эту рухлядь, сам я с этим не справился бы, а экипаж занимался свинкой,
так что о торможении нечего было и думать. Тут могла бы пригодиться скорее
философия, чем космодромия: стоицизм, фатализм, а если калькулятор уже
совсем заврался, то, пожалуй, даже начатки эсхатологии.
На расстоянии двадцати двух километров тот корабль уже явно начал
обгонять "Жемчужину". Я знал, что теперь дистанция будет возрастать, так
что все было вроде в порядке; до тех пор я смотрел только на дальномер,
потому что его показания были самыми важными, и лишь теперь снова глянул
на радароскоп.
Это был не корабль, а летающий остров, вообще неизвестно что. На
расстоянии двадцати километров он был величиной больше чем с мою ладонь;
идеально правильное веретено превратилось в диск - нет, в кольцо!
Ясное дело, вы уже давно подумали, что это был корабль "пришельцев",
- ну, поскольку он был длинной в десять миль... Легко сказать, но кто же
верит в корабли "пришельцев"? Первым моим побуждением было догнать его.
Нет, правда! Я ухватился за рычаг главной тяги, но не шевельнул его. У
меня за кормой было кладбище на буксире, ничего бы из этого не вышло. Я
вскочил с кресла и через узкую шахту пробрался в маленькую астрономическую
каюту, вмонтированную в броню, как раз над рулевой рубкой. Там, прямо под
рукой, было все, что мне нужно, - бинокль и ракеты. Я пустил три, одну за
другой, примерно по курсу этого корабля, и, как только вспыхнула первая,
начал его искать. Он был большой, как остров, но я его не сразу разглядел
- ракета попала в поле зрения, и блеск ее ослепил меня, - пришлось
выждать, пока я смогу видеть. Вторая ракета вспыхнула далеко в стороне, и
это мне ничего не дало; третья зажглась высоко над кораблем. В ее
неподвижном, очень белом свете я его наконец увидел.
Смотрел я на него не больше пяти-шести секунд, - ракета вдруг, как
это иной раз случается, вспыхнула ярче и погасла. Но в эти мгновения я
разглядел сквозь ночной восьмидесятикратный бинокуляр очень слабо,
призрачно, но все же отчетливо освещенное с высоты темное металлическое
тело: я видел его будто с расстояния нескольких сот метров. Корабль еле
помещался в поле зрения; в самом его центре мерцало несколько звезд,
словно там он был прозрачным, как пустой туннель из темной стали, летящий
в пространстве. Но в последней яркой вспышке ракеты я успел заметить: это
нечто вроде сплюснутого цилиндра, свернутого, как автомобильная шина; я
мог смотреть сквозь его пустой центр, хоть он и не находился на оси
зрения; этот колосс был повернут углом к линии моего зрения - словно
стакан, который слегка наклонили, чтобы медленно выливать из него
жидкость.
Ясное дело, я вовсе не раздумывал над тем, что увидел, а продолжал
пускать ракеты; две не зажглись, третья почти сразу погасла, при свете
четвертой и пятой я его увидел - в последний раз. Ведь теперь он пересек
трассу "Жемчужины" и удалялся все быстрее; он находился уже в ста, в
двухстах, в трехстах километрах от меня, и визуальное наблюдение стало
невозможным.
Я немедленно вернулся в рулевую рубку, чтобы как следует установить
элементы его орбиты; я собирался, сделав это, поднять на всех диапазонах
такую тревогу, какой еще не знала космолоция; я уже представлял себе, как
по начертанному мною маршруту ринутся стаи ракет, чтобы догнать этого
гостя из бездны.
Собственно, я был уверен, что он входил в состав гиперболического
роя. Глаз в известных обстоятельствах уподобляется фотоаппарату, и образ,
хоть на долю секунды представший в ярком свете, потом можно некоторое
время не только вспоминать, но и весьма детально анализировать, будто вы
все еще видите его. А я увидел в той предсмертной вспышке ракеты
поверхность гиганта: она была не гладкая, а изрытая, почти как лунная
почва, свет растекался по неровностям, буграм, кратерообразным впадинам;
корабль, должно быть, летел вот так уже миллионы лет, входил, темный и
мертвый, в пылевые туманности, выходил из них спустя столетия, а
метеоритная пыль в десятках тысяч столкновений грызла его, пожирала
пустотной эрозией.
Не могу объяснить, откуда взялась у меня эта уверенность, но я знал,
что на этом корабле нет ни одной живой души, что катастрофа с ним
произошла миллионы лет назад и, может, не существует уже и цивилизация,
выславшая его!
1 2 3 4 5 6 7