но о
свинке я не нашел ни слова. Ясное дело - тем лучше для меня. Мне она и так
надоела. Иногда мне даже казалось, что космонавтика - тоже.
В свободные минуты я старался выследить, где телеграфист прячет свои
запасы. Не знаю, может, я его переоцениваю, но мне кажется, что он и
вправду умышленно выдавал мне некоторые места, когда спиртное там
подходило к концу, - просто для того, чтобы я не пал духом и не махнул
рукой на его пьянство. Потому что я и по сей день не знаю, где был его
главный тайник. Может, этот тип был уж так пропитан алкоголем, что
основной запас носил прямо в себе? Ну, в общем, я искал, ползая по
кораблю, словно муха по потолку, плавал по корме, по центральной палубе,
как бывает иногда во сне, и чувствовал, что я один как перст. Вся братия
лежала с распухшими физиономиями в каютах, инженер торчал в рулевой рубке,
изучая по лингафону французский язык, было тихо, как на зачумленном
корабле, и лишь иногда по вентиляционным каналам доносилось рыдание или
пение этого боливийского метиса. Под вечер его разбирало, он ощущал ужас
бытия.
Со звездами я мало имел дела, если не считать той книжки. Некоторые
куски я знал наизусть - к счастью, они уже улетучились у меня из головы. Я
дождаться не мог, когда кончится эта свинка, потому что такая жизнь на
манер Робинзона уж очень мне докучала. Инженера-дорожника я избегал, хоть
по-своему это был даже довольно порядочный парень и клялся мне, что, если
б не ужасные финансовые передряги, в которые его втянули жена с шурином,
он нипочем не подписал бы контракта. Однако был он из тех людей, каких я
не переношу, - которые откровенничают без всяких ограничений и торможений.
Не знаю, может, он только ко мне испытывал такое чрезвычайное доверие, но
вряд ли, потому что о некоторых вещах ну просто невозможно говорить, а он
способен был сказать все, я прямо корчился; к счастью, "Жемчужина ночи"
была большая, двадцать восемь тысяч тонн, - было где спрятаться.
Вы, наверное, догадываетесь, что это был мой первый и последний рейс
для Ле Манса. С тех пор я уже больше не позволял так нахально себя
надувать, хоть во всяких переделках побывал. Я бы и не рассказывал об
этом, довольно конфузном все же куске моей биографии, если б он не был
связан с другой, вроде бы не существующей стороной космонавтики. Помните,
я ведь предупредил вначале, что это будет история словно из той книжки.
Метеоритное предупреждение мы получили поблизости от орбиты Венеры,
но телеграфист то ли проспал, то ли просто не принял его - в общем, я лишь
на следующее утро услышал эту новость в известиях, которые передавала
космолокаторная станция Луны. Честно говоря, вначале мне это показалось
совершенно неправдоподобным. Дракониды давно прошли, пространство было
чистым, метеоритные рои вообще ходят регулярно; правда, Юпитер любит
всякие штучки с пертурбациями, но на этот раз он был не при чем - радиант
был совсем другой. Предупреждение, впрочем, было лишь восьмой степени,
пылевое, плотность роя очень небольшая, процент крупных осколков
ничтожный; ширина фронта, правда, значительная. Когда я посмотрел на
карту, то понял, что мы уже торчим в этом так называемом рое добрый час, а
то и два. Экраны были пусты. Я особенно не беспокоился; непривычно
прозвучало лишь второе сообщение, в полдень: радиолокаторы установили, что
рой - внесистемный.
Это был второй такой рой, с тех пор как существует космолокация.
Метеоры - это остатки комет, и они ходят себе по удлиненным эллипсам,
привязанные гравитацией к Солнцу, словно игрушки на нейлоновых шнурках. А
рой внесистемный, то есть пришедший в Солнечную систему из Галактики, -
это сенсация; правда, больше для астрофизиков, чем для пилотов. Есть,
конечно, и для нас разница, хоть вообще-то небольшая - в скорости.
Внутрисистемный рой не может иметь большой скорости - не больше чем
параболическую либо эллиптическую. Зато рой, входящий в Солнечную систему
извне, может иметь - и обычно имеет - гиперболическую скорость. Но
практически различие невелико, поэтому возбуждение охватывает
метеоритологов и астробаллистиков, а не нас.
Сообщение о том, что мы влезли в рой, не произвело на телеграфиста ни
малейшего впечатления. Я сказал об этом, когда мы обедали, как всегда,
включив двигатели на малую тягу: они давали поправку на курс, а тем
временем даже слабое притяжение облегчало нам жизнь. Не надо было сосать
суп через соломинку и впихивать себе в рот пасту из баранины, нажимая на
тюбик. Я всегда был сторонником нормального человеческого питания.
Зато инженер очень испугался. То, что я говорил о рое, словно о
летнем дождичке, он склонен был счесть признаком помешательства. Я ему
коротко объяснил, что, во-первых, рой пылевой и сильно разреженный и
шансов столкнуться с осколком, который способен повредить корабль, меньше,
чем шансов погибнуть от того, что тебе в театре свалится люстра на голову;
во-вторых, все равно ничего нельзя сделать, потому что "Жемчужина" не
может провести маневр расхождения; в-третьих, курс наш по чистой
случайности почти совпадает с траекторией роя, - значит, опасность
столкновения уменьшается еще в несколько сот раз.
Что-то не похоже было, чтоб я его убедил, но мне уже надоела
психотерапия, и я предпочел сосредоточить внимание на телеграфисте, то
есть отрезать его хоть на пару часов от запасов спиртного, потому что в
конце-то концов в рое он был нужнее, чем вне его. Больше всего я боялся
сигнала SOS. Кораблей здесь было порядочно, мы уже пересекли орбиту Венеры
- на этой территории шло весьма оживленное движение, и не только грузовых
ракет. Я сидел у рации, держа телеграфиста при себе, до шести часов
палубного времени, - значит, больше четырех часов на пассивном перехвате;
к счастью, обошлось без сигнала тревоги. Рой был так разрежен, что
приходилось буквально часами вглядываться в радарные экраны, чтобы
заметить какие-то почти неуловимые микроскопические искорки; да и то я не
мог бы поручиться, что эти зеленые привиденьица не были просто обманом
зрения от усталости. Тем временем уже не только радиант, но и весь путь
этого гиперболического роя, который даже имя успел получить - Канопиды (от
звезды близ радианта), вычислили на Луне и на Земле, и было известно, что
он не достигнет орбиты Земли, минует ее, выйдет из нашей системы вдалеке
от больших планет и как появился, так и исчезнет в бездне Галактики, чтобы
никогда уже к нам не вернуться.
Инженер-дорожник, продолжая тревожиться, то и дело заглядывал в
радиорубку, а я выгонял его, требуя, чтобы он следил за рулями.
1 2 3 4 5 6 7
свинке я не нашел ни слова. Ясное дело - тем лучше для меня. Мне она и так
надоела. Иногда мне даже казалось, что космонавтика - тоже.
В свободные минуты я старался выследить, где телеграфист прячет свои
запасы. Не знаю, может, я его переоцениваю, но мне кажется, что он и
вправду умышленно выдавал мне некоторые места, когда спиртное там
подходило к концу, - просто для того, чтобы я не пал духом и не махнул
рукой на его пьянство. Потому что я и по сей день не знаю, где был его
главный тайник. Может, этот тип был уж так пропитан алкоголем, что
основной запас носил прямо в себе? Ну, в общем, я искал, ползая по
кораблю, словно муха по потолку, плавал по корме, по центральной палубе,
как бывает иногда во сне, и чувствовал, что я один как перст. Вся братия
лежала с распухшими физиономиями в каютах, инженер торчал в рулевой рубке,
изучая по лингафону французский язык, было тихо, как на зачумленном
корабле, и лишь иногда по вентиляционным каналам доносилось рыдание или
пение этого боливийского метиса. Под вечер его разбирало, он ощущал ужас
бытия.
Со звездами я мало имел дела, если не считать той книжки. Некоторые
куски я знал наизусть - к счастью, они уже улетучились у меня из головы. Я
дождаться не мог, когда кончится эта свинка, потому что такая жизнь на
манер Робинзона уж очень мне докучала. Инженера-дорожника я избегал, хоть
по-своему это был даже довольно порядочный парень и клялся мне, что, если
б не ужасные финансовые передряги, в которые его втянули жена с шурином,
он нипочем не подписал бы контракта. Однако был он из тех людей, каких я
не переношу, - которые откровенничают без всяких ограничений и торможений.
Не знаю, может, он только ко мне испытывал такое чрезвычайное доверие, но
вряд ли, потому что о некоторых вещах ну просто невозможно говорить, а он
способен был сказать все, я прямо корчился; к счастью, "Жемчужина ночи"
была большая, двадцать восемь тысяч тонн, - было где спрятаться.
Вы, наверное, догадываетесь, что это был мой первый и последний рейс
для Ле Манса. С тех пор я уже больше не позволял так нахально себя
надувать, хоть во всяких переделках побывал. Я бы и не рассказывал об
этом, довольно конфузном все же куске моей биографии, если б он не был
связан с другой, вроде бы не существующей стороной космонавтики. Помните,
я ведь предупредил вначале, что это будет история словно из той книжки.
Метеоритное предупреждение мы получили поблизости от орбиты Венеры,
но телеграфист то ли проспал, то ли просто не принял его - в общем, я лишь
на следующее утро услышал эту новость в известиях, которые передавала
космолокаторная станция Луны. Честно говоря, вначале мне это показалось
совершенно неправдоподобным. Дракониды давно прошли, пространство было
чистым, метеоритные рои вообще ходят регулярно; правда, Юпитер любит
всякие штучки с пертурбациями, но на этот раз он был не при чем - радиант
был совсем другой. Предупреждение, впрочем, было лишь восьмой степени,
пылевое, плотность роя очень небольшая, процент крупных осколков
ничтожный; ширина фронта, правда, значительная. Когда я посмотрел на
карту, то понял, что мы уже торчим в этом так называемом рое добрый час, а
то и два. Экраны были пусты. Я особенно не беспокоился; непривычно
прозвучало лишь второе сообщение, в полдень: радиолокаторы установили, что
рой - внесистемный.
Это был второй такой рой, с тех пор как существует космолокация.
Метеоры - это остатки комет, и они ходят себе по удлиненным эллипсам,
привязанные гравитацией к Солнцу, словно игрушки на нейлоновых шнурках. А
рой внесистемный, то есть пришедший в Солнечную систему из Галактики, -
это сенсация; правда, больше для астрофизиков, чем для пилотов. Есть,
конечно, и для нас разница, хоть вообще-то небольшая - в скорости.
Внутрисистемный рой не может иметь большой скорости - не больше чем
параболическую либо эллиптическую. Зато рой, входящий в Солнечную систему
извне, может иметь - и обычно имеет - гиперболическую скорость. Но
практически различие невелико, поэтому возбуждение охватывает
метеоритологов и астробаллистиков, а не нас.
Сообщение о том, что мы влезли в рой, не произвело на телеграфиста ни
малейшего впечатления. Я сказал об этом, когда мы обедали, как всегда,
включив двигатели на малую тягу: они давали поправку на курс, а тем
временем даже слабое притяжение облегчало нам жизнь. Не надо было сосать
суп через соломинку и впихивать себе в рот пасту из баранины, нажимая на
тюбик. Я всегда был сторонником нормального человеческого питания.
Зато инженер очень испугался. То, что я говорил о рое, словно о
летнем дождичке, он склонен был счесть признаком помешательства. Я ему
коротко объяснил, что, во-первых, рой пылевой и сильно разреженный и
шансов столкнуться с осколком, который способен повредить корабль, меньше,
чем шансов погибнуть от того, что тебе в театре свалится люстра на голову;
во-вторых, все равно ничего нельзя сделать, потому что "Жемчужина" не
может провести маневр расхождения; в-третьих, курс наш по чистой
случайности почти совпадает с траекторией роя, - значит, опасность
столкновения уменьшается еще в несколько сот раз.
Что-то не похоже было, чтоб я его убедил, но мне уже надоела
психотерапия, и я предпочел сосредоточить внимание на телеграфисте, то
есть отрезать его хоть на пару часов от запасов спиртного, потому что в
конце-то концов в рое он был нужнее, чем вне его. Больше всего я боялся
сигнала SOS. Кораблей здесь было порядочно, мы уже пересекли орбиту Венеры
- на этой территории шло весьма оживленное движение, и не только грузовых
ракет. Я сидел у рации, держа телеграфиста при себе, до шести часов
палубного времени, - значит, больше четырех часов на пассивном перехвате;
к счастью, обошлось без сигнала тревоги. Рой был так разрежен, что
приходилось буквально часами вглядываться в радарные экраны, чтобы
заметить какие-то почти неуловимые микроскопические искорки; да и то я не
мог бы поручиться, что эти зеленые привиденьица не были просто обманом
зрения от усталости. Тем временем уже не только радиант, но и весь путь
этого гиперболического роя, который даже имя успел получить - Канопиды (от
звезды близ радианта), вычислили на Луне и на Земле, и было известно, что
он не достигнет орбиты Земли, минует ее, выйдет из нашей системы вдалеке
от больших планет и как появился, так и исчезнет в бездне Галактики, чтобы
никогда уже к нам не вернуться.
Инженер-дорожник, продолжая тревожиться, то и дело заглядывал в
радиорубку, а я выгонял его, требуя, чтобы он следил за рулями.
1 2 3 4 5 6 7