16
Глаза Флаксмена слегка остекленели — то ли при мысли о шутке, которую сыграли с ним тридцать безымянных писателей, когда писатели были всего лишь стереокартинкой на книжной обложке, то ли потому, что он объявил консервированными кошмарами такую коммерческую ценность, как тридцать литературных гениев, способных к самостоятельному творчеству.
Тут снова вмешался Каллингем.
— Проблемой анонимности мы сможем заняться и потом, — сказал он. — Возможно, яйцеглавы сами изменят свое решение, когда узнают, что их ждет новая литературная слава. И даже если они все-таки предпочтут остаться анонимными, достаточно будет ставить на титуле их книг «Мозг номер один и Г.К.Каллингем», «Мозг номер семь и Г.К.Каллингем»и так далее.
— Ого! — почти с благоговением воскликнул Гаспар, а Зейн Горт заметил вполголоса:
— Только не слишком ли однообразно?
Каллингем улыбнулся своей мученической улыбкой, но Флаксмен, побагровев, поспешил на его защиту.
— Довольно! Мой друг Калли программировал словомельницы «Рокет-Хаус»в течение десяти лет, и ему давно пора получить литературное признание! Писатели больше века крадут славу у программистов, как раньше крали славу у редакторов! Даже дутый писателишка с пустой головой и робот со швейной машиной вместо мозга могли бы понять, что яйцеглавов нужно будет программировать, редактировать, тренировать — называйте как хотите — и сделать это способен только Калли!
— Извините меня, — перебила его няня Бишоп, — но Ржавчик не может больше ждать, и я сейчас его включу.
— О, мы готовы, — мягко сказал Каллингем, а Флаксмен, вытирая пот со лба, добавил с сомнением:
— Да, пожалуй.
Няня Бишоп жестом пригласила их всех встать у того конца стола, где сидел Флаксмен, и повернула телевизионную камеру в их сторону. Когда она вставила штепсель в верхнюю правую розетку серебряного яйца, раздался еле слышный щелчок, и Гаспара вдруг пробрала дрожь. Ему почудилось, что в телевизионном глазу что-то появилось — какой-то красноватый отблеск. Няня Бишоп включила микрофон в левую верхнюю розетку, и Гаспар затаил дыхание, о чем догадался только несколько секунд спустя, когда сделал невольный шумный выдох.
— Ну же! — сказал Флаксмен, тоже тяжело вздохнув. — Включите динамик мистера… э… мистера Ржавчика. А то по мне мурашки бегают. — Он спохватился и виновато улыбнулся в сторону телевизионной камеры. — Извините, старина!
— Но это может быть и мисс и миссис Ржавчик! — напомнила девушка. — Ведь среди этих тридцати было и несколько женщин. А динамик я включу после того, как вы изложите ему свое предложение. Поверьте, так будет лучше.
— Он знал, что вы принесете его сюда?
— Да, я ему сказала.
Флаксмен расправил плечи, посмотрел в телевизионный глаз, судорожно сглотнул и жалобно оглянулся на Каллингема.
— Здрав-ствуй-те, Ржавчик, — заговорил тот размеренно и монотонно, словно подражая машине или что-то ей втолковывая. — Меня зовут Г.К.Каллингем, я совладелец издательства «Рокет-Хаус»и партнер Квинта Горация Флаксмена, который в настоящее время опекает «Мудрость Веков»и которого вы видите здесь рядом со мной.
Затем Каллингем вкрадчивым тоном изложил положение, создавшееся в издательском мире, и осведомился, не пожелают ли яйцеглавы вновь приняться за литературное творчество. Вопрос об анонимности он искусно обошел, проблемы программирования коснулся лишь слегка (обычное сотрудничество с редактором, сказал он), указал на заманчивые возможности использования гонораров и в заключение произнес несколько красноречивых фраз о преемственности литературы и общности писательских усилий на протяжении веков.
— Мне кажется, это все, Флакси?
Его друг лишь кивнул.
Няня Бишоп включила динамик в розетку.
Довольно долго в комнате царила полная тишина, а потом Флаксмен не выдержал и спросил хриплым голосом:
— В чем дело, няня Бишоп? Уж не умер ли он в своей скорлупе? Или динамик не работает?
— Работа, работа, работа, работа! — тотчас сказало яйцо. — Только этим я и занимаюсь. Думаю, думаю, думаю, думаю. Увы, увы, увы!
— Это кодовое обозначение вздоха, — объяснила няня Бишоп. — У них есть динамики, с помощью которых они могут воспроизводить какие угодно звуки и даже петь, но их я включаю только по воскресеньям и по праздничным дням.
Снова наступила неловкая тишина, затем яйцеглав затараторил:
— Ваше предложение, господа Флаксмен и Каллингем, для нас огромная честь, невероятная честь, но принять его мы не можем. Мы пробыли в изоляции слишком долго и не способны ни рекомендовать вам развлечения, ни тем более поставлять их. Нас тридцать, обремененных своими маленькими занятиями и любимыми делами. Нам этого достаточно. Я говорю от имени всех моих двадцати девяти братьев и сестер, так как в течение последних семидесяти пяти лет у нас не было расхождений по подобным вопросам, а потому я от всей души благодарю вас, господа Каллингем и Флаксмен, да-да, от всей души, однако наш ответ — нет. Нет, нет, нет и нет.
Голос, доносившийся из динамика, был абсолютно монотонен, и нельзя было понять, насколько это смирение серьезно. Тем не менее разговорчивость яйца рассеяла смущение Флаксмена, и он принялся вместе с Каллингемом улещивать, убеждать и умолять яйцеглава, а Зейн Горт время от времени подкреплял их доводы изящными логическими подробностями.
Гаспар, который молча маневрировал так, чтобы оказаться поближе к няне Бишоп, очутившись возле робота, шепнул:
— Действуй, Зейн. А я-то думал, что ты сочтешь Ржавчика уродом — нероботом, как ты выражаешься. Ведь если на то пошло, он всего лить стационарная думающая машина. Вроде словомельницы.
Робот задумался.
— Нет, — шепнул он в ответ, — он настолько мал, что не может внушить мне подобное чувство. Для этого он слишком… слишком уютный, если прибегнуть к вашему выражению. К тому же он наделен сознанием, которого у словомельниц никогда не было. Нет, он не неробот, он — аробот. Он — такой же человек, как и ты. Правда, в оболочке, но это не имеет никакого значения — ведь и ты тоже скрыт в оболочке из кожи.
— Да, но у меня есть отверстия для глаз, — заметил Гаспар.
— У Ржавчика они тоже есть.
Флаксмен бросил на них свирепый взгляд и приложил палец к губам.
К этому времени Каллингем уже несколько раз повторил, что яйцеглавам нечего опасаться, что создаваемые ими произведения окажутся далекими от жизни — это он, как директор издательства, берет на себя. Флаксмен же с противной слащавостью расписывал, какое благодеяние совершат яйцеглавы, когда поделятся накопленной за неисчислимые тысячелетия (его собственные слова) мудростью с отягченными телами короткожителями. Разумеется, мудрость эту лучше всего будет воплотить в остросюжетные, увлекательные повести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37