Внимание всего мира было приковано к этим событиям. Но они развивались не в пользу республиканцев. В результате так называемой политики невмешательства, проводимой США, Англией и Францией, законному испанскому правительству было отказано в военной помощи. В то же время Гитлер и Муссолини беспрепятственно снабжали испанских фашистов снарядами, патронами, винтовками, орудиями, самолетами и регулярными частями.
В начале мятежа на каждые четыре республиканских самолета приходился один самолет мятежников. Но после двух месяцев "невмешательства" картина резко изменилась: на один республиканский самолет приходилось двенадцать фашистских, а на один танк республики двадцать танков ее врагов! Победы доставались Народной армии ценой гибели сотен и тысяч бойцов, вступавших в бой подчас безоружными.
На помощь испанским патриотам поднимались честные люди всего мира. Преодолевая всевозможные препятствия, они достигали берегов Испании и вливались в ряды ее войск. Из этих храбрых добровольцев создавались отдельные интернациональные бригады. Бессмертный героизм проявила интернациональная бригада под командованием Матэ Залка, советского коммуниста, венгерского писателя, погибшего в бою за свободу испанского народа!
Многие советские люди разных профессий выразили желание отправиться в далекую Испанию и бороться плечом к плечу с ее рабочими и крестьянами.
Анатолий Серов, находясь за многие тысячи километров от Пиренейского полуострова, всей душой был там, за его вершинами, на прекрасной испанской земле, жесткой, горячей и плодородной, на которую лилась рабочая кровь. Однажды он, вернувшись в общежитие раньше обыкновенного, взволнованно сообщил товарищам:
- Некоторым из наших летчиков разрешили ехать туда.
И тотчас сел писать рапорт.
Ему отказали. Он снова обратился к высшему командованию. И на этот рапорт последовал отказ. Он повторял свою просьбу. В ответ отказывали или молчали. Серов продолжал атаковать начальство, аргументируя достаточно веско, что будет полезен в республиканской Испании да и испробует свои силы в боях с фашистскими летчиками, которых посылал Гитлер в помощь Франко.
Ожидаемый вызов в управление застал его во время полетов. Получив его уже с опозданием, Серов взял мотоцикл у дежурного по аэродрому и помчался к управлению, где заседала военная комиссия по рассмотрению подобных же рапортов. Часовой не пропустил его, так как час вызова уже прошел. Анатолий не захотел вернуться и ждал у дверей здания. Через некоторое время летчики, получившие задание, стали выходить на улицу. Серов бросился к ним, чуть не плача:
- Ребятушки, помогите! Не сдавайте пропусков, идите назад! Скажите, что я здесь, явился, пускай меня примут! Братцы!
Летчики тут же вернулись и передали его просьбу. Его вызвали наверх. Он бросился по лестнице.
Когда Серов предстал перед комиссией, члены ее залюбовались этим красавцем-богатырем, глаза которого светились голубым огнем необычайной привлекательности и душевной силы. Ему сочувствовали и не хотели бы посылать туда, где его могли убить, в то время как он еще много пользы принес бы советской боевой авиации. Чкалову, например, несмотря на его рапорты, было решительно отказано в отправке в Испанию. Стали задавать вопросы, хотя Серова уже знали почти все члены комиссии. Он отвечал быстро и ясно. Наконец, Агальцов, будущий комиссар того участка фронта, где предстояло сражаться Серову, предупредил его:
- Вы старший лейтенант, но туда поедете как рядовой летчик.
Серов голосом, охрипшим от волнения, ответил: - Есть рядовым летчиком.
* * *
Он бы немедленно пустился в путь. Но ему был предписан срок подготовки к отъезду и дана возможность позаботиться о родных. Он отправился на Урал. В Свердловске не останавливался, торопился. В Надеждинске повидался с родными и друзьями, но никому не сказал о своей предстоящей работе. Товарищи все же потащили его по городу - на завод, в клуб, в аэроклуб.
Анатолий, думая, что это, может быть, в последний раз, любовно присматривался к дорогим местам, где протекли его отроческие и юношеские счастливые годы, завязалась на всю жизнь мальчишеская дружба с Виктором и другими комсомольцами...
Не было уже прежнего маленького рабочего клуба имени Первого мая. Его скромное здание занято курсами мастеров социалистического труда. На площади перед горкомом партии высится большое красивое здание Дворца культуры. Там кипит творческая жизнь. Тысячи молодых и старых рабочих проходят через зрительные залы клуба и театра, участвуют в самодеятельности - лучшей в области!
Неужели это он, старый друг, Михаил Григорьевич Разумов?! Ну, да, он художественный руководитель клуба! Обнял Анатолия и ласково сказал:
- Спасибо, Толя, за чудные краги.
- Краги?
- Да ведь ты прислал мне из Гатчины, помнишь? В тридцать втором году. До сих пор хранятся. Я гордился ими, особенно тем, что ты не забыл меня. Ведь ты у нас во всем запевалой был!
- Был? - Смеющиеся синие глаза с легкой задумчивостью погрузились в глаза старого актера. - Не только был, но и есть и долго буду - как сейчас, живой перед вами, Михаил Григорьевич.
Рассказывает отец:
- Толя повел меня на аэродром, чтобы выполнить свое старое обещание покатать на самолете над родным городом. Погода стояла прекрасная, самолет был хороший. Санитарный самолет Наркомздрава. Анатолий посадил меня во второй кабине, сам сел в переднюю. Вот оторвались мы от земли и полетели над Надеждинском. Я смотрю, все вижу и узнаю. Зрение у меня всегда было превосходное, как у сибирского охотника. Сын в этом отношении пошел в меня. Вот он спрашивает, как я чувствую себя, не страшно ли? Я отвечаю: "Что ты, разве с тобой я могу бояться? Я же на тебя надеюсь". Он показал мне приборы, объяснил их назначение. Потом повел самолет кругами, все дальше и дальше. Я узнавал наш город. Он был похож на громадную раскинувшую крылья на земле птицу, головой ее был наш металлургический завод, а крыльями - улицы и поселки, тонувшие в зелени. С какой радостью узнавал я дальние места - наших горных разведок, золотых приисков, рудников и даже нашли мы Воронцовский рудник, где родился наш Толя. Мы наперебой указывали друг другу эти места и много о чем вспоминали. И вот он в последний раз покружился над Надеждинском и пошел на посадку. Уж голубые ленты Каквы и Сосьвы пропали из поля зрения.
Анатолий спрашивал на земле, как я чувствовал себя в полете. Я ответил:
- Если б что-нибудь и случилось, и то не страшно, ведь самолет-то санитарный! - Толя ужасно смеялся.
Серов прощался с Уралом. Прощался со своими лыжными трассами, по которым когда-то носился до Ауэрбаховского рудника, до Богословска, до Турьинска. Словно сквозь светлую дымку выступили и пронеслись перед ним картины детства, юных лет, милых надежд и решений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69