– зло сказал Юрка.
Я встал. Он потянул меня за руку, и я опять сел. Чего уж там – ведь прав он, прав…
– Н-н-не злись, – тихо сказал Юрка, – сам н-н-не знаю, что п-п-плету…
Я не злился. Почему-то чужая беда нам всегда кажется меньше нашей собственной. И Юрка мне об этом напомнил – вот и всё.
– Деньги нужны, – сказал я, и Юрка посмотрел на меня, – для того, чтобы ехать, деньги нужны…
– Наконечник мне должен, – мрачно сказал Юрка, – он сегодня получил, я знаю, а завтра у него черта с два выпросишь.
Он решительно встал:
– П-пошли.
– Куда? – спросил я.
– Т-т-тут лазейка есть, – сказал Юрка, – ч-ч-ерез уб-б-борную.
– Не стоит.
– С-д-д-дрейфил? – сказал Пантюха и пошел за угол.
Через разбитое окно уборной мы попали на танцплощадку. Народу там было немного, и все больше танцевали девчонка с девчонкой, а парни стояли у стенок, засунув руки в карманы, дымили сигаретами и посмеивались, переговариваясь между собой. Я еще ни разу не был на танцплощадке, и мне было интересно, я только удивлялся, почему парни не танцуют, а потом понял: когда заиграли что-то вроде твиста – они все, как по команде, отошли от своих стенок и начали приглашать девушек. А до этого играли какой-то не то «Краковяк», не то еще что-то. Мы стояли в углу, и я глазел по сторонам, а Юрка высматривал Наконечника. Танцы мне не очень нравились – ребята выламывались и дергались, а девчонки дрыгали ногами так, что иногда даже были видны трусики, и когда к ним подходил кто-нибудь из дежурных и говорил что-то – наверно, что нельзя так танцевать, – они делали презрительный вид и некоторое время двигались, еле-еле переставляя ноги, а потом опять начинали дергаться, как заведенные. Только несколько пар танцевали хорошо, и я даже загляделся на одну тоненькую, стройную девчонку, но лица ее я не видел – она все время танцевала ко мне спиной. А когда наконец повернулась, я узнал Лельку. Она была веселая, и глаза у нее блестели, и мне вдруг стало обидно: вот, подумал я, еще недавно меня жалела, а сейчас смеется и отплясывает с каким-то стилягой. Правда, насчет стиляги я со злости подумал, – парень хороший был, и смеялся он хорошо. Но все равно мне было обидно, как будто она меня обманула в чем-то, эта Лелька, хотя я и понимал, что было бы смешно, если бы она рыдала где-нибудь в уголке из-за моих переживаний. Что-то уж слишком обидчивый я стал…
Юрка тоже заметил Лельку.
– И эт-т-та з-з-здесь, – зашипел он. – Н-ну сейчас я ус-с-трою ей н-н-номер… – И он сделал шаг из угла.
Я схватил его за руку. Я даже разозлился – ну что, в самом деле, надзиратель какой-то, никому жить не дает.
– Да брось ты, – сказал я, – она ведь уже большая, чего ты ей мешаешь…
– А т-ты добренький, – опять зашипел Юрка, – б-большая… ишь ты… вот я ей с-сейчас… покажу, к-к-акая она б-б-ольшая, – и он рванулся в сторону круга, но я так дернул его за руку, что он удивленно посмотрел на меня.
– Н-ну, ладно, ладно, – сказал он, – не трону я т-т-вою Лельку, не до нее мне сейч-ч-час. Я ей дома…
– Ох, и зануда ты, – сказал я.
Пантюха хотел что-то ответить, но только посмотрел на меня как-то странно, жалея вроде, махнул рукой и вдруг оживился.
– В-вот Наконечник, – сказал он.
Генка стоял неподалеку от нас с какой-то хорошенькой девушкой и что-то рассказывал ей. Он сгибался чуть не пополам, кривлялся, елозил ногами по полу. Я даже удивился: ведь с нами он тоже трепался и говорил забавные вещи, а не кривлялся же и не ломался, как сейчас.
«Обрабатывает», – подумал я, и мне стало противно и… любопытно до невозможности.
– Пойдем, – сказал Пантюха.
– Да я-то тебе зачем? – спросил я.
– А он при т-т-ебе п-постесняется деньги зажать, – сказал Юрка.
Но не такой был парень Наконечник, чтобы кого-нибудь стесняться. Когда мы подошли, он раскинул руки и заорал на всю площадку:
– Кто пришел! Я не верю своим глазам: ты ли это, Пантюшечка? Решил прожигать жизнь? И не один, а со своим другом. Олечка, разрешите мне представить вам своих лучших друзей: это вот Юрик – отличнейший парень – львиное сердце. – И он слегка подтолкнул Юрку к девушке.
Она протянула Пантюхе руку, а тот даже не посмотрел на нее. Девушка покраснела, а Генка укоризненно покачал головой, но продолжал как ни в чем не бывало:
– А это Саша – тоже отличнейший парень, благородный и красивый…
Я покраснел, а девушка с опаской посмотрела на меня и опять протянула руку, но уже осторожно. Я быстро пожал ее. Рука была теплой и чуть влажной, и мне почему-то стало не по себе оттого, что эту девушку тоже зовут Олей.
– Н-н-аконечник, д-д-еньги г-г-гони, – сказал Пантюха.
Генка продолжал улыбаться, но глаза его сразу сузились.
– Простите, сэр, – сказал он, – я вас не понимаю.
– Ч-чего п-понимать – г-гони, и все, – упрямо сказал Пантюха, – т-ты п-получил…
Я дернул Юрку за рукав. Он отмахнулся и зашипел:
– Т-ты еще ч-чего? Д-д-добренький!
– А ну, отойдем, – тихо сказал Наконечник. – Извините, Олечка, дела…
– Ч-чего отходить… – начал было Пантюха, но Наконечник взял его за плечо так, что он даже сморщился, и повел в сторону. Я пошел за ними. Девушка ничего не понимала, а на нас уже начали обращать внимание. Генка отвел Пантюху в угол, а мне махнул рукой, чтобы я остался в сторонке. Я не слышал, что они там говорили, видел только, как Юрка размахивал руками, а Наконечник, согнувшись чуть не пополам, что-то втолковывал ему, и глаза у него совсем превратились в щелки, а лицо стало злым.
Так они говорили довольно долго, а потом Пантюха вдруг заорал на весь зал:
– У-у, гад, г-гони, деньги!
– А ну, цыц! – сказал Наконечник и сунул под нос Юрке кулак.
Пантюха вцепился в Наконечника и начал орать уж что-то совсем несуразное. Генка взял его за отвороты курточки и стал трясти, а Юрка пытался лягнуть его ногой. Я бросился к ним и тоже вцепился в Наконечника. Нас окружили и начали смеяться и подначивать, но тут через толпу пробрались два здоровых парня с красными повязками и, ни слова не говоря, повели нас в штаб дружины. Я уже и не помню, как и когда Наконечник смылся, и в штабе мы оказались вдвоем с Пантюхой, Разговор был короткий: работаете? учитесь? где живете? зачем приперлись на танцплощадку – ведь еще пацаны совсем, почему драка?
Мы не работали и не учились, адреса назвали, а насчет драки и того, кто такой Наконечник, Юрка молчал, а я тем более. Пока выясняли, не наврали ли мы свои адреса, и записывали наши фамилии, фамилии родителей и место их работы, мы сидели в углу на скамейке и молчали. Пантюха старался на меня не смотреть. А мне было все как-то безразлично – ну, еще одна беда, все равно плохо. Вот тут у меня и мелькнула мысль уехать куда-нибудь, смыться к черту на кулички. Мне и раньше приходила в голову эта мысль, но как-то неопределенно, а тут она втемяшилась накрепко, и я сидел и твердил про себя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Я встал. Он потянул меня за руку, и я опять сел. Чего уж там – ведь прав он, прав…
– Н-н-не злись, – тихо сказал Юрка, – сам н-н-не знаю, что п-п-плету…
Я не злился. Почему-то чужая беда нам всегда кажется меньше нашей собственной. И Юрка мне об этом напомнил – вот и всё.
– Деньги нужны, – сказал я, и Юрка посмотрел на меня, – для того, чтобы ехать, деньги нужны…
– Наконечник мне должен, – мрачно сказал Юрка, – он сегодня получил, я знаю, а завтра у него черта с два выпросишь.
Он решительно встал:
– П-пошли.
– Куда? – спросил я.
– Т-т-тут лазейка есть, – сказал Юрка, – ч-ч-ерез уб-б-борную.
– Не стоит.
– С-д-д-дрейфил? – сказал Пантюха и пошел за угол.
Через разбитое окно уборной мы попали на танцплощадку. Народу там было немного, и все больше танцевали девчонка с девчонкой, а парни стояли у стенок, засунув руки в карманы, дымили сигаретами и посмеивались, переговариваясь между собой. Я еще ни разу не был на танцплощадке, и мне было интересно, я только удивлялся, почему парни не танцуют, а потом понял: когда заиграли что-то вроде твиста – они все, как по команде, отошли от своих стенок и начали приглашать девушек. А до этого играли какой-то не то «Краковяк», не то еще что-то. Мы стояли в углу, и я глазел по сторонам, а Юрка высматривал Наконечника. Танцы мне не очень нравились – ребята выламывались и дергались, а девчонки дрыгали ногами так, что иногда даже были видны трусики, и когда к ним подходил кто-нибудь из дежурных и говорил что-то – наверно, что нельзя так танцевать, – они делали презрительный вид и некоторое время двигались, еле-еле переставляя ноги, а потом опять начинали дергаться, как заведенные. Только несколько пар танцевали хорошо, и я даже загляделся на одну тоненькую, стройную девчонку, но лица ее я не видел – она все время танцевала ко мне спиной. А когда наконец повернулась, я узнал Лельку. Она была веселая, и глаза у нее блестели, и мне вдруг стало обидно: вот, подумал я, еще недавно меня жалела, а сейчас смеется и отплясывает с каким-то стилягой. Правда, насчет стиляги я со злости подумал, – парень хороший был, и смеялся он хорошо. Но все равно мне было обидно, как будто она меня обманула в чем-то, эта Лелька, хотя я и понимал, что было бы смешно, если бы она рыдала где-нибудь в уголке из-за моих переживаний. Что-то уж слишком обидчивый я стал…
Юрка тоже заметил Лельку.
– И эт-т-та з-з-здесь, – зашипел он. – Н-ну сейчас я ус-с-трою ей н-н-номер… – И он сделал шаг из угла.
Я схватил его за руку. Я даже разозлился – ну что, в самом деле, надзиратель какой-то, никому жить не дает.
– Да брось ты, – сказал я, – она ведь уже большая, чего ты ей мешаешь…
– А т-ты добренький, – опять зашипел Юрка, – б-большая… ишь ты… вот я ей с-сейчас… покажу, к-к-акая она б-б-ольшая, – и он рванулся в сторону круга, но я так дернул его за руку, что он удивленно посмотрел на меня.
– Н-ну, ладно, ладно, – сказал он, – не трону я т-т-вою Лельку, не до нее мне сейч-ч-час. Я ей дома…
– Ох, и зануда ты, – сказал я.
Пантюха хотел что-то ответить, но только посмотрел на меня как-то странно, жалея вроде, махнул рукой и вдруг оживился.
– В-вот Наконечник, – сказал он.
Генка стоял неподалеку от нас с какой-то хорошенькой девушкой и что-то рассказывал ей. Он сгибался чуть не пополам, кривлялся, елозил ногами по полу. Я даже удивился: ведь с нами он тоже трепался и говорил забавные вещи, а не кривлялся же и не ломался, как сейчас.
«Обрабатывает», – подумал я, и мне стало противно и… любопытно до невозможности.
– Пойдем, – сказал Пантюха.
– Да я-то тебе зачем? – спросил я.
– А он при т-т-ебе п-постесняется деньги зажать, – сказал Юрка.
Но не такой был парень Наконечник, чтобы кого-нибудь стесняться. Когда мы подошли, он раскинул руки и заорал на всю площадку:
– Кто пришел! Я не верю своим глазам: ты ли это, Пантюшечка? Решил прожигать жизнь? И не один, а со своим другом. Олечка, разрешите мне представить вам своих лучших друзей: это вот Юрик – отличнейший парень – львиное сердце. – И он слегка подтолкнул Юрку к девушке.
Она протянула Пантюхе руку, а тот даже не посмотрел на нее. Девушка покраснела, а Генка укоризненно покачал головой, но продолжал как ни в чем не бывало:
– А это Саша – тоже отличнейший парень, благородный и красивый…
Я покраснел, а девушка с опаской посмотрела на меня и опять протянула руку, но уже осторожно. Я быстро пожал ее. Рука была теплой и чуть влажной, и мне почему-то стало не по себе оттого, что эту девушку тоже зовут Олей.
– Н-н-аконечник, д-д-еньги г-г-гони, – сказал Пантюха.
Генка продолжал улыбаться, но глаза его сразу сузились.
– Простите, сэр, – сказал он, – я вас не понимаю.
– Ч-чего п-понимать – г-гони, и все, – упрямо сказал Пантюха, – т-ты п-получил…
Я дернул Юрку за рукав. Он отмахнулся и зашипел:
– Т-ты еще ч-чего? Д-д-добренький!
– А ну, отойдем, – тихо сказал Наконечник. – Извините, Олечка, дела…
– Ч-чего отходить… – начал было Пантюха, но Наконечник взял его за плечо так, что он даже сморщился, и повел в сторону. Я пошел за ними. Девушка ничего не понимала, а на нас уже начали обращать внимание. Генка отвел Пантюху в угол, а мне махнул рукой, чтобы я остался в сторонке. Я не слышал, что они там говорили, видел только, как Юрка размахивал руками, а Наконечник, согнувшись чуть не пополам, что-то втолковывал ему, и глаза у него совсем превратились в щелки, а лицо стало злым.
Так они говорили довольно долго, а потом Пантюха вдруг заорал на весь зал:
– У-у, гад, г-гони, деньги!
– А ну, цыц! – сказал Наконечник и сунул под нос Юрке кулак.
Пантюха вцепился в Наконечника и начал орать уж что-то совсем несуразное. Генка взял его за отвороты курточки и стал трясти, а Юрка пытался лягнуть его ногой. Я бросился к ним и тоже вцепился в Наконечника. Нас окружили и начали смеяться и подначивать, но тут через толпу пробрались два здоровых парня с красными повязками и, ни слова не говоря, повели нас в штаб дружины. Я уже и не помню, как и когда Наконечник смылся, и в штабе мы оказались вдвоем с Пантюхой, Разговор был короткий: работаете? учитесь? где живете? зачем приперлись на танцплощадку – ведь еще пацаны совсем, почему драка?
Мы не работали и не учились, адреса назвали, а насчет драки и того, кто такой Наконечник, Юрка молчал, а я тем более. Пока выясняли, не наврали ли мы свои адреса, и записывали наши фамилии, фамилии родителей и место их работы, мы сидели в углу на скамейке и молчали. Пантюха старался на меня не смотреть. А мне было все как-то безразлично – ну, еще одна беда, все равно плохо. Вот тут у меня и мелькнула мысль уехать куда-нибудь, смыться к черту на кулички. Мне и раньше приходила в голову эта мысль, но как-то неопределенно, а тут она втемяшилась накрепко, и я сидел и твердил про себя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46