Надежды на спасение, которые он строил еще недавно, рухнули, но это казалось нестрашным. Все равно с папой было хорошо и надежно.
– Откройте! – ударился в дверь Виталий Романович.
Старший Блинков первым из вошедших разобрался, что к чему.
– Бросьте, – сказал он боровковскому Леонардо, – не для того же нас сюда заманили, чтобы выпустить.
– Здорово мы влипли?! – охнула Полина.
– Да нет, – сказал Митек, – это Разгильдяй влип. Нас тут долго не удержишь.
Услышав эти слова сыщика, Дудаков сжался в комок на своей раскладушке.
– Это ты для бодрости говоришь или по делу? – спросил старший Блинков.
– По делу. Только нужно дверь забаррикадировать, а то Синеносов войдет и помешает. У него пистолет.
Папа с Виталием Романовичем дружно схватились за холодильник и под протестующие вопли Дудакова уронили его поперек двери. Дверца распахнулась, посыпались замороженные продукты. Несчастный Дудаков кинулся подбирать и запихивать, но только стронул готовые обрушиться пакеты и бутылки, и они горой вывалились на пол.
– Сойдет, – заметил папа, – в одиночку он холодильник не сдвинет. Игорь, а ты почему так убиваешься?
– А это его жратва и его холодильник. Игорь староста в нашем бараке, – мстительно заметил Митек. – Надо взять его с собой, чтобы он Синеносову не помог.
– Я никуда не пойду! У меня имущество! – быстро сказал Дудаков.
Папа взял его под правый локоть, Виталий Романович под левый; Дудаков повис у них на руках, но его пинком поставили на ноги.
– У меня там деньги! – рванулся назад корреспондент «ЖЭ».
– Милиция разберется, чьи это деньги, – безжалостно пообещал Митек, надвигая на лоб резинку с фонариком.
Пленники двинулись в зияющую темноту подвала. Дудакова почти несли, он только перебирал ногами.
– Тюремщики! Вы нарушаете права человека! – фальцетом выкрикивал корреспондент «ЖЭ».
– Интересная постановка вопроса, – заметил папа. – Напомни мне потом, обсудим.
Впереди бежал Душман и недовольно взлаивал.
– Крыс чует, – предупредил Митек Полину.
– Ну и что?
– Ничего, я только заранее сказал, чтобы тебя подготовить.
– А я и не боюсь. Что я, крыс не видала? Это вы у себя в Москве от каждой мышки шарахаетесь, – завела любимую песню Полина и без паузы спросила: – Москвич, а у тебя с Ирой любовь?
– Скорее всего, – честно ответил Блинков-младший. Он еще сам до конца не разобрался.
– Жалко. А то бы я тебе письма писала.
– Ты даже не знаешь, как меня зовут.
– Я бы спросила.
– Спроси сейчас.
– Зачем? Я нарочно не знакомилась, а то ты уедешь, а мне будет жалко. Пускай ты будешь Москвич, а я буду Рыжая. Так легче.
Блинков-младший ждал, что Полина заговорит про крестик. Если бы она была в обиде, то с этого бы и начала. А раз помалкивает, то, скорее всего, папа ей крестик и не вернул. Иван Сергеевич успел ему объяснить, что единственный сын не спекулировал драгоценными металлами, а проводил оперативное мероприятие. А Полина… Влюбилась она, что ли? Блинков-младший давно смирился с тем, что девчонок трудно понять. Если не влюбилась, то почему Ирка мешает ей письма писать? А если влюбилась, то когда успела?
– А ты как здесь оказалась? – спросил он.
– Я твой рюкзак нашла. Бежала к Витальроманчу, смотрю, висит на ветках. Кстати, на…
В руку Блинкову-младшему ткнулось что-то холодное и скользкое. Он посветил – пластмассовая рвота. Лучший сыщик из всех восьмиклассников Москвы мог себя поздравить: его расчеты оправдались. Рюкзак нашли, Душмана пустили по следу, и он привел к магазину. Обидно, что папа и Виталий Романович дали себя обмануть! Полине простительно – она вообще ни о чем не подозревала.
– Что же вы уши развесили? – спросил Блинков-младший.
– А ты бы не развесил? Разгильдяй сам к нам подошел. «А я, – говорит, – за вами собирался идти. Дима у меня в медпункте, ногу подвернул». И повез на лифте в подвал. Нас четверо с Душманом, а он был один, мы и не боялись. Твой папа удивился, что здесь дверь заперта, а Разгильдяй говорит: «Это служебный вход, Диму через другой принесли».
Блинков-младший представил, как это было. Людный магазин, лифт… Ничего подозрительного. Что медпункт в подвале – тоже нормально. Ведь в магазин ходят не лечиться.
– Да, я бы тоже купился, – вздохнул он и протянул рвоту Полине. – Возьми себе, если хочешь. Подбросишь кому-нибудь.
– Не, я ее буду хранить. По ней Душман тебя нашел. – Полина с довольным видом сунула подарок куда-то на живот, где у девчонок карманы (у них все не как у нас).
Точно, влюбилась, подумал Блинков-младший.
Из темноты стал проступать завал. Митек снова поразился тому, что натворил: ни одного целого ящика. Пленники остановились.
– Фамильные сокровища купцов Синеносовых, – сообщил он, взбираясь на кучу хлама. – Стекла ламповые, гвозди ржавые. А здесь дверь.
Обнаглевшие крысы шныряли по ногам и убегали за ящики, которыми он завалил дверь. Душман рявкнул, и крысы исчезли в темноте. Митек расшвыривал ящики.
– Там что? – заглянул через плечо старший Блинков.
– Лестница. Выход наружу завален, но есть дверь в верхний подвал. Только ее надо подрубить, а топоры без топорищ. Знаешь, как я с этой намучился? – пожаловался Митек.
– Считай, что это было наказание, – сказал папа. – Детей наказывают взрослые, а взрослых – судьба.
– Никакая не судьба, – заспорил Блинков-младший. – Я же сам не поехал в Москву и сам виноват, что попался.
– Так это и есть судьба. Мы ее выбираем сами, но никогда не уверены, что она приведет куда надо. Как эта лестница, – папа кивнул в темный пролом. За разговором он разыскивал в хламе и нанизывал на снятый ремень топоры.
– Пять… шесть, – вслух сосчитал Блинков-младший. – Куда столько?
– Вобью, как клинья, и расколю дверь или отожму. Дай-ка фонарик.
И, надев резинку с фонариком на лоб, старший Блинков нырнул в пролом. Стало темно, только в щели за дверью метался свет.
– За мной не поднимайтесь, а то лестница слабая! – крикнул папа. – Проломлю дверь, тогда пойдем по одному.
Раздался грохот, фонарик погас.
– Папа! – испугался Блинков-младший. – Ты в порядке?!
Щель снова осветилась.
– Я-то в порядке, – печально сказал папа и что-то с треском сломал.
Послышалась возня, потом снова треск. Папа выглянул из пролома. Он выглядел смущенным.
– Вот что, Митек, не держит меня лестница. Попробуй ты.
Блинков-младший полез к нему за дверь. Да, папа в буквальном смысле наломал дров: все нижние ступеньки подгнившей лестницы были повыбиты.
– Я тебя подсажу, – сказал он, опускаясь на корточки. – Лезь на плечи.
Митек залез, шагнул с папиной спины на ступеньку… И почувствовал, что она уходит из-под ног!
Крак! Ступенька обломилась. Он успел схватиться за верхнюю, подтянулся. Крак-крак! Обломились и эта, и следующая. Столб, державший всю лестницу, закачался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Откройте! – ударился в дверь Виталий Романович.
Старший Блинков первым из вошедших разобрался, что к чему.
– Бросьте, – сказал он боровковскому Леонардо, – не для того же нас сюда заманили, чтобы выпустить.
– Здорово мы влипли?! – охнула Полина.
– Да нет, – сказал Митек, – это Разгильдяй влип. Нас тут долго не удержишь.
Услышав эти слова сыщика, Дудаков сжался в комок на своей раскладушке.
– Это ты для бодрости говоришь или по делу? – спросил старший Блинков.
– По делу. Только нужно дверь забаррикадировать, а то Синеносов войдет и помешает. У него пистолет.
Папа с Виталием Романовичем дружно схватились за холодильник и под протестующие вопли Дудакова уронили его поперек двери. Дверца распахнулась, посыпались замороженные продукты. Несчастный Дудаков кинулся подбирать и запихивать, но только стронул готовые обрушиться пакеты и бутылки, и они горой вывалились на пол.
– Сойдет, – заметил папа, – в одиночку он холодильник не сдвинет. Игорь, а ты почему так убиваешься?
– А это его жратва и его холодильник. Игорь староста в нашем бараке, – мстительно заметил Митек. – Надо взять его с собой, чтобы он Синеносову не помог.
– Я никуда не пойду! У меня имущество! – быстро сказал Дудаков.
Папа взял его под правый локоть, Виталий Романович под левый; Дудаков повис у них на руках, но его пинком поставили на ноги.
– У меня там деньги! – рванулся назад корреспондент «ЖЭ».
– Милиция разберется, чьи это деньги, – безжалостно пообещал Митек, надвигая на лоб резинку с фонариком.
Пленники двинулись в зияющую темноту подвала. Дудакова почти несли, он только перебирал ногами.
– Тюремщики! Вы нарушаете права человека! – фальцетом выкрикивал корреспондент «ЖЭ».
– Интересная постановка вопроса, – заметил папа. – Напомни мне потом, обсудим.
Впереди бежал Душман и недовольно взлаивал.
– Крыс чует, – предупредил Митек Полину.
– Ну и что?
– Ничего, я только заранее сказал, чтобы тебя подготовить.
– А я и не боюсь. Что я, крыс не видала? Это вы у себя в Москве от каждой мышки шарахаетесь, – завела любимую песню Полина и без паузы спросила: – Москвич, а у тебя с Ирой любовь?
– Скорее всего, – честно ответил Блинков-младший. Он еще сам до конца не разобрался.
– Жалко. А то бы я тебе письма писала.
– Ты даже не знаешь, как меня зовут.
– Я бы спросила.
– Спроси сейчас.
– Зачем? Я нарочно не знакомилась, а то ты уедешь, а мне будет жалко. Пускай ты будешь Москвич, а я буду Рыжая. Так легче.
Блинков-младший ждал, что Полина заговорит про крестик. Если бы она была в обиде, то с этого бы и начала. А раз помалкивает, то, скорее всего, папа ей крестик и не вернул. Иван Сергеевич успел ему объяснить, что единственный сын не спекулировал драгоценными металлами, а проводил оперативное мероприятие. А Полина… Влюбилась она, что ли? Блинков-младший давно смирился с тем, что девчонок трудно понять. Если не влюбилась, то почему Ирка мешает ей письма писать? А если влюбилась, то когда успела?
– А ты как здесь оказалась? – спросил он.
– Я твой рюкзак нашла. Бежала к Витальроманчу, смотрю, висит на ветках. Кстати, на…
В руку Блинкову-младшему ткнулось что-то холодное и скользкое. Он посветил – пластмассовая рвота. Лучший сыщик из всех восьмиклассников Москвы мог себя поздравить: его расчеты оправдались. Рюкзак нашли, Душмана пустили по следу, и он привел к магазину. Обидно, что папа и Виталий Романович дали себя обмануть! Полине простительно – она вообще ни о чем не подозревала.
– Что же вы уши развесили? – спросил Блинков-младший.
– А ты бы не развесил? Разгильдяй сам к нам подошел. «А я, – говорит, – за вами собирался идти. Дима у меня в медпункте, ногу подвернул». И повез на лифте в подвал. Нас четверо с Душманом, а он был один, мы и не боялись. Твой папа удивился, что здесь дверь заперта, а Разгильдяй говорит: «Это служебный вход, Диму через другой принесли».
Блинков-младший представил, как это было. Людный магазин, лифт… Ничего подозрительного. Что медпункт в подвале – тоже нормально. Ведь в магазин ходят не лечиться.
– Да, я бы тоже купился, – вздохнул он и протянул рвоту Полине. – Возьми себе, если хочешь. Подбросишь кому-нибудь.
– Не, я ее буду хранить. По ней Душман тебя нашел. – Полина с довольным видом сунула подарок куда-то на живот, где у девчонок карманы (у них все не как у нас).
Точно, влюбилась, подумал Блинков-младший.
Из темноты стал проступать завал. Митек снова поразился тому, что натворил: ни одного целого ящика. Пленники остановились.
– Фамильные сокровища купцов Синеносовых, – сообщил он, взбираясь на кучу хлама. – Стекла ламповые, гвозди ржавые. А здесь дверь.
Обнаглевшие крысы шныряли по ногам и убегали за ящики, которыми он завалил дверь. Душман рявкнул, и крысы исчезли в темноте. Митек расшвыривал ящики.
– Там что? – заглянул через плечо старший Блинков.
– Лестница. Выход наружу завален, но есть дверь в верхний подвал. Только ее надо подрубить, а топоры без топорищ. Знаешь, как я с этой намучился? – пожаловался Митек.
– Считай, что это было наказание, – сказал папа. – Детей наказывают взрослые, а взрослых – судьба.
– Никакая не судьба, – заспорил Блинков-младший. – Я же сам не поехал в Москву и сам виноват, что попался.
– Так это и есть судьба. Мы ее выбираем сами, но никогда не уверены, что она приведет куда надо. Как эта лестница, – папа кивнул в темный пролом. За разговором он разыскивал в хламе и нанизывал на снятый ремень топоры.
– Пять… шесть, – вслух сосчитал Блинков-младший. – Куда столько?
– Вобью, как клинья, и расколю дверь или отожму. Дай-ка фонарик.
И, надев резинку с фонариком на лоб, старший Блинков нырнул в пролом. Стало темно, только в щели за дверью метался свет.
– За мной не поднимайтесь, а то лестница слабая! – крикнул папа. – Проломлю дверь, тогда пойдем по одному.
Раздался грохот, фонарик погас.
– Папа! – испугался Блинков-младший. – Ты в порядке?!
Щель снова осветилась.
– Я-то в порядке, – печально сказал папа и что-то с треском сломал.
Послышалась возня, потом снова треск. Папа выглянул из пролома. Он выглядел смущенным.
– Вот что, Митек, не держит меня лестница. Попробуй ты.
Блинков-младший полез к нему за дверь. Да, папа в буквальном смысле наломал дров: все нижние ступеньки подгнившей лестницы были повыбиты.
– Я тебя подсажу, – сказал он, опускаясь на корточки. – Лезь на плечи.
Митек залез, шагнул с папиной спины на ступеньку… И почувствовал, что она уходит из-под ног!
Крак! Ступенька обломилась. Он успел схватиться за верхнюю, подтянулся. Крак-крак! Обломились и эта, и следующая. Столб, державший всю лестницу, закачался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48