Обрадованный этим обманчиво успокаивающим зрелищем, подобно тому, кто верит дружеской улыбке на устах врага, я открыл дверь; в тот момент, когда она - черное пятно на фоне света - распахнулась наружу, я увидел, что с пляжа смыло все следы, словно до меня ничьи шаги не нарушали ровной поверхности песка. Будучи в приподнятом настроении, последовавшем за тяжелой депрессией, я чувствовал, - совершенно интуитивно, без всякого осознания, - что моя память тоже очистилась от всех подозрений и болезненных страхов жизни, подобно тому, как грязь на кромке воды во время прилива была унесена из виду. Ощущался запах мокрых соленых водорослей, похожий на запах заплесневелых страниц книги. К нему примешивался сладковатый аромат, созданный жаркими солнечными лучами, падающими на луга суши, и это произвело на меня эффект веселящего напитка, текущего и бурлящего в моих венах, словно передавало мне что-то из своей неосязаемой природы и головокружительно наполняло меня каким-то бесцельным дыханием. Как будто сговорившись с этими запахами, солнце продолжало поливать меня, подобно вчерашнему дождю, непрестанным потоком сияющих копий. Оно также желало скрыть то загадочное присутствие, что находилось вне моего зрения и выдавалось только неосторожными проявлениями на границе моего сознания или в виде таинственных фигур, вышедших из океанской бездны. Солнце, раскаленный шар, одиноко катящийся в водовороте бесконечности, был подобен рою золотых мотыльков напротив моего обращенного вверх лица. Бурлящая белая чаша непостижимого божественного огня, оно утаивало от меня тысячи обещанных миражей, кроме одного. Сейчас солнце показывало мне призрачные запретные царства, путь к которым я мог отыскать в этом необычайном торжестве света. Эти вещи исходят из нашей собственной натуры, поскольку жизнь никогда за один раз не раскрывает своих секретов, и только в нашей интерпретации этих скрытых образов мы можем обрести экстаз или тоску, в соответствии со своим нарочно вызванным настроением. Снова и снова мы вынуждены покоряться ее обманам, веря в тот момент, когда мы сможем отыскать утраченное наслаждение. И именно таким образом приятная свежесть ветра утром, приходящим на смену полной угроз тьме (зловещие намеки которой доставили мне больше беспокойства, нежели любая опасность моему телу), шептала мне о древних тайнах, лишь отчасти связанных с Землей, и об удовольствиях, тем более ярких, что я чувствовал, что могу познать лишь немногие из них. Солнце, ветер и окрестный пейзаж, простирающийся вдаль, поведали мне о праздниках богов, чьи ощущения в миллион крат более остры, чем у людей, и чьи наслаждения неизмеримо дольше и устойчивее. Те вещи, что они скрывали, могли бы стать моими, если бы я полностью отдал себя их блистательной призрачной силе; и солнце, катящийся бог, чья небесная плоть обнажена, - ослепительный горн, на который никто не может взглянуть, - казалось почти священным в сиянии моих новообретенных заостренных эмоций. Грозовой эфирный свет, что несло оно, был той силой, пред которой все вещи вынуждены в благоговении склоняться. Леопард, крадущийся по зеленой бездне лесов, должен сделать короткую остановку, чтобы рассмотреть рассеянные листьями лучи, и все существа, выращенные солнцем, должны хранить его блестящее послание в такой день. Ибо когда оно исчезнет в далеких просторах вечности, Земля окажется затерянной и пустынной в бесконечной пустоте. То утро, когда меня коснулся огонь жизни, и чей краткий миг радости я сохранил вопреки беспощадному времени, ознаменовалось появлением странных существ, чьи неведомые имена никогда не смогут быть написаны.
По дороге к деревне, задаваясь вопросом, как она выглядит после долгожданной помывки усердным дождем, я увидел в дымке водяного пара, висящего в солнечных лучах, словно гроздья желтого винограда, маленький объект, похожий на руку. Он находился примерно в двадцати футах впереди меня и был окружен пеной. Смятение и отвращение зародились в моем напуганном сознании, когда я увидел, что это и в самом деле был кусок гниющей плоти. Это обстоятельство мгновенно рассеяло мое хорошее настроение и вызвало страшное подозрение, что это действительно человеческая рука. Определенно, ни рыба, ни какая-нибудь ее часть не могли так выглядеть, и я понял, что вижу перед собой размякшие разлагающиеся пальцы. Ногой я повернул ее, не желая касаться этого отвратительного предмета руками, и он крепко прилип к коже ботинок, как если бы моя обувь тоже оказалась в тисках гниения. Предмет, чья форма уже давно утратила первозданный вид, имел слишком явное сходство с тем, чем, как я опасался, он мог быть, и я забросил его в надвигающуюся бурную волну, которая с живостью скрыла его из поля моего зрения.
Возможно, мне следовало сообщить о своей находке, но она выглядела слишком странной, чтобы считать ее происхождение естественным. Поскольку этот предмет был частично объеден какими-то чудовищными обитателями океана, я не мог представить себе, результатом какой неведомой трагедии он являлся. Конечно, на ум приходили бесчисленные утопленники - впрочем, это было лишь мое предположение. Кому бы ни принадлежал выброшенный бурей фрагмент (то ли рыбе, то ли животному, похожему на человека), я никогда не рассказывал об этом до сего момента. В конце концов, не было доказательств того, что кусок тела не приобрел такую форму просто вследствие гниения.
Я добрался до деревни, совершенно раздавленный зрелищем этого предмета посреди ослепительного очарования чистого пляжа, хотя он был ужасающе типичен для безразличия смерти, которая смешивает разложение с красотой. В Эллстоне я ничего не слышал о недавних утопленниках или иных жертвах моря и не обнаружил никаких упоминаний о каких-либо инцидентах в колонках местной газеты - единственной, которую я прочел здесь.
Трудно описать состояние моего разума в последующие дни. Всегда восприимчивый к мрачным эмоциям, чья темная боль может быть вызвана внешними вещами или может проистекать из глубин моего собственного духа, я был охвачен чувством, которое нельзя назвать страхом, отчаянием или чем-то схожим с этим, но которое представляло собой восприятие кратковременных ужасов и потаенной мерзости жизни. Это чувство являлось отчасти отражением моей натуры и частично результатом созерцания того обглоданного гниющего предмета, который мог быть рукой. В те дни мое сознание стало прибежищем покрытых тенью скал и темных движущихся фигур, подобно древнему неосязаемому царству, о котором говорилось в детской сказке. Я ощущал, в мимолетной агонии разрушающихся иллюзий, гигантскую черноту этой ошеломляющей вселенной, в которой мои дни и дни моей расы были ничем для расколовшихся звезд;
1 2 3 4 5 6 7 8 9
По дороге к деревне, задаваясь вопросом, как она выглядит после долгожданной помывки усердным дождем, я увидел в дымке водяного пара, висящего в солнечных лучах, словно гроздья желтого винограда, маленький объект, похожий на руку. Он находился примерно в двадцати футах впереди меня и был окружен пеной. Смятение и отвращение зародились в моем напуганном сознании, когда я увидел, что это и в самом деле был кусок гниющей плоти. Это обстоятельство мгновенно рассеяло мое хорошее настроение и вызвало страшное подозрение, что это действительно человеческая рука. Определенно, ни рыба, ни какая-нибудь ее часть не могли так выглядеть, и я понял, что вижу перед собой размякшие разлагающиеся пальцы. Ногой я повернул ее, не желая касаться этого отвратительного предмета руками, и он крепко прилип к коже ботинок, как если бы моя обувь тоже оказалась в тисках гниения. Предмет, чья форма уже давно утратила первозданный вид, имел слишком явное сходство с тем, чем, как я опасался, он мог быть, и я забросил его в надвигающуюся бурную волну, которая с живостью скрыла его из поля моего зрения.
Возможно, мне следовало сообщить о своей находке, но она выглядела слишком странной, чтобы считать ее происхождение естественным. Поскольку этот предмет был частично объеден какими-то чудовищными обитателями океана, я не мог представить себе, результатом какой неведомой трагедии он являлся. Конечно, на ум приходили бесчисленные утопленники - впрочем, это было лишь мое предположение. Кому бы ни принадлежал выброшенный бурей фрагмент (то ли рыбе, то ли животному, похожему на человека), я никогда не рассказывал об этом до сего момента. В конце концов, не было доказательств того, что кусок тела не приобрел такую форму просто вследствие гниения.
Я добрался до деревни, совершенно раздавленный зрелищем этого предмета посреди ослепительного очарования чистого пляжа, хотя он был ужасающе типичен для безразличия смерти, которая смешивает разложение с красотой. В Эллстоне я ничего не слышал о недавних утопленниках или иных жертвах моря и не обнаружил никаких упоминаний о каких-либо инцидентах в колонках местной газеты - единственной, которую я прочел здесь.
Трудно описать состояние моего разума в последующие дни. Всегда восприимчивый к мрачным эмоциям, чья темная боль может быть вызвана внешними вещами или может проистекать из глубин моего собственного духа, я был охвачен чувством, которое нельзя назвать страхом, отчаянием или чем-то схожим с этим, но которое представляло собой восприятие кратковременных ужасов и потаенной мерзости жизни. Это чувство являлось отчасти отражением моей натуры и частично результатом созерцания того обглоданного гниющего предмета, который мог быть рукой. В те дни мое сознание стало прибежищем покрытых тенью скал и темных движущихся фигур, подобно древнему неосязаемому царству, о котором говорилось в детской сказке. Я ощущал, в мимолетной агонии разрушающихся иллюзий, гигантскую черноту этой ошеломляющей вселенной, в которой мои дни и дни моей расы были ничем для расколовшихся звезд;
1 2 3 4 5 6 7 8 9