- Вы знаете, - заговорила она уставшим голосом; между словами
повисали длинные паузы, - ...это так странно... Вы первый человек, кто вот
так просто высказал соболезнование... Когда его не стало - было много
телефонных звонков. Какие-то люди хотели только подтверждения его смерти.
Будто не верили, будто думали, что их обманывают. И я слышала в их голосах
недовольство. Они были очень недовольны его смертью. Но никто из них ни
разу не пожалел нас, не спросил, как нам теперь без него живется... Вы
хорошо его знали?
- Нет, честно говоря не очень... У нас были деловые отношения... - я
вытащил из кармана конверт и положил его на стол. - Но я знал, что на него
всегда можно было положиться... Он был готов помочь... Вот...
Марина слушала, но не смотрела на меня - она готовила кофе. И поэтому
мне трудно было говорить. Я замолчал.
Тишина продлилась еще пару минут. Потом она села напротив.
Мы пили кофе.
Она смотрела на конверт. В какой-то момент она взяла его в руки и
заглянула внутрь.
Я ждал какой-нибудь реакции, может благодарности, если не словесной,
то во взгляде ее глаз. Но ни один мускул на ее лице не шевельнулся.
- Очень тяжело, очень тяжело без него, - медленно проговорила она,
опустив голову и глядя на свой кофе. - С ним тоже было иногда тяжело, но
не так... Я сижу здесь и зверею. Малыш еще очень маленький, на улицу с ним
в такой мороз не выйдешь... А сама я от него оторваться не могу. Костины
родители не звонят. Думают, что я их ненавижу после его гибели...
- Может, я мог бы чем-то помочь?..
- Спасибо, - сказала она, кивнув. - Надо только зиму переждать, там
будет легче...
Я смотрел на нее, сидящую напротив. Опустившую голову, смотрящую на
стол. Она была красивее своей фотографии, намного красивее. Это было
неудивительно. И не только потому, что фотография была черно-белой, а
краски, которыми я пытался в мыслях оживить ее лицо, больше походили на
старинную коричневатую ретушировку. Но усталость, которую я не увидел в ее
лице, все-таки присутствовала. Она присутствовала в ее голосе, в
движениях, в ее позе за столом.
Кофе был допит.
Я поднялся из-за стола.
- Можно, я вам оставлю свой телефон? Может, нужна будет какая-нибудь
помощь?
Она согласилась и я записал свой номер в ее настольную телефонную
книгу.
Торопливо попрощался и вышел.
Уже отойдя от дома, я вдруг подумал о том, что у меня нет ее
телефона. Остановился. Оглянулся на ее хрущовскую пятиэтажку, поискал
взглядом ее окна на третьем этаже. Но я ведь даже не обратил внимания,
куда выходят ее окна. Да и неважно это было. А то, что у меня нет ее
телефона, это не страшно... Может быть, когда-нибудь она сама позвонит?!
И я продолжил путь.
26
Я раньше и не думал, что ощущение исполненного долга может как-то
влиять на настроение. Для меня это понятие было скорее книжным, чем-то из
рассказов про Павлика Морозова. Да и к самому слову "долг" всегда
напрашивалась саркастическая интонация, конечно, если речь не шла о
денежном долге. Но денежных долгов я всегда старался избегать. И вот, на
тридцять пятом году жизни, первый раз слово "долг" прозвучало в моих
мыслях, как обычное полноценное понятие. Мало того, при этом слове на душе
стало спокойно. Наступило какое-то удовлетворение или самоудовлетворение.
Я подумал о себе хорошо. И все из-за этого ощущения исполненного долга,
замаскированного под совсем другой долг - денежный.
Вероятно поэтому утро наступило для меня необычайно рано. И я
слонялся по своей однокомнатной квартире, переполненный энергией, но не
знающий как и на что ее потратить.
За окном наступало утро - было еще темно, но горящие окна в доме
напротив как бы ускоряли наступление позднего зимнего рассвета.
Начинался новый день.
И мне хотелось чего-то нового. Новой жизни? Новых ощущений? Не знаю.
Скорее - новых иллюзий.
На моих глазах светало. Природа поднимала занавес, за которым
начинался новый день. И то, что я в это утро оказался свидетелем поднятия
этого занавеса тоже добавило мне уверенности в том, что день будет
действительно новый, и что именно в этот день что-то новое начнется и в
моей жизни.
Безоблачное небо отливало мягкой голубизной. Невидимое из моего окна
солнце опустило свои нежно-желтые лучи на искрящийся снег. В окнах дома
напротив уже потушили свет. Я посмотрел на часы - было без пятнадцати
десять.
Но день не оправдал моих ожиданий. А вечером позвонила Лена-Вика.
- Уже выздоровела? - спросил я ее.
- Да. А ты скучал без меня?
- Мне было очень одиноко... - признался я.
- Да?! - прозвучал в трубке возглас приятного удивления и я услышал в
этом возгласе довольную улыбку. - Могу приехать. Как ты?
Мне было бы легче услышать от нее привычное "через час буду!", чем
этот вопрос, требующий моего подтверждения.
- Конечно, приезжай! - сказал я.
- У тебя какой-то странный голос сегодня, - произнесла она задумчиво,
и тут же добавила уже более живо: - Через час буду.
И положила трубку.
А я сел за кухонный стол и стал ее ждать. И пока ждал - накапливалось
во мне желание увидеть ее, крепко обнять. Я был сердит на нее, сердит за
свое долгое одиночество. Но не прошло и десяти минут после ее телефонного
звонка, как я ее простил. Простил за то, что я все-таки был ей нужен.
Может она приблизительно тоже самое думала и обо мне, думала, что она мне
нужна. И поэтому вспоминала обо мне. Но эта периодичность, этот невидимый,
но существовавший в наших отношениях график, повинуясь которому она то
появлялась, то исчезала, это было то, что внушало опасения в
недолговечности и хрупкости наших отношений. Ее двойная жизнь, двойное имя
наталкивали меня на мысль о том, что я чего-то недополучаю от нее и когда
ее обнимаю, и когда целую, и когда с ней сплю. "Ну и что? - возражала
другая мысль. - Девиз "Все или ничего" ни к чему хорошему не приведет. Те,
кто хотят всего обычно ничего не получают." Я ведь тоже не был готов к
полному посвящению себя другому человеку, даже женщине.
Мои мысли прервал дверной звонок и я подскочил, подбежал к двери. Я
даже не ожидал от себя той радостности, с которой я распахнул дверь, чтобы
быстрее увидеть ее.
Я обнимал ее на пороге, целовал. А она, смеясь, вырывалась.
- Да дай мне раздеться! Я же не на минутку пришла!
Она смеялась и казалась по-настоящему счастливой.
Наконец я отпустил ее. Она сняла черную длинную куртку с меховой
окантовкой по краю капюшона и осталась в черных брюках и свитерке
изумрудного цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24