Сел Василий на ступеньки крыльца и заплакал. Равнодушно глядели на него мужики с трезубцами. Что им до него? Они были каменные.
Поплакал Васятка и вернулся в постылую школу.
И вот стал он изучать разные науки.
Науки были словесные, математицкие и военные – фортификация и пушечная стрельба.
Еще была наука рапирная, или как половчей пырнуть человека шпагой.
Словесного учения мастером был Семен Минин, переплетчик при конторе адмиралтейства.
Математицкая наука состояла из арифметики, или, как ее называли, числительницы. Числительницу вдалбливал школярам пьянчуга из поляков Станислав Симанский.
Фортификацию, пушечную стрельбу и рапирную науку покамест не изучали: учителя-немцы сбежали от бескормицы.
Словесный и математицкий мастера жили тут же, при школе.
Кроме того, при школе состояли три солдата. Их держали для порки провинившихся и для караула, чтоб, упаси бог, школяры не разбежались.
Так что наук было пока две. Но и они давались усатым школярам с превеликой трудностью, потому что почти всем приходилось начинать с азов.
А по тогдашней азбуке и в самом деле было очень трудно учиться. Буквы не просто назывались а, б, в, г, д, а словами: аз, буки, веди, глаголь, добро, и так далее. И все это надлежало запомнить, заучить, а уж потом – складывать.
Чтобы сложить слово лоза, надо было сказать: люди-он – ло, зело-аз – за. Ло-за.
И ежели неверно сложишь, то и получишь лозой по известному месту столько раз, сколько в слове буквиц.
Учебник по словесности назывался «Букварь языка славенска, сиречь начало учения детем, хотящим учитися чтений писаний».
Еще была грамматика Мелетия Смотрицкого «Известное художество глаголати и писати».
В ней были вопросы и ответы, которые требовалось долбить наизусть.
В о п р о с: Ч го есть ударение гласа?
О т в е т: Ударение гласа есть речений просодиею верхней знаменование.
В этой мудреной книжке имелись также правила, как «метром или мерою количества стихи слагати».
Что за стихи? Оказывалось, это как бы песни. Мастер словесного учения читал школярам:
Блажен муж, иже во злых совет не входяще,
Ниже на путях грешных человек стояще;
Ниже на седалищах восхоте сидети
Тех, иже не желают блага разумети.
Школяры-драгуны слушали, крутили усы, с тоской помышляли о покинутых женках, о пеннике.
А Василию стихи нравились, он их запоминал без труда.
По математике был учебник «Арифметика, сиречь наука числительная», сочинение Леонтия Магницкого.
Числительница эта, ох, была не проста.
Она делилась на четыре части: аддиция – сложение, субстракция – вычитание, мультипликация – умножение и дивизия – деление.
Поди-ка разберись в этих аддициях да мультипликациях! А не разобрался – опять лоза, опять драная задница.
И выходило так, что наказанья было предостаточно, а жалованья – нету. Одни лозы.
И многие убегали, несмотря на караул, несмотря на то, что за побег – каторга.
Главным начальством в цифирной школе был ректор, комиссар адмиралтейской конторы, неизвестный человек из немецких проходимцев. Тучный, налитый кровью, вечно пьяный, он знал одно: строить школяров в шеренгу и глядеть – ровно ли стоят.
Все драгуны стояли ровно, дело привычное.
А у Васятки – то живот вперед, то ноги не так, то еще что. Немец медленно, как бы нехотя, подходил к нему, спрашивал:
– Корох многа ел? Пусо торчаль… пфуй!
И пребольно тыкал тростью в живот.
Васятка все это терпел. Он старался в науках, и словесного учения мастер Семен Минин его полюбил.
Он показал, как переплетать книги, и мальчик быстро понял и стал Семеновым помощником.
Переплетая, Василий увидел разные книги, из которых иные оказались презанятные.
Особенно ему понравилась небольшая книжка, которая называлась «Поверстание кругов небесных». Из нее Васятка узнал, что небесные планиды суть такие же великие махины, как и Земля. А Земля – шар, и ежели глядеть на нее с другой планиды, то и она горит, как звездочка.
Затем он увидел книгу «Прославление дел Петра». В ней был нарисован Питер, по непохоже. Он сидел на престоле, а по бокам стояли простоволосые бабы и держали в руках математицкие инструменты: циркуль, угольник и свитки с чертежами.
Он спросил у Минина, что это за бабы. Тот сказал:
– Аллегории. Науки как бы в лицах.
Аллегории Васятке понравились.
Но как он ни старался стоять в строю, а все этак ловко, как у драгун, не получалось. И краснорожий немец все тыкал его в живот тростью.
Васятка терпел. Оп терпел потому, что запомнил слова Питера: как-де одолеет письмо с математикой, так пошлем в Голландию учиться живописи.
Цифирная школа представлялась Василию делом временным.
Глава одиннадцатая,
в которой повествуется, как адмиралтейский чиновник по приказу господина адмиралтейца перебелил черновой список двадцать одной души углянских мужиков и какое от этого вышло разорение .
Спустя два дня после гезауфа и пожара государь уехал воевать шведов.
И в то время как при болотистых берегах реки Невы гремели жестокие баталии, при которых были отбиты у шведов и взяты в плен корабли «Гедон» и «Астрель», – в городе Воронеже произошли следующие события.
Господин адмиралтеец Апраксин вспомнил про углянскую конфузию. Он вспомнил мартовский ветреный день, Пегашку у ворот адмиралтейского двора и ефрейтора Афанасия Пескова с его незадачливым рапортом.
Он еще, конечно, и про мальчонку вспомнил, какого Питер сперва отдал кавалеру Корнелю таскать чертежные припасы, а потом, на пирушке, отличил и сулился послать в Голландию.
Но главное – пришло господину адмиралтейцу на память, как он хотел тогда наказать Афанасия тростью, да государь помешал, подошел с кавалером. И он, оробев, утаил от Питера про конфузию.
Теперь все это вспомнилось.
И господин адмиралтеец написал приказ, чтобы ефрейтора Афанасия Пескова взять из казармы и, сняв шарф и шпагу, определить на черную работу.
Апраксин знал, что Песков родом из Орлова, и понимал случившуюся в лесу конфузию так, что Афанасий просто-напросто дал землякам потачку.
Затем господин адмиралтеец разыскал данный ему Афанасием карандашный черновичок списка, в котором числилась двадцать одна душа. Он велел писарю перебелить этот список на чистую бумагу и приписать: «Поименованных утеклецов сыскать и, бив батоги нещадно, посажать на каторги. А буде те утеклецы не сыщутся, то жен их и детей и работников их взять и держать в остроге за караулом. Худобишку взять же и сдать в казну».
Господин адмиралтеец поставил свой росчерк и прихлопнул накопченную на свечке печать с изображением корабля.
После чего в Углянец были посланы конные солдаты под командой некоего офицера, нерусского человека.
Они нагрянули в село ночью, поставили во двор к Прокопию Ельшину лошадей и стали по списку делать облаву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29