Приставил ладонь козырьком ко лбу, смотрит в сторону Большого бархана. Но он пуст и уныл, только фиолетовое марево струится над ним, на вид обманчивое и холодное. За тем барханом как раз Любка Крапивина живет.
Хоть бы она пришла! Но не идет! Ее родители тоже в "ноги" узека уехали, и она сидит на жаре адовой у казана и тоже собирает ложкой жир. А может, читает какую-нибудь книгу про разведчиков. Или про басмачей. Это она любит.
Кизяки перестали дымить, раскалились. Вонючие выварки в казане заклокотали. А жира на поверхности больше не было. Егор придавил крышку казана грузилом от сетки и вернулся в избу. Но поэтическое вдохновение иссякло. Рифма не шла. И слов нужных не находилось.
Впрочем, Егора это не смущало. Для неоконченного стихотворения он оставил чистую страницу и далее принялся писать прозой. Он отлично знал, что некоторые книги именно так написаны: начало стихами, а потом прозой. Например, "Капитанская дочка". Или, скажем, "Хрестоматия" для старшеклассников.
"Из всех рыб, какие водятся у нас на Карагил-узеке, так это сазан самый умный. Любка тоже так считает. Умный, потому что у него мозгов много, полная голова. Не в пример щуке. Глупее щуки рыбы не найти. У щуки голова большая, а мозгов мало, одна пасть. Поэтому щука живца хватает по три раза подряд. До тех пор, пока она сама не окажется на крючке. Щуки такие глупые, что их даже удить неинтересно. Другое дело сазан. Этот если сорвался - больше никогда в жизни не подойдет к крючку. Он удочку запомнит раз и навсегда, и его не приманишь никакими коврижками. Сазана-то. Даже самыми толстыми червяками.
А на Лакакуль-озере на удочку ловятся только красноперки и чебаки. Они ловятся на червя и на кузнечика. Они ловятся на жирных кузнечиков и на худых. А карагильские сазаны - ушлые. Они любят только живых кузнечиков, которые прыгают из травы прямо в узек. Им лишь бы куда-нибудь прыгать. Кузнечикам-то. Сазаны хапают в основном мелких желтеньких кобылок, живьем их глотают. А больших зеленых не трогают. Тех красноперки, чебачки и всякая другая мелочь раздирают. Мелюзга всегда набрасывается на самых крупных кузнечиков и сразу же разделывается с ними, как повар с картошкой. Чем меньше рыбешка, тем она жаднее и прожорливее. Так говорит моя бабушка. Правда, это она говорит про людей. Но ведь это и к рыбе имеет отношение.
...Папа рассказывал, что когда-то на Лакакуль-озере было много сомов. Поэтому его и назвали Лакакуль. В переводе с казахского - "соминое озеро". Но теперь построили возле города Чу плотину, и сомов в Лакакуле не стало. Папа говорит, что скоро все узеки и озера у нас в низовьях пересохнут. Когда построят еще одну плотину".
Егор посмотрел за окно, где в отдалении под горячим солнечным ливнем дыбились темно-зеленые, почти черные валы камыша, пощекотал пушистым концом пера нос, начавший уже лупиться, и продолжил свою карагильскую хронику.
"...А на Каменной яме мы намедни с Любкой видели штук десять сазанов. Они как раз под яром стояли. Наверное, дремали после хорошего обеда. А может, они в тенечке прятались. Рыба тоже, как и человек, больше тень любит. В субботу мы пробовали ловить сазанов, но у нас ничего не получилось. Потому что мы с Любкой сидели не в скрадке, а на виду, да еще болтали о том, о сем. Это уж потом мы догадались построить шалашик, чтобы оттуда, как из засады, на поплавки поглядывать. И сазан сразу же стал клевать. Одного мне удалось подцепить, но он сорвался у самого берега. Потому что когда я тащил его, Любка мне под руку крикнула: "Ого!" Верно, забыла, что кричать под руку нельзя. Ни в коем случае. Обязательно сорвется. Особенно если сазан. Любка потом все нудила из-за этого сазана. Дескать, надо было поджидать, пока он уморится, надо было дать ему поводить..."
Ну и мучение писать гусиным пером! Тонко очинишь - нехорошо. Толсто - совсем никуда не годится, кляксы сажает. И борозды жирные на бумаге. Да и "чернила" - одно название, только в стакане такие яркие, словно киноварь. А на бумаге после них рыжий след. Прямо беда.
...Любка вошла в хату и увидела Егора, корпевшего с таким усердием, что с него пот градом катился. Она округлила глаза:
- Ты и на каникулах гнешь спину?! Никак сочинение пишешь?
- Ну да, больно нужно. Я книгу пишу. - Егор это сказал таким тоном, будто всю жизнь только и делал, что писал книги.
- О чем книга-то? - спросила Любка равнодушно, сразу же потеряв всякий интерес. Она привыкла к тому, что Егор большой выдумщик. В прошлом году он гербарий собирал. На подоконниках целый месяц копешки трав лежали. Мама Егорова все это терпела до тех пор, пока травы не превратились в гниль и труху. Она велела выбросить копешки, потому что от них сор по всей хате, да и дух нехороший.
Егорка подумал и пробормотал:
- Про камыши, про сазанов книга.
- Нашел о чем писать! Лучше бы про жизнь на необитаемом острове, где удавы и крокодилы. А в наших камышах что интересного? Одни элики да кабаны. Да лисы и хорьки вонючие. Ну и все такое, кому это нужно... А еще лучше - про басмачей придумал бы что-нибудь... На рыбалку разве ты не собираешься? Мама говорит, что ваши вот-вот приедут... Идем, а то черви пропадут. А мне одной многовато. Вон их сколько, целый день в тальнике ковырялась. - Любка подняла перед собой жестяное ведерко с дождевыми червями, прикрытое войлоком высохшей тины. Ну, идешь?
Егор сложил тетрадку и гусиные перья на бугристый подоконник, и они вышли во двор. До возвращения родителей и братьев надо удочку осмотреть. Он всегда перед выходом на узек тщательно осматривал снасть. Не проржавел ли на ушке узелок, не рассучилась ли где леска. Хорош ли, не иструхлявел ли сазаний поплавок - большая пробка от бутылки из-под шампанского, защемленная гусиным пером.
- А ты не будешь кричать "ого!"? - осведомился Егор, пробуя на изгиб тонкий конец талового удилища. - Не кричи больше, а то намедни сазан у самого берега сошел. Из-за тебя ведь.
- Ладно, не буду, - лениво согласилась Любка. Хотя она знала, почему сорвался сазан. Не надо было торопиться, как на пожаре. Сазана хотел выдернуть из реки, как чебачка захудалого. Горбун был что надо, а он, вместо того чтобы тянуть с поволочкой, дернул изо всей силы. Сам виноват, а других виноватит. Что за привычка...
Но Любка ничего не сказала Егору. Полуденный зной, раскалявший желтые сугробы песка у стен хаты, отбивал охоту ко всяким разговорам и спорам.
Они сидели на яме уже часа два, а клева не было. Они сидели, тщательно замаскировавшись в прибрежных зарослях солодки, зная, что сазанов в яме много. Видели, как из подводного тугая выходили сазаны и чинно прогуливались по яме. Прямо под носом удильщиков. Сначала на открытую часть выходил вожак. Темный, горбатый, он всем своим видом демонстрировал полнейшее пренебрежение к молоди, которая мельтешила перед ним, а также и к леске, уходившей на глубину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19