Она крепко спала и внезапно проснулась. Словно что-то толкнуло ее. В окно светили звезды. Огромные синие и зеленые звезды. Катя не поверила: правда ли? Может быть, она все еще спит? Неужели взаправду эти таинственные звезды, таинственная тишина?
...Под окном что-то стукнуло. Кто-то влезал в раскрытое окно гостиной. Катя в страхе едва не вскочила. Ах да! Ведь это Вася возвращается со свидания с дочкой доктора из земской больницы, в пяти верстах от Заборья.
Кате нравилось, что Вася влюблен, пишет докторской дочке записки, рвет и, схватившись за голову, долго сидит без звука, выражая всей позой муки любви. Впрочем, чаще вскочит на велосипед и укатит в коричневый флигель возле больницы - и до позднего вечера.
Вот вернулся со свидания звездной ночью, раскрыл пианино, играет. Чуть слышно.
"Я счастлив, милая жизнь!"
2
Сквозь тюлевые занавески солнце теплыми пятнами расплескалось по комнате. Если солнечные пятна остановятся на третьем сверху стенном пазу значит, восемь утра.
В разгаре лета стены гостиной рано заливаются светом. Волнами наплывает запах жасмина. В скворечне и под застрехой громко пищат птенцы, разевая жадные клювы, - сад щебечет, стрекочет.
Сейчас тихо в саду. За окном красные кисти рябин. Лето уходит, лету скоро конец. Скоро сад весь станет желтым и пестрым, а гроздья рябин все тяжелей и багрянее.
Рябина ты багряная, я тебя люблю.
Солнце золотое, я тебя люблю...
Нет, лучше так: "Солнце золотое, я тебя пою". Такими словами в обычной жизни не говорят. И хорошо. Поэты говорят необычно.
Утром радостно. Особенно в каникулы в Заборье. Хочется вскочить, куда-то бежать, кажется, именно сегодня случится что-то из ряда вон выходящее...
Но вспомнилась ночь, и Катя с тяжелым сердцем пошла к маме. Никогда не знаешь, что тебя ждет. Иногда скажут: "Занимайся своими делами". И на весь день свобода, раздолье, лети куда хочешь, на все четыре стороны, до вечера не хватятся.
Но чаще напротив: "Довольно бить баклуши. Делай французский перевод".
Или засадят на полдня играть гаммы. Катя ненавидела гаммы, упражнения Ганона, даже детские пьесы Чайковского! У нее нет музыкальных способностей, музыкального слуха. Неловко признаться, в этом смысле она просто пень.
Но она не ответит маме: "Не буду". Или: "Не хочу". Или что-нибудь в этом роде.
- Мама, можно прочесть эту книгу?..
- Мама, можно ко мне придет одна девочка?..
- Мама, можно?..
И если нельзя, так нельзя.
Как-то раз, после одного такого "мама, можно?", Вася сказал:
- Послушная ты. - Катя не поняла, хорошо это или плохо. Он с жалеющей улыбкой добавил: - Послушные не открывают Америк.
Она поняла. Резко дернулось в груди.
- Пожалуйста, открывайте Америки, а я и так проживу.
- Катюшон, не сердись, не то я сказал, - виновато признался Вася и взял ее за виски, крепко держал и глядел в глаза, не отпуская, покуда у нее не выступили все-таки слезы. - Не сердись, Катюшон.
Разве могла она на него сердиться?
Иногда утром, поднявшись раньше всех, они уходили вытаскивать поставленные на ночь удочки. Ставил он, наживлял на крючок пескаря или другого живца и закидывал удочку на ночь где-нибудь неподалеку от омута в кустах, чтобы кто не позарился на леску. Омутов в их родниковой извилистой Шухе множество, рыбы всякой уйма - голавлей, окуней, сазанов, крупные, в полруки, а то и больше.
Вася будил Катю до солнца.
Над берегами Шухи навис туман. Белый. Вступишь в него, и скоро платье влажно прилипнет к спине. Вася давал Кате вытащить самое большее две удочки в утро. Она разводит ветви куста, вся облитая холодной росой, осторожно берется за удилище и сразу чувствует, взяла рыба или нет. Если взяла, тяжело тянет вниз или начинает метаться в стороны, сумасшествовать. Того и гляди, сломает удилище.
Стиснув зубы, чтобы не завизжать от азарта, Катя медленно, как учил Вася, ведет удочку. Не упустить бы, не упустить!
Когда они возвращались домой, заря разливалась в полнеба, туман таял, свежо зеленела трава.
Крестьяне шли в поле.
- Добытчики, на ушицу раздобыли рыбешки, - скажет баба с серпом на плече.
- Чо им не баловаться? Им рожь не жать, - скажет другая.
...Потом Вася все реже жил дома. Поступил учиться в Московский институт путей сообщения. Потом началась война.
Третий год идет война, немцы нас бьют, плохи наши дела. У всех одно на уме: чем только все это кончится?
Санькин отец вернулся из лазарета на деревянной ноге. Однажды, дожидаясь Саньку возле ее огорода, Катя случайно подслушала разговор Санькиного отца с таким же отвоевавшим мужиком без руки.
- Невидная, безрукая да безногая наша житуха.
- У кого она видная, ежели ты из бедного классу? Главное дело, германца никак не осилим.
- Царь у нас никудышный. Вовсе плохонький царь... С эдакой головой не осилишь.
- Офицерье туда ж. Один к одному сволота.
Катя обмерла: ведь Вася-то, брат ее, - прапорщик!
Солдаты не заметили Катю. Не дождавшись Саньки, она умчалась домой.
Вот в какие неприятные случалось ей попадать положения. Ладно, что Катя довольно быстро о них забывала.
...Где же мама?
Окна в маминой спальне задернуты темными шторами. Кровать не застелена. На ночном столике огарок свечи в подсвечнике, куча окурков. И на полу окурки, пепел.
Катя обошла дом. Мамы нет. В кухне самовар холодный, не ставленный. Где она? Ушла к Ольге Никитичне? Едва ли, с Ольгой Никитичной у них близкого знакомства нет.
Катя съела булку и вдруг вспомнила вчерашнего воробушка. Утром она набрела на него у крокетной площадки. Он беспомощно лежал со сломанным крылышком. Катя подняла воробья, жалостно слушая, как колотится в ладони маленькое воробьиное сердце. Весь день выхаживала воробушка, кутала, поила, кормила, но он не пил и не ел и к вечеру умер. Катя спрятала его в коробку, там он и пролежал всю ночь. Сегодня похороны. Ни одного лета у нее не обходилось без похорон.
Воробушек за ночь окостенел, головка свесилась набок. Она вышла с ним в сад вырыть где-нибудь под кустами могилу. Тут как раз за садом на колокольне зазвонили. Медно ударял большой колокол, гудел, далеко разливаясь по полям и лугам, а малые колокола трезвонили наперебой, будто бегут вперегонки.
"Названивают, словно на праздник. Да и верно праздник, должно быть".
- Ты здесь зачем? - резко послышалось сзади.
Мама. Какой сиплый голос! Волосы растрепаны, подол юбки мокрый, видно, долго бродила по росистой траве.
- Живо домой!
Почему-то в это ясное розовое утро, когда она так печально любила воробушка, грубый окрик матери больно оскорбил Катю.
Но она и теперь ничего не сказала и пошла домой, понурив голову, держа в руке птичку.
- Ты подавала им знаки, - сказала мать, входя в кухню.
- Кому? - испугалась Катя. Ужасно испугалась. Нет, она не может больше все это терпеть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70