Всех
постмодернистов (маргиналов) в печку, Америке - войну, народу - православие,
единодержавие, патриотизм!
- Какое прекрасное слово - патриотизм! - с чувством воскликнул Старосадов.
- Да уж, - поддержал Жлобенко. - Не то что вшивая демократия...
Легкая слеза скатилась по щеке Старосадова. Он снял пенсне, стер пальцем
слезу и сказал:
- Патриэ фумус игнэ алиэно люкуленциор (Дым отечества ярче огня чужбины)!
Пройдет сотня, две сотни лет, пройдет тысяча лет, и тогда вспомнят КПСС и
вернут ее правление, потому что только партия нового типа - без Ленина,
Сталина, Хрущева - способна дать человечеству новое дыхание. Человечество
забудет низ и будет жить верхом - интеллектом, искусством... А для этого
должен созреть человеческий материал для нового коммунизма. В новый
коммунизм должны прийти истинные русские умы и души, свои Пушкины,
Достоевские...
- Достоевский был против коммунизма! - воскликнул Дормидонт.
- Он был против коммунизма Ленина-Маркса-Сталина! Нам нужен, необходим
коммунизм интеллектуального типа, потому что русская душа не смирится с
примитивизмом Америки, со всевластием капитала... Нам нужно не общество
равных возможностей, а общество - и только! - подчинения природе! Дикси (я
все сказал)! Паука, сэд бона (Мало, но хорошо)!
- Да здравствует товарищ Старосадов Серафим Ярополкович! - вскричал
Жлобенко.
Старосадов дружески похлопал его ладонью по спине.
- Вот теперь можно и в баню пойти.
Уже в предбаннике пахло березовым веником. Когда Старосадов разделся,
Жлобенко подивился его молодому поджарому телу.
- Даже не верится, что в свои 88 лет вы так молодо выглядите!
- Я - бессмертен, потому что я Серафим или Кощей!
Старосадов украдкой подморгнул Жлобенко и едва заметно кивнул на Дормидонта,
который с трудом снимал с себя шорты. Старосадов со Жлобенко подхватили
Дормидонта и в полуспущенных шортах втащили в парилку. В руках у Жлобенко
возникла клизма, Старосадов прижал голову Дормидонта к лавке, Жлобенко
всадил ему в зад навазелиненный конец. И Дормидонт, как воздушный шар,
сдулся: струя нечистот хлынула из него в бочонок, заблаговременно
подставленный Жлобенко. А Старосадов кольнул его какой-то булавкой в
ягодицу, будто укол сделал.
Стройный Дормидонт с глазами кролика тихо всхлипывал под ударами Жлобенко.
Разумеется, Жлобенко хлестал его березовым веником по-русски. А Серафим
Ярополкович поддавал жару: плескал холодную воду на камни печи.
9
Евлампия Амфилохиевна собрала вокруг себя женскую половину дома и говорила
наставительно:
- Шерстяные вещи и меховые надо хранить в сухом месте, но подальше от печей.
Меховое пальто лучше хранить в шкафах на плечиках. Для предохранения от пыли
и моли лучше всего помещать их в чехол из плотной ткани или завертывать в
бумагу. В карманы шерстяных и меховых вещей кладут мешочки с нафталином.
Можно их пришивать также к подкладке. При хранении вещей в сундуках,
чемоданах рекомендуется также использовать бумагу, пропитанную нафталином.
Такой бумагой перекладывают вещи. Нафталин надо насыпать не непосредственно
на вещи, а на бумагу. Борьба с молью...
Сильно шаркая шлепанцами, в комнату вошла Павлина, сказала:
- Ну что вы, Николай Петрович, разорались, как старый пенек, тутова!
Старосадов отвлекся от красной вишни, спросил вежливо:
- Разве есть в русском языке слово "тутова"?
Павлина смутилась, покраснела и, выбегая из комнаты, спросила:
- Дормидонт к вам не заходил?
- Залетал, - усмехнулся Серафим Ярополкович.
- Бросьте шутить... Был?
- Мы его с Жлобенко сдули как воздушный шар.
- И где же он теперь?
- В бане отмокает.
- Он сильно пьяный был?
- По-моему, прилично, - сказал Старосадов.
Виляя крупным задом, Павлина покинула комнату.
- Дормидонт пузатый, выходи! - сказал Старосадов и увидел выходящего из-за
шкафа Дормидонта.
- Где бутылочка моего Савватия? - заученно начал животастый молодой человек
по имени Дормидонт.
- Я тебя не для приматства родил, - строго сказал дед. - Я тебя родил для
того, чтобы ты понял, что постмодернизм очень хорошо уничтожается
нафталином. Потому что постмодернизм - это моль! Вот какое я открытие
сделал!
- Ты хочешь сказать, что я - моль?!
- Именно. Только что Евлампия Амфилохиевна говорила, как хранить шерстяные и
меховые вещи, и упомянула моль... И меня как током дернуло... Вот,
оказывается, кто такой ты, Дормидонт, уехавший в Германию просить
милостыню... Позор! Мы их разбили, этих фашистов, а ты к ним за подаянием
поехал!
- Я никуда не поехал! - крикнул Дормидонт. - Это Малецкий поехал!
- А я знаю, что ты поехал! Бездарный! Позорить деда поехал! Твой дед
консультировал Сталина, Гитлера, Молотова, Эйзенхауэра! А ты?! Моль...
Нафталином нужно тебя! Но, я знаю, нафталин слабо действует на яички моли...
- И у моли есть яички? - удивился Дормидонт.
- В том-то и дело, что у всех в этом котле вселенной свои яички! Это
размножение всех и вся (в том числе - страусов) меня сведет с ума.
- А ты еще в уме?
- Если рассуждаю о моли, то да. А у меня в шкафу шуба Иоанна Грозного!
Остается лишь летом вытряхивать вещи и сушить их на солнце, потому что
нафталин, как уже говорила Евлампия Амфилохиевна, слабо действует на эти
яички моли.
На стене ясно отпечаталась тень отца Жлобенко, бригадира льноводческой
бригады колхоза им. Лукашенко, жителя деревни Грязново; тень сказала:
- У меня всегда было ощущение, что меньшевистское прошлое Старосадова и его
буржуазное происхождение влияли на холопско-подобострастное поведение по
отношению к Сталину и - в меньшей степени - к Молотову.
- Что-то уж очень складно у вас тени колхозников говорят! - грозно сказал
Юрий Левитан, диктор центрального радио. - Я сам продолжу чтение письма
Дормидонта из Германии: "Помню, как однажды я был в Большом театре на
собрании, где на сцене сидели Сталин, члены Политбюро..."
- Это кто, Дормидонт, что ли, помнит? Да ему тогда... Да его тогда на свете
не было... Варсонофий мог это видеть... А Дормидонт родился в 1968 году, в
августе, когда наши танки вошли в Чехословакию! - грозно поправил Юрия
Левитана дед.
- А кто же это тогда о вас говорит? - спросил Левитан.
- Исчезни! - крикнул дед, и Левитан исчез.
Продолжил чтение документа подвыпивший Клим:
- Сталин на сцене и двести-триста товарищей из ЦК. В какой-то момент у
Сталина, видимо, возник вопрос по части соотношения низа и верха, и он
поманил к себе Старосадова, сидевшего на несколько рядов позади. Старосадов
покраснел - от удовольствия, что его выделили на глазах публики, и от
опасения, что мог не потрафить Сталину, - и кинулся вперед, словно школьник,
вызванный к директору и еще не знающий, ждет его похвала или порка.
На блюдце с золотым ободком продолжала лежать вишня с зеленой плодоножкой и
листиком на ней, по которому ползала зеленая же тля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19