Внешностью он тотчас же выдавал свое восточное происхождение. Он и был греком, этот неизвестно как попавший на юг Франции маки, сам выбравший себе такую кличку - Ишак. Впрочем, по-французски она звучала лучше - Иша. Его товарищ Дюдюль, чернявый, крупный, прятавший за очками выпуклые черные глаза, показался Дане французом-южанином.
- Ты откуда будешь, малыш? - обратилась к Дане матушка Дюшен.
Даня хотел было ответить, но Жюль Охотник поспешно его перебил:
- Сейчас все узнаете, матушка Дюшен. Сейчас будет такое... такое... Охотник просто захлебывался от предвкушаемого удовольствия. - Дюдюль, иди сюда, посмотри внимательно на новичка! Что ты в нем замечаешь? Ничего? Ну ладно, тогда ты, Дени, погляди на Дюдюля. Разглядел его? Что ты о нем скажешь?
Даня пожал плечами. Что можно сказать? Партизан, как все партизаны, в залатанных брюках цвета хаки и такой же рубашке. Чумазый, видно, близорукий. А что еще? Чего это Жюль чудит? Вся сцена начинала казаться ему глуповатой. К тому же отчаянно клонило в сон. Эх, поскорее бы добраться до чердака, залечь!..
А Жюль между тем держался торжественно, точь-в-точь мэр города.
- Подойдите оба сюда, пожмите друг другу руки, ребята. Момент великий, запомнится вам на всю жизнь. Вы земляки, друзья мои, оба русские, оба из Советского Союза...
- Русский?!
- Из Союза?!
Два восклицания раздались одновременно. Даня шагнул к Дюдюлю. По-новому смотрел он сейчас на черные блестящие глаза под очками, на улыбающееся лицо.
- Ты из каких русских? - уже по-русски, напрямик спросил Даня (может, рано еще он обрадовался!).
- Из обыкновенных, советских, - по-русски же отвечал Дюдюль. - Я коммунист. А ты?
- Комсомолец. Ты откуда? Как сюда попал?
- Ленинградец. Студент-геолог из Горного института. А попал, как все - драпал из лагеря. Да ты меня можешь Костей звать. Дюдюль - моя здешняя кличка. - Костя-Дюдюль изо всех сил тискал руку Дани. - Послушай, вот здорово, что мы здесь встретились! А ты кто, откуда?
- Полтавский. Из девятого класса. Немцы увезли на работы, и я тоже по твоей дорожке. - Теперь и Даня мог вполне отдаться своей радости. Встретить здесь, в южной зоне, в партизанском отряде, своего - вот это удача!
А кругом стояли матушка Дюшен, ее муж, Иша и Жюль - и все четверо, не понимая языка, глубоко, всем сердцем чувствовали и разделяли радость двух русских юношей, нашедших друг друга на чужбине, да еще в маки.
4. РЕМОНТ У МАТУШКИ ДЮШЕН
Гонг. Гонг.
Низкий медный голос заполнял чердак матушки Дюшен, звал, настораживал, заставлял надеяться, что сейчас, сию минуту, люди услышат что-то значительное, важное.
"Французы, с вами говорят французы!"
Лондонское радио!
В этот час вся Франция жадно слушала передачу. Это был единственный источник сведений о войне, сводок о продвижении на Восточном фронте, о "тайных" сражениях внутри Франции.
Но, как назло, именно сегодня шли обычные слова о патриотическом долге, о самопожертвовании...
Даня с досадой щелкнул по наушникам, а Иша, лежавший на соломенном матраце у стены, чертыхнулся.
- А ну их к лешему, этих лондонцев! Опять всё то же... А послать нам оружие, лекарства, одежду - на это их не хватает! Стоило вам, ребята, столько времени налаживать эту штуку, добывать новые батареи, чтобы потом слушать эти пустые слова! - раздраженно добавил он.
- Ты забываешь, что, кроме обычной трепотни, они передают шифрованные указания о парашютистах, о связях и прочем, - возразил Костя-Дюдюль. Командир обязан все это знать. Он и приказал наладить передатчик. А мы выполняем приказ, мы солдаты. - Дюдюль хлопнул по плечу Даню: - Данило, несчастный, корпел, корпел, чтобы все организовать в наших бедняцких условиях.
- Ты тоже корпел не меньше, - отозвался Даня. - Мне-то проще, а вот тебе, Костя, пришлось переходить на новую специальность. Молодчина, справился неплохо!
- Знаешь, за войну пришлось столько специальностей освоить, засмеялся Дюдюль.
У него была необыкновенно мягкая, привлекательная улыбка, а сейчас, когда он обращался к Дане, видно было, как ему близок стал полтавский паренек и как он дорожит этой новой дружбой.
Иша, наблюдавший за ними, сказал ворчливо:
- Не понимаю, что вы там болтаете, вижу только, что вы с Дюдюлем совсем стали неразлучны, водой не разольешь.
- Тебе не нравится наша дружба, Иша? - Даня мельком глянул на грека. - Но мы же все трое отличные товарищи и все вместе дружим...
Иша только усмехнулся в ответ. Да и Даня, говоря так, невольно лукавил перед самим собой. Костя-Дюдюль - мягкий, добрый ленинградец Костя - был ему намного ближе и милее резковатого, болтливого Иша. И детство и отрочество у Дани и Кости было похожее. Оба они увлекались спортом, читали одни книги, смотрели одни и те же фильмы. Оба росли в интеллигентных семьях, оба жили интересами своей страны. И если Костя был несколькими годами старше Дани, прошел два курса Горного института и страшную школу войны, то он никогда и ничем не давал это почувствовать своему младшему товарищу. И потом, Костя был ленинградцем, как Лиза, он перед войной жил недалеко от Новой Голландии. Дружба с Костей была нужна Дане еще и потому, что он как будто приближался к Лизе, мог больше думать о ней.
Костя же (его фамилия была известна только командиру отряда) испытывал к Дане удивлявшее его самого чувство старшего брата. Ему хотелось быть рядом с Даней в минуту опасности, оберегать его, помогать. Ему нравился этот прямой, чистый мальчик, требовательный к себе, добрый к другим, нравились его горячность, его нетерпимость ко всяческой фальши. А то, что школьник Даня знал и читал почти столько же, сколько он, студент, хорошо понимал искусство, тоже сближало, заставляло Костю еще больше дорожить их крепнущей дружбой.
Все трое (третьим был Иша) они жили на чердаке матушки Дюшен. Все трое всякий день отправлялись на сборный пункт отряда и там проходили трудную науку партизанской войны. Иша и Дюдюль считались уже опытными бойцами, а для Дани все было ново. Под руководством Жюля Охотника он учился владеть оружием, окапываться, ползать по-пластунски, стрелять из пулемета. Жюль уже несколько раз брал его с собой в разведку и хвалил командиру новичка за понятливость.
Зима была тяжелая и голодноватая. Крестьяне подкармливали партизан, но того, что они давали, для шестидесяти здоровых парней, занимающихся физическими упражнениями и боевыми операциями, было маловато. Раза три-четыре отряд Байяра удачно отбивал у бошей несколько машин с продовольствием. Ходили маки и к торговцам-коллаборационистам реквизировать у них в наказание за работу с бошами табак и продовольствие. И все-таки всего этого было недостаточно, и партизаны с нетерпением ждали весны. Всем казалось, что с теплом придут какие-то перемены, что союзники непременно откроют второй фронт, что Лондон наконец пришлет оружие и все, что нужно партизанам для успешной борьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
- Ты откуда будешь, малыш? - обратилась к Дане матушка Дюшен.
Даня хотел было ответить, но Жюль Охотник поспешно его перебил:
- Сейчас все узнаете, матушка Дюшен. Сейчас будет такое... такое... Охотник просто захлебывался от предвкушаемого удовольствия. - Дюдюль, иди сюда, посмотри внимательно на новичка! Что ты в нем замечаешь? Ничего? Ну ладно, тогда ты, Дени, погляди на Дюдюля. Разглядел его? Что ты о нем скажешь?
Даня пожал плечами. Что можно сказать? Партизан, как все партизаны, в залатанных брюках цвета хаки и такой же рубашке. Чумазый, видно, близорукий. А что еще? Чего это Жюль чудит? Вся сцена начинала казаться ему глуповатой. К тому же отчаянно клонило в сон. Эх, поскорее бы добраться до чердака, залечь!..
А Жюль между тем держался торжественно, точь-в-точь мэр города.
- Подойдите оба сюда, пожмите друг другу руки, ребята. Момент великий, запомнится вам на всю жизнь. Вы земляки, друзья мои, оба русские, оба из Советского Союза...
- Русский?!
- Из Союза?!
Два восклицания раздались одновременно. Даня шагнул к Дюдюлю. По-новому смотрел он сейчас на черные блестящие глаза под очками, на улыбающееся лицо.
- Ты из каких русских? - уже по-русски, напрямик спросил Даня (может, рано еще он обрадовался!).
- Из обыкновенных, советских, - по-русски же отвечал Дюдюль. - Я коммунист. А ты?
- Комсомолец. Ты откуда? Как сюда попал?
- Ленинградец. Студент-геолог из Горного института. А попал, как все - драпал из лагеря. Да ты меня можешь Костей звать. Дюдюль - моя здешняя кличка. - Костя-Дюдюль изо всех сил тискал руку Дани. - Послушай, вот здорово, что мы здесь встретились! А ты кто, откуда?
- Полтавский. Из девятого класса. Немцы увезли на работы, и я тоже по твоей дорожке. - Теперь и Даня мог вполне отдаться своей радости. Встретить здесь, в южной зоне, в партизанском отряде, своего - вот это удача!
А кругом стояли матушка Дюшен, ее муж, Иша и Жюль - и все четверо, не понимая языка, глубоко, всем сердцем чувствовали и разделяли радость двух русских юношей, нашедших друг друга на чужбине, да еще в маки.
4. РЕМОНТ У МАТУШКИ ДЮШЕН
Гонг. Гонг.
Низкий медный голос заполнял чердак матушки Дюшен, звал, настораживал, заставлял надеяться, что сейчас, сию минуту, люди услышат что-то значительное, важное.
"Французы, с вами говорят французы!"
Лондонское радио!
В этот час вся Франция жадно слушала передачу. Это был единственный источник сведений о войне, сводок о продвижении на Восточном фронте, о "тайных" сражениях внутри Франции.
Но, как назло, именно сегодня шли обычные слова о патриотическом долге, о самопожертвовании...
Даня с досадой щелкнул по наушникам, а Иша, лежавший на соломенном матраце у стены, чертыхнулся.
- А ну их к лешему, этих лондонцев! Опять всё то же... А послать нам оружие, лекарства, одежду - на это их не хватает! Стоило вам, ребята, столько времени налаживать эту штуку, добывать новые батареи, чтобы потом слушать эти пустые слова! - раздраженно добавил он.
- Ты забываешь, что, кроме обычной трепотни, они передают шифрованные указания о парашютистах, о связях и прочем, - возразил Костя-Дюдюль. Командир обязан все это знать. Он и приказал наладить передатчик. А мы выполняем приказ, мы солдаты. - Дюдюль хлопнул по плечу Даню: - Данило, несчастный, корпел, корпел, чтобы все организовать в наших бедняцких условиях.
- Ты тоже корпел не меньше, - отозвался Даня. - Мне-то проще, а вот тебе, Костя, пришлось переходить на новую специальность. Молодчина, справился неплохо!
- Знаешь, за войну пришлось столько специальностей освоить, засмеялся Дюдюль.
У него была необыкновенно мягкая, привлекательная улыбка, а сейчас, когда он обращался к Дане, видно было, как ему близок стал полтавский паренек и как он дорожит этой новой дружбой.
Иша, наблюдавший за ними, сказал ворчливо:
- Не понимаю, что вы там болтаете, вижу только, что вы с Дюдюлем совсем стали неразлучны, водой не разольешь.
- Тебе не нравится наша дружба, Иша? - Даня мельком глянул на грека. - Но мы же все трое отличные товарищи и все вместе дружим...
Иша только усмехнулся в ответ. Да и Даня, говоря так, невольно лукавил перед самим собой. Костя-Дюдюль - мягкий, добрый ленинградец Костя - был ему намного ближе и милее резковатого, болтливого Иша. И детство и отрочество у Дани и Кости было похожее. Оба они увлекались спортом, читали одни книги, смотрели одни и те же фильмы. Оба росли в интеллигентных семьях, оба жили интересами своей страны. И если Костя был несколькими годами старше Дани, прошел два курса Горного института и страшную школу войны, то он никогда и ничем не давал это почувствовать своему младшему товарищу. И потом, Костя был ленинградцем, как Лиза, он перед войной жил недалеко от Новой Голландии. Дружба с Костей была нужна Дане еще и потому, что он как будто приближался к Лизе, мог больше думать о ней.
Костя же (его фамилия была известна только командиру отряда) испытывал к Дане удивлявшее его самого чувство старшего брата. Ему хотелось быть рядом с Даней в минуту опасности, оберегать его, помогать. Ему нравился этот прямой, чистый мальчик, требовательный к себе, добрый к другим, нравились его горячность, его нетерпимость ко всяческой фальши. А то, что школьник Даня знал и читал почти столько же, сколько он, студент, хорошо понимал искусство, тоже сближало, заставляло Костю еще больше дорожить их крепнущей дружбой.
Все трое (третьим был Иша) они жили на чердаке матушки Дюшен. Все трое всякий день отправлялись на сборный пункт отряда и там проходили трудную науку партизанской войны. Иша и Дюдюль считались уже опытными бойцами, а для Дани все было ново. Под руководством Жюля Охотника он учился владеть оружием, окапываться, ползать по-пластунски, стрелять из пулемета. Жюль уже несколько раз брал его с собой в разведку и хвалил командиру новичка за понятливость.
Зима была тяжелая и голодноватая. Крестьяне подкармливали партизан, но того, что они давали, для шестидесяти здоровых парней, занимающихся физическими упражнениями и боевыми операциями, было маловато. Раза три-четыре отряд Байяра удачно отбивал у бошей несколько машин с продовольствием. Ходили маки и к торговцам-коллаборационистам реквизировать у них в наказание за работу с бошами табак и продовольствие. И все-таки всего этого было недостаточно, и партизаны с нетерпением ждали весны. Всем казалось, что с теплом придут какие-то перемены, что союзники непременно откроют второй фронт, что Лондон наконец пришлет оружие и все, что нужно партизанам для успешной борьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85