А это так важно, когда человек делает новую трудную работу.
О станке Валентин Антонович говорил как о живом человеке, а о работе - как об искусстве. И при этом Володя вспомнил, как до войны он мечтал стать артистом. Отец повёл его как-то в театр, и Володя видел там скрипача в бархатной курточке, с волосами, словно у девочки. Как же точно водил он смычком по скрипке! "Вот где нужен талант, - подумал тогда Володя. - Здорово это у него получается! Вот это артист!"
Теперь у Володи пела не скрипка, а станок. И резец был точно смычок, а руки Володи так же точно вели, направляли резец по металлу, как тот молодой артист водил смычком, по скрипке. Правда, то была настоящая музыка, а не пение станка. Но зато поющий станок добывал при помощи резца и Володиных рук не только звуки, но вытачивал из бесформенного куска стали зеркально сверкающий снарядный стакан. Один, второй, третий... Стальные стаканы пирамидой ложились на тележку рядом с Володиным станком, и ему казалось, что вот их сейчас увезут прямо к отцу. Фашисты подбираются всё ближе и ближе, но отец посылает в орудие снаряд за снарядом и бьёт гадов прямой наводкой. Кончаются снаряды. Чёрные от копоти бойцы вопрошающе смотрят на Матвея Ратикова: "Что делать?" А в это время подкатывает вот эта маленькая цеховая тележка со снарядами, которые сработал Володя, и отец вновь отдаёт команду: "Огонь!"
От этих мыслей Володя работает точнее и яростнее. Помогало и то, что, будучи учеником слесаря, он несколько раз работал за токарным станком. Да и Миша часто рассказывал ему о своей работе. Но сейчас никого с Володей не было. Он был уже за станком совсем один. Валентин Антонович ушёл куда-то в далёкую глубину цеха. Во всяком случае, так казалось Володе. Но вот сквозь цеховой шум до него донеслось:
- Смотри, Володя, слушай, не натужно ли идёт станок, не задыхается ли?
Но Володя и без того работал внимательно. Стружка шла у него, как паутина. У него не было уже и тени неуверенности и страха перед быстроходным и сильным станком. Володя чувствовал, что он хозяин станка, он его командир, а станок только точный, верный и беспрекословный его подчинённый.
"ЛИЧНО - ОТЛИЧНО"
Теперь Володя работал в самом главном цехе завода - снарядном. Прошло то время, когда, войдя в заводские ворота, Володя останавливался в растерянности: так много возникало сразу перед глазами узкоколейных рельсовых путей, снующих паровозиков, кирпичных громадин с зашторенными окнами, изрыгающих пар и дым и оглушающих скрежетом, стуком, грохотом и звоном точно вдребезги разбиваемых стёкол.
Не только станок, но и весь завод Володя чувствовал, ощущал, знал, как его, Володин.
В снарядном цехе он был самым молодым, но здесь называли его не просто по имени, а Владимиром Матвеевичем, совсем как взрослого. Ровесником Володи был только его сменщик. О своих товарищах по цеху, которые ему чуть не в отцы годились, он как-то сказал маме:
- Я думал, они совсем другие.
- Кто это - они?
- Ну, рабочие.
- А папа твой что - не рабочий?
- Так то ж папа.
Володя и вправду считал, что папа - он какой-то особенный: всё умеет, всё знает и никогда не ругается скверными словами. А теперь, когда папы возле Володи не было, он видел, что и тут, за этой для него в прошлом таинственной заводской стеной, такие же люди, как его отец. Здороваясь, обязательно оботрут ветошью руку: "Здорово, Матвеич! Руку-то я тебе не мазнул?" Или: "Володя, погоди, подсоблю". - "Так вам же некогда". - "Это ты, парень, брось. Дружно - не грузно, а врозь - хоть брось. Так-то, Матвеич". Совсем как отец, который сказал бы: "Во как!"
Когда Володя уходил из дома на завод, не было у него ощущения, что он идёт из семьи на работу. А вроде бы получалось так, что идёт он тоже в семью.
Как ни странно, но именно здесь, где, казалось бы, Володе не надо было применять столько физических сил и работа была интересней слесарной, спина ныла от усталости. К концу смены шумело в голове. Как же его при этом тянуло ко сну!..
"Ведь эта работа легче, легче, - говорил про себя Володя, - прижимай только резец, следи за бородкой, меняй гильзы, и всё. А там - налегай на ножовку, прижимай напильник изо всех сил и двигай им, сдирай железную шкуру болванки. Почему же там не так уставал?.." И холоднее было в слесарном цеху. Но это не тревожило. За смену раз-другой Володе приходилось пойти в кладовую за инструментом; там печурка жарко натоплена - поднесёт к ней руки, поворочается спиной, боками, грудью и, смотришь, согрелся. Короткий перерыв в работе, а всё ж таки отдых. А вот от токарного станка - ни на шаг. И всё время следи и следи за резцом и бородкой. Зазеваешься на мгновение - брак. И фронт получит меньше на один снаряд.
Вот откуда усталость.
Лисунов это понимал и как-то спросил:
- Володя, а не тяжело тебе?
Володя ответил вопросом на вопрос:
- А за самолётом кто?
- Пока никто. А там подыщем, подучим. Лишь бы другой новичок брака не наделал.
- Так вы ж, Валентин Антонович, говорили, что это со мной только так повезло, что брака не было. А всегда у всех учеников брак бывает. Говорили?
- Говорил.
- Значит, надо мне тут остаться...
Всё больше и больше снарядов требовал фронт. И Володе теперь случалось спать на заводе. Четыре часа поспал, за полчаса помылся ледяной водой прямо на дворе, в эти же полчаса поел в заводской столовой - и снова к станку с красным металлическим флажком. А на красном белыми буквами: "Токарь-отличник" - и его, Володина, фамилия.
Дома Володя бывал теперь совсем редко. Наташка бросалась к нему так стремительно, что чуть не сбивала с ног.
А вообще-то беда была с этой Наткой. Чуть только зазвонят в прихожей или хлопнут дверью, Натка обязательно кричала:
- Почтальон, почтальон! От папы письмо!
Володя останавливал сестрёнку:
- Ты же знаешь, что почтальон к нам не ходит. Она в ящик письма бросает. Ты же сама там шаришь.
- А вот и ходит, а вот и ходит!.. Когда ещё тётя Оля была, она ей приносила. Я видела.
- Так то было заказное.
- Ну и что?!
- А то.
Нет, Ната не сдавалась. Опускала голову, глаза в пол и упрямым таким голосом твердила своё, коверкая, как всегда, букву "з":
- А вот и будет! Пусть жакажное - всё равно...
Но писем от Матвея Тимофеевича не было.
Однажды утром, когда на дворе стоял только недавно ещё наступивший ноябрь, пришла настоящая зима. Володя увидел сквозь окошки, перекрещённые бумажными полосками, в утренних сумерках снежную круговерть. Небольшой был снежок, но очень уж ранний.
Володя одевался совсем бесшумно, чтобы не разбудить маму: она ведь, кроме работы, ходила ещё рыть противотанковые рвы. И вот сейчас отсыпалась, обняв рукой посапывающую Натку. Вчера вечером Галина Фёдоровна вернулась домой очень поздно и сказала Володе:
- Сегодня рыли совсем близко от вокзала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
О станке Валентин Антонович говорил как о живом человеке, а о работе - как об искусстве. И при этом Володя вспомнил, как до войны он мечтал стать артистом. Отец повёл его как-то в театр, и Володя видел там скрипача в бархатной курточке, с волосами, словно у девочки. Как же точно водил он смычком по скрипке! "Вот где нужен талант, - подумал тогда Володя. - Здорово это у него получается! Вот это артист!"
Теперь у Володи пела не скрипка, а станок. И резец был точно смычок, а руки Володи так же точно вели, направляли резец по металлу, как тот молодой артист водил смычком, по скрипке. Правда, то была настоящая музыка, а не пение станка. Но зато поющий станок добывал при помощи резца и Володиных рук не только звуки, но вытачивал из бесформенного куска стали зеркально сверкающий снарядный стакан. Один, второй, третий... Стальные стаканы пирамидой ложились на тележку рядом с Володиным станком, и ему казалось, что вот их сейчас увезут прямо к отцу. Фашисты подбираются всё ближе и ближе, но отец посылает в орудие снаряд за снарядом и бьёт гадов прямой наводкой. Кончаются снаряды. Чёрные от копоти бойцы вопрошающе смотрят на Матвея Ратикова: "Что делать?" А в это время подкатывает вот эта маленькая цеховая тележка со снарядами, которые сработал Володя, и отец вновь отдаёт команду: "Огонь!"
От этих мыслей Володя работает точнее и яростнее. Помогало и то, что, будучи учеником слесаря, он несколько раз работал за токарным станком. Да и Миша часто рассказывал ему о своей работе. Но сейчас никого с Володей не было. Он был уже за станком совсем один. Валентин Антонович ушёл куда-то в далёкую глубину цеха. Во всяком случае, так казалось Володе. Но вот сквозь цеховой шум до него донеслось:
- Смотри, Володя, слушай, не натужно ли идёт станок, не задыхается ли?
Но Володя и без того работал внимательно. Стружка шла у него, как паутина. У него не было уже и тени неуверенности и страха перед быстроходным и сильным станком. Володя чувствовал, что он хозяин станка, он его командир, а станок только точный, верный и беспрекословный его подчинённый.
"ЛИЧНО - ОТЛИЧНО"
Теперь Володя работал в самом главном цехе завода - снарядном. Прошло то время, когда, войдя в заводские ворота, Володя останавливался в растерянности: так много возникало сразу перед глазами узкоколейных рельсовых путей, снующих паровозиков, кирпичных громадин с зашторенными окнами, изрыгающих пар и дым и оглушающих скрежетом, стуком, грохотом и звоном точно вдребезги разбиваемых стёкол.
Не только станок, но и весь завод Володя чувствовал, ощущал, знал, как его, Володин.
В снарядном цехе он был самым молодым, но здесь называли его не просто по имени, а Владимиром Матвеевичем, совсем как взрослого. Ровесником Володи был только его сменщик. О своих товарищах по цеху, которые ему чуть не в отцы годились, он как-то сказал маме:
- Я думал, они совсем другие.
- Кто это - они?
- Ну, рабочие.
- А папа твой что - не рабочий?
- Так то ж папа.
Володя и вправду считал, что папа - он какой-то особенный: всё умеет, всё знает и никогда не ругается скверными словами. А теперь, когда папы возле Володи не было, он видел, что и тут, за этой для него в прошлом таинственной заводской стеной, такие же люди, как его отец. Здороваясь, обязательно оботрут ветошью руку: "Здорово, Матвеич! Руку-то я тебе не мазнул?" Или: "Володя, погоди, подсоблю". - "Так вам же некогда". - "Это ты, парень, брось. Дружно - не грузно, а врозь - хоть брось. Так-то, Матвеич". Совсем как отец, который сказал бы: "Во как!"
Когда Володя уходил из дома на завод, не было у него ощущения, что он идёт из семьи на работу. А вроде бы получалось так, что идёт он тоже в семью.
Как ни странно, но именно здесь, где, казалось бы, Володе не надо было применять столько физических сил и работа была интересней слесарной, спина ныла от усталости. К концу смены шумело в голове. Как же его при этом тянуло ко сну!..
"Ведь эта работа легче, легче, - говорил про себя Володя, - прижимай только резец, следи за бородкой, меняй гильзы, и всё. А там - налегай на ножовку, прижимай напильник изо всех сил и двигай им, сдирай железную шкуру болванки. Почему же там не так уставал?.." И холоднее было в слесарном цеху. Но это не тревожило. За смену раз-другой Володе приходилось пойти в кладовую за инструментом; там печурка жарко натоплена - поднесёт к ней руки, поворочается спиной, боками, грудью и, смотришь, согрелся. Короткий перерыв в работе, а всё ж таки отдых. А вот от токарного станка - ни на шаг. И всё время следи и следи за резцом и бородкой. Зазеваешься на мгновение - брак. И фронт получит меньше на один снаряд.
Вот откуда усталость.
Лисунов это понимал и как-то спросил:
- Володя, а не тяжело тебе?
Володя ответил вопросом на вопрос:
- А за самолётом кто?
- Пока никто. А там подыщем, подучим. Лишь бы другой новичок брака не наделал.
- Так вы ж, Валентин Антонович, говорили, что это со мной только так повезло, что брака не было. А всегда у всех учеников брак бывает. Говорили?
- Говорил.
- Значит, надо мне тут остаться...
Всё больше и больше снарядов требовал фронт. И Володе теперь случалось спать на заводе. Четыре часа поспал, за полчаса помылся ледяной водой прямо на дворе, в эти же полчаса поел в заводской столовой - и снова к станку с красным металлическим флажком. А на красном белыми буквами: "Токарь-отличник" - и его, Володина, фамилия.
Дома Володя бывал теперь совсем редко. Наташка бросалась к нему так стремительно, что чуть не сбивала с ног.
А вообще-то беда была с этой Наткой. Чуть только зазвонят в прихожей или хлопнут дверью, Натка обязательно кричала:
- Почтальон, почтальон! От папы письмо!
Володя останавливал сестрёнку:
- Ты же знаешь, что почтальон к нам не ходит. Она в ящик письма бросает. Ты же сама там шаришь.
- А вот и ходит, а вот и ходит!.. Когда ещё тётя Оля была, она ей приносила. Я видела.
- Так то было заказное.
- Ну и что?!
- А то.
Нет, Ната не сдавалась. Опускала голову, глаза в пол и упрямым таким голосом твердила своё, коверкая, как всегда, букву "з":
- А вот и будет! Пусть жакажное - всё равно...
Но писем от Матвея Тимофеевича не было.
Однажды утром, когда на дворе стоял только недавно ещё наступивший ноябрь, пришла настоящая зима. Володя увидел сквозь окошки, перекрещённые бумажными полосками, в утренних сумерках снежную круговерть. Небольшой был снежок, но очень уж ранний.
Володя одевался совсем бесшумно, чтобы не разбудить маму: она ведь, кроме работы, ходила ещё рыть противотанковые рвы. И вот сейчас отсыпалась, обняв рукой посапывающую Натку. Вчера вечером Галина Фёдоровна вернулась домой очень поздно и сказала Володе:
- Сегодня рыли совсем близко от вокзала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19