– У тебя нечего.
– Было. Отрезали.
– Больно резали?
– Немножко больно. Давай я тебе отрежу?
– Нет. Не надо. Мне нельзя.
Лёша помолчал, потом попросил:
– Принеси мне покушать чего-нибудь. Я очень кушать хочу.
Тяпкин пожал плечами и возразил сердито:
– Чего же ты дома не ел?
– Я дома не был. Я здесь спал. – Лёша показал растопыренной ладонью на остатки леса внизу участка. – Я домой никогда не пойду. Я с ними поругался.
– А кто у тебя дома? Только этот дед Хи-хи?
– Нет, ещё есть. – Лёша посчитал про себя. – Семь.
– Семь людей! – Тяпкин ахнул. – Тебе хорошо, можно всё время разговаривать с каким-нибудь человеком. Они работают?
– Да нет. Чего им работать, старые… Они меня выращивают.
– Ты их не любишь?
– Одного люблю.
– Он кто?
– Дедушка мой. Старичок совсем.
– У меня тоже есть дедушка.
– С бородой?
– Нет, он такой… Лысый. В очках Хороший.
– Зачем в очках?
– Видеть лучше хочет.
Лёша оглянулся вокруг, вздохнул и погладил себя ладошками по круглому твердому животу.
– Я тебе блин сейчас принесу, – сказал Тяпкин. – Мы с мамой любим блины. А ты?
– Я всё люблю. – Лёша улыбнулся. – А сахару принесешь?
– Ладно. Если мать даст.
Затем Тяпкин пошел на кухню, долго там шебуршился, стараясь не грохать и не привлекать моего внимания, взял блин, горсть сахарного песку и зачерпнул кружкой молока из кастрюли. Всё это он принес Лёше и разложил на ступеньке.
Лёша взял сахарный песок на ладошку и втянул губами, как молоко, но закашлялся так, что у него слезы выступили на глазах.
– Не в то горло попало, – сочувственно сказал Тяпкин. – Не торопись, наешься.
Он лил ему понемножку молоко из кружки, и Лёша, вытянув трубочкой свои толстые губы, втягивал молоко в себя. После каждой порции Лёша откидывался назад и довольно улыбался. Потом он съел блин и лег на ступеньке, раскинув ноги и закрыв глаза.
– Ты помер, что ли? – спросил обеспокоенно через некоторое время Тяпкин: уж очень долго Лёша молчал и ни о чем не разговаривал.
– Я вспоминаю, как я ел блин. Я никогда раньше не ел блин. Очень вкусно.
– Да. Мама говорит: пища боков.
– Да…
Утро было очень хорошее. Цвенькали синицы, красиво и громко пели зяблики, светило солнце, и цвели цветы. Трава осталась в саду и стояла сейчас высокая, зеленая, вся в шелковых петушках. Тяпкин оглядел всё это, довольно вздохнул и потер ладошкой стриженую голову: солнышко грело сильно и накалило лысинку.
– А твой дедушка всегда в очках? – спросил вдруг Лёша и сел.
– Всегда, – подумав и повспоминав, ответил Тяпкин.
– Он и ночью в очках спит?
– И спит. Чтобы сны лучше видеть. – Тяпкин почему-то ответил так, хотя был не очень уверен.
Лёша покивал головой. Шеи у него почти не было, так что ему трудно было кивать головой.
– А у нас там никого нет в очках… У нас там темновато.
– А где ты живешь? – Тяпкин давно хотел спросить Лёшу об этом, но как-то забывал.
– Там… – Лёша махнул рукой в неопределенном направлении. – Не очень далеко. За речкой.
– За ручьем, – поправил высокомерно Тяпкин. – В доме?
– Ну, в общем, да… Такой он, как дом… Почти как дом.
– А мать у тебя есть?
– У нас не бывает матери! – сказал Лёша презрительно и сжал губы. – У нас вообще только дедушки и мальчики. У нас этих нет… – Он вдруг подозрительно поглядел на Тяпкина и спросил: – А ты кто? Девочка или мальчик? Я вчера думал, мальчик.
– А тебе-то что! – сердито сказал Тяпкин. – Кто есть, тот и есть. Не твое дело. Уходи давай!
– Я просто так… – примиряюще сказал Лёша. – Я же не знаю, как тебя зовут.
Тяпкин подышал обиженно, потом ответил:
– Тяпкин меня зовут. А ещё Люба.
– Значит, ты и девочка и мальчик, – догадался Лёша. – А меня зовут Володя. Мальчик Володя.
– Володька у Галины Ивановны есть, – сказал Тяпкин. – Противный такой, всё время пихается…
Они посидели ещё, подумали, о чем таком можно было бы ещё поразговаривать, но больше пока разговаривать было не о чем, тогда Тяпкин предложил:
– Пошли гулять. А то мать выйдет и на тебя наступит. Она всё время на что-нибудь наступает. На моего зайку наступила вчера, он пищит, а она сама напугалась. Кричит: «Ты что это везде игрушки разбрасываешь!»
– Пойдем. – Лёша обеспокоенно встал. – Я не люблю, когда на меня наступают.
Они спустились с крылечка и пошли рядом. Лёша шагал очень меленько и часто, но поспевал за Тяпкиным. А когда тропка стала совсем узкой и трава начала мешать Лёше идти, тут он вдруг высоко запрыгал.
Даже непонятно было, как он с такими, в общем, короткими ножками может так высоко прыгать.
– Не прыгай! – толстым нравоучительным голосом объяснил ему Тяпкин. – А то устанешь, и будет сердце болеть.
– Как – сердце болеть? – не понял Лёша.
– Как у дедушки. У него, бывает, сердце болит.
– Что ли, твой дедушка много прыгает?
Тяпкин этот вопрос оставил без ответа. Они прошли мимо ручья-речки, поторчали на берегу, посмотрели, как по песчаному дну завиваются водяные косички, Тяпкин сказал:
– У Галины Ивановны шкура от медведя есть. её муж привез. Он такой у нее, ничего… Хороший парень. Лысый такой.
– Я никогда не видел медведя, – забеспокоился вдруг Лёша. – Я хочу поглядеть.
– Там только шкура одна. На стенке прибили.
– Я и шкуру хочу.
Они поднялись из оврага и стали взбираться на горку. По счастью им никто навстречу не попадался, не задавал дурацких вопросов, почему такие небольшие люди разгуливают по поселку совсем одни и где мама? На полянке был привязан маленький белый козленок.
– Поглядим на него? – предложил Тяпкин и присел на корточки.

– Поглядим. – Лёша вдруг снова заволновался, засуетился, забегал, мелко семеня ножками. – Я хочу его понюхать. Я очень хочу его понюхать! Можно, я его понюхаю?
– Я тоже хочу его понюхать! – обрадовался Тяпкин. – Он, наверное, хорошо пахнет, такой весь пушистый. Он, наверное, как кофточка пахнет. Нюхай! Я тоже потом.
Лёша подошел к козленку на близкое расстояние и остановился. Козленок тоже сделал ему навстречу два шажка и остановился, выпрямив коротенькие ножки. Затем он осторожно потянулся мордочкой к Лёше, а Лёша, приподнявшись на носках и положив на круглый живот ладошки, потянулся к козленку. Нос у Лёши был очень маленький и широкий, но вдруг курносый кончик его шевельнулся, круглые ноздри раздулись, и Лёша, полуприкрыв глаза, с наслаждением втянул воздух. Козленок, приоткрывая узенькие розовые щели носа, втянул воздух тоже. Они сделали по маленькому шажку, потом ещё по маленькому шажку, потом вдруг коснулись носами – козленок вздрогнул и отпрыгнул, Лёша вздрогнул и отпрыгнул тоже.
– Теперь я хочу его понюхать! – заторопился Тяпкин и пошел к козленку, но тот начал испуганно бегать, натягивая веревку, будто хотел непременно удушиться.
– Ладно, – отчаялся в конце концов Тяпкин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20