Да,
это так. Мы бы сформулировали очень жестко:
техническая инженерно-научная интеллигенция
является носителем технократического способа
мышления, а технократическое мышление есть
относительный признак бюрократии. Бюрократичес-
кий аппарат, хотя и является машиной, принципиаль-
но отличается от любой собственно машины по
одному признаку. Любая машина в принципе пред-
назначена для ее использования человеком, и в этом
отношении машина и человек оказываются разде-
ленными, причем функционирование машины изна-
чально подчинено и включено в деятельность че-
ловека. Бюрократический же аппарат, наоборот,
исходно включает и подчиняет себе живого челове-
ка, предполагая его своей функциональной частью:
винтиком, шестеренкой - назовите как угодно.
Именно в этом различении и заложено обезли-
чивание человека. Но если все понимают, что это
плохо, почему же сама идея аппарата столь живуча
и постоянно возрождается в массовом сознании?
Почему же реальный бюрократический аппарат ока-
зывается таким жизнестойким, дееспособным и са-
мовоспроизводимым?
И вот теперь, отвечая на первый из этих вопро-
сов, мы должны вернуться к началу этого малень-
кого раздела. Сама идея разумной организации
Социокультурные истоки одиночества
общественного устройства, которой можно было бы
сознательно управлять, заложена в идеалах и спо-
собах мышления науки XVI 1-XVI 1 1 веков. И как это
неудивительно, основание этих идей лежит не в
технических науках, а в биологии и социологии.
Первыми, кто осуществил попытку построить строго
иерархизированную систему (классификацию), ко-
торая включала бы всевозможные виды и разновид-
ности живого мира, были Ж. Бюффон и К. Лин-
ней. Как известно, Ч. Дарвин предложил универ-
сальный механизм, объясняющий естественное <за-
полнение> всех клеточек животной классификации.
И сразу же в свете основных работ Ч. Дарвина
начала чрезвычайно быстро развиваться и распро-
страняться социология, опирающаяся на те же зако-
ны борьбы за существование и выживание. Это
направление, впоследствии получившее название со-
циал-дарвинизма, так же, как и биологическая
наука, являются классическими, то есть полными и
завершенными формами проявления идеалов ра-
циональности, заложенных науками XVII-XVIII ве-
ков.
Именно они легли в основу большинства поли-
тических и идеологических концепций, приведших
в своей реализации к самым жестким тоталитар-
ным и бюрократическим режимам. Вся жизнь лю-
дей в обществе должна быть подчинена единому
универсальному закону, а само общество - постро-
ено во всех сферах разумно и, следовательно,
управляемо - вот идеал политического выражения
канонов науки.
И хотя прогрессивная научная мысль еще в на-
чале XX века пересмотрела и отвергла каноны
науки века XVI 1, но общественное сознание, а также
Одиночество
политическое и идеологическое мышление в силу
своей инерционности и других причин до сих пор
остаются в их власти.
Идеология не только и не столько насаждает
то или иное мировоззрение и социальное устрой-
ство, сколько в концентрированном виде воспроиз-
водит и выявляет преобладающие в массовом созна-
нии идеи. Но, как мы уже убедились, именно эти
идеи, воплощенные во всеобъемлющий, тотальный
бюрократический аппарат, неминуемо приводят к
глубочайшему, невиданному доселе всеобщему от-
чуждению личности от живой деятельности и в конеч-
ном счете к такому же тотальному уничтожению
самой личности.
В условиях тотальной бюрократизации (читай: то-
тального отчуждения) каждый человек попадает
как бы в тиски. С одной стороны, система образо-
вания, сама построенная по бюрократическим прин-
ципам и служащая идеям воспроизводства машины,
препятствует даже возможности формирования лич-
ности. Заметьте, вместо развития уникальной и уни-
версальной личности школа пытается <сформиро-
вать> индивида с какими-то полутора десятками
свойств, качеств, которые к тому же жестко ранжи-
рованы и иерархизированы. Вспомните только, с
каким восторгом наши педагоги, а вместо с ними
и пресса говорили о своих удачах и достижениях -
весь восьмой класс в полном составе после оконча-
ния школы пошел трудиться на ферму, в цех и т. д.
А ведь каждые такой класс - это 40 искалечен-
ных человеческих судеб, насильно лишенных своих
индивидуальных интересов, потребностей,склоннос-
тей и способностей. Это 40 до конца жизни слом-
ленных людей, которые к нашему всеобщему не-
Социокультурные истоки одиночества
счастью вряд ли когда-нибудь смогут стать полно-
ценными личностями.
Но даже те редкие, которые, вопреки педа-
гогическому усердию школы, выходят из нее лич-
ностями, неминуемо попадут в шестерни бюрокра-
тической машины, но уже на производстве, которое
их использует, всей своей мощью пытаясь нивели-
ровать их индивидуальность. Эти люди в конце
концов также либо оказываются сломленными, либо
вытесняются, как инородное тело. Вот две типичные
истории.
Мама утверждает: индивидуализм у Вовочки с
детства. Но до седьмого класса Володя Муравьев
был довольно прилежным учеником.
В седьмом юный Воланд почувствовал тягу к
сочинительству. Сочинения Муравьева не умеща-
лись в школьной тетрадке. Одноклассники не со-
мневались, что Муравей сдирает их из книжек.
Воланду казалось: только учительница способна по
достоинству оценить его как мыслителя. Ведь она
<всенародно> хвалила его за наблюдательность. Од-
нажды он, нечаянно закапав клеем любимый опус,
получил его нерасклеенным через неделю - с боль-
шой пятеркой на последней странице и тремя
восклицательными знаками. Повторные эксперимен-
ты дали такие же результаты. Итак, словеснице
его литературные потуги были смертельно скучны.
Школой, где учился Воланд, правили логариф-
мы и тангенсы. Гуманитарные предметы подавали
как бы на десерт после плотного обеда из задач и
уравнений. Страшась собственной недисциплиниро-
ванности, в восьмом и десятом классе Воланд уже
частенько прогуливал, точнее - просиживал в ма-
леньком скверике за школой. Дородной и зычной
Одиночество
директрисе не нравился этот щуплый мальчик, все
время пытавшийся ей что-то тихим голосом воз-
ражать. Вскоре комиссия из учителей <старой за-
калки>, полистав тетрадки, обвинила Муравьева в
<аполитичности и клевете на наш советский строй>.
Директриса держала обвинительную речь и потряса-
ла книжкой с фамилией главы партии.
Воланд не заламывал руки и не молил о пощаде,
он все время молчал. Тогда вызвали психиатра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
это так. Мы бы сформулировали очень жестко:
техническая инженерно-научная интеллигенция
является носителем технократического способа
мышления, а технократическое мышление есть
относительный признак бюрократии. Бюрократичес-
кий аппарат, хотя и является машиной, принципиаль-
но отличается от любой собственно машины по
одному признаку. Любая машина в принципе пред-
назначена для ее использования человеком, и в этом
отношении машина и человек оказываются разде-
ленными, причем функционирование машины изна-
чально подчинено и включено в деятельность че-
ловека. Бюрократический же аппарат, наоборот,
исходно включает и подчиняет себе живого челове-
ка, предполагая его своей функциональной частью:
винтиком, шестеренкой - назовите как угодно.
Именно в этом различении и заложено обезли-
чивание человека. Но если все понимают, что это
плохо, почему же сама идея аппарата столь живуча
и постоянно возрождается в массовом сознании?
Почему же реальный бюрократический аппарат ока-
зывается таким жизнестойким, дееспособным и са-
мовоспроизводимым?
И вот теперь, отвечая на первый из этих вопро-
сов, мы должны вернуться к началу этого малень-
кого раздела. Сама идея разумной организации
Социокультурные истоки одиночества
общественного устройства, которой можно было бы
сознательно управлять, заложена в идеалах и спо-
собах мышления науки XVI 1-XVI 1 1 веков. И как это
неудивительно, основание этих идей лежит не в
технических науках, а в биологии и социологии.
Первыми, кто осуществил попытку построить строго
иерархизированную систему (классификацию), ко-
торая включала бы всевозможные виды и разновид-
ности живого мира, были Ж. Бюффон и К. Лин-
ней. Как известно, Ч. Дарвин предложил универ-
сальный механизм, объясняющий естественное <за-
полнение> всех клеточек животной классификации.
И сразу же в свете основных работ Ч. Дарвина
начала чрезвычайно быстро развиваться и распро-
страняться социология, опирающаяся на те же зако-
ны борьбы за существование и выживание. Это
направление, впоследствии получившее название со-
циал-дарвинизма, так же, как и биологическая
наука, являются классическими, то есть полными и
завершенными формами проявления идеалов ра-
циональности, заложенных науками XVII-XVIII ве-
ков.
Именно они легли в основу большинства поли-
тических и идеологических концепций, приведших
в своей реализации к самым жестким тоталитар-
ным и бюрократическим режимам. Вся жизнь лю-
дей в обществе должна быть подчинена единому
универсальному закону, а само общество - постро-
ено во всех сферах разумно и, следовательно,
управляемо - вот идеал политического выражения
канонов науки.
И хотя прогрессивная научная мысль еще в на-
чале XX века пересмотрела и отвергла каноны
науки века XVI 1, но общественное сознание, а также
Одиночество
политическое и идеологическое мышление в силу
своей инерционности и других причин до сих пор
остаются в их власти.
Идеология не только и не столько насаждает
то или иное мировоззрение и социальное устрой-
ство, сколько в концентрированном виде воспроиз-
водит и выявляет преобладающие в массовом созна-
нии идеи. Но, как мы уже убедились, именно эти
идеи, воплощенные во всеобъемлющий, тотальный
бюрократический аппарат, неминуемо приводят к
глубочайшему, невиданному доселе всеобщему от-
чуждению личности от живой деятельности и в конеч-
ном счете к такому же тотальному уничтожению
самой личности.
В условиях тотальной бюрократизации (читай: то-
тального отчуждения) каждый человек попадает
как бы в тиски. С одной стороны, система образо-
вания, сама построенная по бюрократическим прин-
ципам и служащая идеям воспроизводства машины,
препятствует даже возможности формирования лич-
ности. Заметьте, вместо развития уникальной и уни-
версальной личности школа пытается <сформиро-
вать> индивида с какими-то полутора десятками
свойств, качеств, которые к тому же жестко ранжи-
рованы и иерархизированы. Вспомните только, с
каким восторгом наши педагоги, а вместо с ними
и пресса говорили о своих удачах и достижениях -
весь восьмой класс в полном составе после оконча-
ния школы пошел трудиться на ферму, в цех и т. д.
А ведь каждые такой класс - это 40 искалечен-
ных человеческих судеб, насильно лишенных своих
индивидуальных интересов, потребностей,склоннос-
тей и способностей. Это 40 до конца жизни слом-
ленных людей, которые к нашему всеобщему не-
Социокультурные истоки одиночества
счастью вряд ли когда-нибудь смогут стать полно-
ценными личностями.
Но даже те редкие, которые, вопреки педа-
гогическому усердию школы, выходят из нее лич-
ностями, неминуемо попадут в шестерни бюрокра-
тической машины, но уже на производстве, которое
их использует, всей своей мощью пытаясь нивели-
ровать их индивидуальность. Эти люди в конце
концов также либо оказываются сломленными, либо
вытесняются, как инородное тело. Вот две типичные
истории.
Мама утверждает: индивидуализм у Вовочки с
детства. Но до седьмого класса Володя Муравьев
был довольно прилежным учеником.
В седьмом юный Воланд почувствовал тягу к
сочинительству. Сочинения Муравьева не умеща-
лись в школьной тетрадке. Одноклассники не со-
мневались, что Муравей сдирает их из книжек.
Воланду казалось: только учительница способна по
достоинству оценить его как мыслителя. Ведь она
<всенародно> хвалила его за наблюдательность. Од-
нажды он, нечаянно закапав клеем любимый опус,
получил его нерасклеенным через неделю - с боль-
шой пятеркой на последней странице и тремя
восклицательными знаками. Повторные эксперимен-
ты дали такие же результаты. Итак, словеснице
его литературные потуги были смертельно скучны.
Школой, где учился Воланд, правили логариф-
мы и тангенсы. Гуманитарные предметы подавали
как бы на десерт после плотного обеда из задач и
уравнений. Страшась собственной недисциплиниро-
ванности, в восьмом и десятом классе Воланд уже
частенько прогуливал, точнее - просиживал в ма-
леньком скверике за школой. Дородной и зычной
Одиночество
директрисе не нравился этот щуплый мальчик, все
время пытавшийся ей что-то тихим голосом воз-
ражать. Вскоре комиссия из учителей <старой за-
калки>, полистав тетрадки, обвинила Муравьева в
<аполитичности и клевете на наш советский строй>.
Директриса держала обвинительную речь и потряса-
ла книжкой с фамилией главы партии.
Воланд не заламывал руки и не молил о пощаде,
он все время молчал. Тогда вызвали психиатра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58