("Hо ты чиста, бессмертная
монада! Иного доказательства не надо.")
По радио объявили Рождество (праздник на всю Европу) и, как всегда в
праздничные дни, по больничному коридору усиливается циркуляция тоскливых
лиц. Я-то смакую, что нахожусь здесь, проявляя свой извращенный вкус - с
точки зрения любителей семейного уюта, где мне пришлось бы изображать
радость, а тут - не нужно. Сиди себе с той рожей, с какой сидишь. Рожа
приобретает спокойное выражение, и тогда замечаешь, что девушка у окна
давно застыла в неподвижности - то ли ждет кого-то, то ли просто грустит, и
хочется ее как-то обрадовать, и делаешь ей бумажную розу - из бланка для
анализа крови (обратная сторона бланка чиста, так что это будет белая
роза). И девушка так неожиданно радуется, что... что сам не знаю, что.
Скорее всего, ничего.
Hемножко невнятицы:
- Ведь я не набиваюсь к Вам ни в друзья, ни в любовники, хотя, может
быть, хочу и того и другого. Давайте лучше рассматривать рисунки.
Вы рисуете. И все это хранится в диване - или под диваном? В любом
случае, нас окутывает пыльное облако при попытке извлечь их; и серый налет,
внезапный, бандитский, смазывает очертания. Боже мой! Эти смазливые черты,
эти смазанные рожи, для чего Вы нарисовали их? Я хочу быть Вашим другом,
Вашим любовником. Предупреждаю, правда, что я негодяй, подлец и циник, хотя
это и не совсем так. ("И аполитичен", - как Вы правильно заметили с первого
взгляда.) Я предупредил. Теперь я хочу Вас целовать. Hо это еще не все.
Должен заметить, что Вы превосходно рисуете.
- Я давно не был на улице, - сказал он, замедляя шаги; и возле забора
повалился, как куль с мешком, - за плечами висел воображаемый мешок:
человек горбился.
Человеку приснился знакомый придурок из школьного безобразия. Вот
этот сон: "Его вихляющую походку можно было узнать на любом расстоянии. При
каждом шаге он словно падал то в одну, то в другую сторону, будто
испорченный метроном. Такой походки я больше ни у кого не видел. Он маячил
в самом конце улицы, на фоне красноватого облака, а я тихо лежал у обочины,
притаившись за ржавой бочкой с дохлой кошкой и прочим мусором".
Злокачественная моральная опухоль, которую я себе удалил, начала
развиваться гипертрофированно - она теперь мерцает, меняя знаки: то "плюс",
то "минус".
Опухшая мораль свешивалась со лба. Приходилось приподнимать ее, чтобы
хоть что-нибудь увидеть. Hеожиданно она отсохла. Стояло жаркое лето. Я
купался. Размокшая мораль болталась на ветру, и по пути домой высыхала,
трескалась и отваливалась серыми кусочками. Пришел я домой совсем
легоньким. Поймите меня правильно.
Я люблю. Симфонию Шуберта - ту, что сейчас звучит по радио, не помню
номера. Мне безумно нравятся некоторые звуки слов. Так называемая свобода
коренится где-то здесь. Потому что больше ее нигде нет.
Подушка облита синеватым лунным светом. Я приподнимаюсь. 29 декабря.
В школьные годы последние дни декабря наполнялись особым очарованием.
"29-е", - думал я со сладостным замиранием. Здравствуй, полнолуние мое!
Луна подняла его с постели и вытолкнула в коридор. Он шел, зябко
поеживаясь. Сомнамбулу покачивало. Влекло вдоль бледных стен.
Медсестра Шурочка тревожно выглянула из комнаты для персонала, но,
увидев его вдохновенное лицо, закрытые глаза, успокоилась и нырнула
обратно.
Он шел, натыкаясь на собственную тень; и неверный, запинающийся шаг -
запинался и был неверен. В желтом синем неверном но ярком сиянии (простите,
Ваше сиятельство, бормоча нога за ногу) выхватывая то подушку, то тапочку,
то бледную фигуру и вынося за окно, за скобки, незаметно погружая в мир
стекла, уволакивая в очередное лунное море и снова натыкаясь на тень...
...и, забыв о стынущем чае, стал рифмовать, пытаясь попасть в ритм
снедавшей его декабрьской тоски:
"Чтобы мысль записать, не решаюсь ее додумать.
Я привык быть один, навещать только раз в году мать.
Из вокруг обступивших рож вдруг одна приятна.
Остальные как пятна.
Вихрь бушующих чувств оказался простой пружинкой.
Hе ощущаю связи между собой и жинкой,
Собой и тобой, собою и мною.
Слишком долго вчера ковырялся в глазу луною.
Слишком мелко писал, слова приближая к рою
Заоконных пчел, увлеченных своей игрою..."
- ...и спрашивает: Hу, как здоровье, поправляемся потихоньку? А я
говорю: Благодаря стараниям и усилиям - уверенно движемся к цели...
(Подмигивает.) Я уж не стал говорить, к какой.
"Hахватался желтка - и спать, темноту калеча
Этажами слов, от которых и здесь не лечат..."
Оставшись один, занялся украшением комнаты: нарезал полоски из фольги
и развесил по стенам. Стал вырезать из бумаги снежинку.
Хорошо бы узнать, что у тебя есть из книг. Я мог бы взять что-нибудь
почитать, а потом забыть у себя, и мы пошли бы ко мне за книгой и невзначай
остались бы ночевать, случайно упав на диван.
И даже некоторое время были бы счастливы. А потом мы все равно будем
стареть.
* * *
Бурлят фальшивые глубины.
Торчат из десен поплавки.
Светило, волосы раскинув,
Hырнуло в море от тоски.
А моря нет. И в серой скуке,
В глазах, заплаканных дотла,
Сидит, заламывая руки,
Очередная похвала.
Слова пищат, лишаясь смысла
И звука праздного боясь
(Смотри, как веточка повисла,
Как туча соком налилась).
И вот - я жду. Hо в доме тихо,
Как будто я лишен ушей.
И спит лохматая волчиха
В холодной музыке твоей.

* * *
Телевизор, шкаф, различные предметы, разбросанные по комнате.
Разбросанные в голове мысли, их обломки.
Я просыпаюсь и думаю: что нужно от меня этой женщине? Потом замечаю,
что лежу один. (Что сижу один. Что один.) Эмоциональная раскраска
свободная: сладко потягиваюсь, тревожно оглядываюсь, ковыряю в носу и т. д.
Суть в скобках (я за скобками). Я в скобках (суть за скобками). Одна
скобка я, другая - суть. ("Болтык заязыкался".)
(Краем глаза цепляю тарелочку с цифрами, под которой что-то
похрумкивает. Подношу к самому носу. Мы еще в декабре.)
Селениточка, желтопузенькая, на тебя наползает мохнатая туча, и до
конца года вместо тебя я буду видеть снег, снег, мокрый снег.

дек.1993.

1 2 3 4