Как глубоко все-таки в нашем сознании уважение к покойнику, пусть даже потенциальному.
В подтверждение того, что реально существую, трогаю голову, прикасаюсь к брови и вздрагиваю от прикосновения - кровь на пальцах. Судя по лежачему положению табурета, мы с ним встречались. На четвереньках ползу в коридор, к зеркалу. Видок еще тот, врагу не пожелаешь: разбитая бровь кровоточит и пухнет на глазах. А если учесть, что и в глазах двоится... Остальное вроде бы на месте и без акцентирующих данное происшествие синяков.
Ничего себе на месте! Я вскрикиваю и забываю обо всех болячках: нет сумочки! А была ли сумочка?! Была - не была? Я начинаю сомневаться в ее наличии, многого из того, что было сегодня, в действительности не было. Если учесть, что она ревела как бизон, хранила ключи и провоцировала своей тяжестью сколиоз моего позвоночника, то сумочка - была. А теперь - нет.
Я обшарила все закутки: под столами, под кроватью, в ванной. Я даже залезла на шкаф - пустой номер. Сумки нет. Угнали вместе с противоугонным устройством. Да, такую ситуацию Кулибин не закладывал в свое изобретение.
В комнату врывается гул сирены, я подскакиваю к окну. По проспекту наперекор светофорам и всем правилам дорожного движения мчится "уазик", следом за "уазиком" как на привязи несется кавалькада из милицейских машин. Гудящие сирены оглашают всю округу.
- Водитель 2144, остановитесь!
Наперерез, по тротуару, через двор, бороздя колесами рыхлую насыпь, на детскую площадку врывается "уазик". На ходу из машины выскакивает Лелик, я шарахаюсь от подоконника и с разбега укладываюсь на пол. Сердце бьется как бешеное. С одной стороны - Лелик бросил самолет. Это серьезно. Ведь я отчетливо понимаю, что у меня одна конкурентка - авиация и ради меня он пренебрег ею. С другой - для его десантирования нужны веские причины, царапина над бровью не из их числа. Найди Лелик меня недостаточно мертвой, он доведет меня до могилы собственными руками. С той стороны лестничной площадки раздался страшный грохот, дрогнула под ударом дверь и, сорвавшись с петель, вместе с Леликом ввалилась в коридор.
Прямо в одежде я лежу на кровати поверх покрывала. Лелик обрабатывает мою растерзанную бровь зеленкой. Судя по его измазанным рукам, не только бровь, но и все мое лицо приобрело изумрудный цвет. Не столько от боли, сколько из желания положить конец санитарной вакханалии, я пищу с каждым его прикосновением - но разве у него вырвешься? Больше пугает не рана, а последствия врачевания. Утром встреча с генералом - и как я ему зеленая? Наконец, отступив на шаг и удовлетворившись результатом обработки, Лелик говорит:
- Ну что, Вака, будешь жить.
Я сползаю с кровати и ковыляю к зеркалу. Не будь потрясений минувшего дня, дрожать бы мне от ужаса: из зеркала таращится архизеленое изображение. В одном Лелик не обманул - такими незрелыми не умирают. Большая удача сирых и убогих, что Власов пошел в авиацию, а не в медицину.
- Спасибо, Лелик, спас. - Я возвращаюсь в постель, больные должны лежать, особенно когда есть кому ухаживать.
- Лелик, ты будешь мне родной матерью? - слабым голосом, в надежде на кофе и сигарету в постель, вопрошаю я.
- Лучше отцом, - говорит он и заваливается рядом.
Ничего себе родитель! Не спросясь, он укладывает мою голову себе на плечо.
- Вака, надо вызвать милицию.
- И что я скажу милиции? Квартира не моя, Костомаров узнает о нехорошей квартирке и попрет меня с жилплощади. Лелик, ты когда-нибудь жил без крыши над головой?
- Нет.
- Тогда молчи. Принеси-ка сигареты, в столе на кухне... и зажигалка там.
Вроде бы мелочь, пустяк, но по безропотной готовности исполнить мое желание, по тому, что обычно морщащийся от сигаретного дыма Лелик не подвергает критике мой грех, а, напротив, садится на край кровати, выбивает сигарету из пачки и, сделав глубокую затяжку, передает мне, понимаю, что он - не посторонний. Что все, произошедшее со мной, произошло и с ним. Я беру его ладонь, подношу к своим губам. Впервые в жизни я целую мужчине руку.
- Поживи у меня, Вака, - говорит Лелик.
- А дальше, когда поживу, что делать со мной будешь? - спрашиваю я.
- Не знаю.
- Узнаешь - позовешь. Иди ко мне. - Я пододвигаюсь, Лелик кладет голову мне на живот, я перебираю его волосы. - Расскажи мне, каким ты был маленьким.
- Я жил с мамой и бабушкой в коммуналке, одна большая комната... укладывали меня спать, к маме приходили подруги, разговаривали. Лежу и слушаю. Я тогда очень хорошо разбирался в женщинах.
- Поэтому до сих пор не женился?
Снизу, задрав подбородок, Лелик смотрит на меня.
- Вака, у меня времени на тебя не хватает, а ты хочешь, чтобы я женился.
Вот это откровение! Ромка не одинок: интимофобия переступила эпидемический барьер, интимофобы пошли косяками, один больной - рядом. Ну ничего, и тебя, дружок, вылечим.
- Лелик, ты любишь пирожные? - тоном сестры милосердия спрашиваю я. Хочешь, я тебе их испеку? - Вспомнив о своих кулинарных разочарованиях, корректирую: - Нет, куплю. Огромный торт, с кремом! А, Лелик!
Что-то настораживает его в моем заманчивом предложении. Не найдя ничего лучшего, он бросает в меня подушку.
- Хитра, Вака, хитра. Колись, отравить меня задумала?
Я брыкаюсь руками и ногами, смех эффективнее подушки душит меня. Я откидываю подушку с лица и встречаюсь с его глазами, и забываю, что только что было смешно до колик. Мы молчим, ни слова - но каков диалог! Его долгий взгляд, и это как дверь: всегда закрытая, она вдруг без малейшего усилия и повода - отворилась.
- Вака, подарки у нас буду делать я. Кстати, где у тебя кассета?
- Ничего себе "кстати"! Давай лучше о подарках, хочу вульгарный перстень, как у Пушкина.
- Обойдешься без перстня, кассета где?
- Лелик, ее угнали вместе с сумочкой, - лопочу я.
Он берет меня за плечи.
- Вака, ты не такая дура...
- А какая я дура? - Не знаю, отчего мне приспичило ломать ваньку.
Конечно, я достану кассету и включу, но не сейчас, мне хочется оттянуть миг, когда Лелик поймет, что среди нас не только он - профессионал и на работе я не крестиком вышиваю, сообразит, в какие серьезные криминальные игры я играю. Может быть, за мою голову дают кучу баксов. Я дотрагиваюсь до ноющего лба: интересно, в связи с травмой ставки не упали?
Нет, все-таки Лелик - солдафон, не то что слов любви, но и того, что предупреждать надо, - не знает. Взял и вытащил из-за пазухи пистолет, сжимает его в руке - огромный, черный, дулом прямо мне в сердце. Не знаю, на каком этапе произошла радикальная потеря памяти: когда меня треснули кулаком по голове или сейчас, под воздействием визуального ряда, но из головы вылетело, что бояться - стыдно. Дрожа как осиновый лист, я соскочила с постельки и словно крот зашуршала паркетом. Своими руками в считанные секунды сдала тайник и чуть ли не в зубах притащила кассету вооруженному Лелику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
В подтверждение того, что реально существую, трогаю голову, прикасаюсь к брови и вздрагиваю от прикосновения - кровь на пальцах. Судя по лежачему положению табурета, мы с ним встречались. На четвереньках ползу в коридор, к зеркалу. Видок еще тот, врагу не пожелаешь: разбитая бровь кровоточит и пухнет на глазах. А если учесть, что и в глазах двоится... Остальное вроде бы на месте и без акцентирующих данное происшествие синяков.
Ничего себе на месте! Я вскрикиваю и забываю обо всех болячках: нет сумочки! А была ли сумочка?! Была - не была? Я начинаю сомневаться в ее наличии, многого из того, что было сегодня, в действительности не было. Если учесть, что она ревела как бизон, хранила ключи и провоцировала своей тяжестью сколиоз моего позвоночника, то сумочка - была. А теперь - нет.
Я обшарила все закутки: под столами, под кроватью, в ванной. Я даже залезла на шкаф - пустой номер. Сумки нет. Угнали вместе с противоугонным устройством. Да, такую ситуацию Кулибин не закладывал в свое изобретение.
В комнату врывается гул сирены, я подскакиваю к окну. По проспекту наперекор светофорам и всем правилам дорожного движения мчится "уазик", следом за "уазиком" как на привязи несется кавалькада из милицейских машин. Гудящие сирены оглашают всю округу.
- Водитель 2144, остановитесь!
Наперерез, по тротуару, через двор, бороздя колесами рыхлую насыпь, на детскую площадку врывается "уазик". На ходу из машины выскакивает Лелик, я шарахаюсь от подоконника и с разбега укладываюсь на пол. Сердце бьется как бешеное. С одной стороны - Лелик бросил самолет. Это серьезно. Ведь я отчетливо понимаю, что у меня одна конкурентка - авиация и ради меня он пренебрег ею. С другой - для его десантирования нужны веские причины, царапина над бровью не из их числа. Найди Лелик меня недостаточно мертвой, он доведет меня до могилы собственными руками. С той стороны лестничной площадки раздался страшный грохот, дрогнула под ударом дверь и, сорвавшись с петель, вместе с Леликом ввалилась в коридор.
Прямо в одежде я лежу на кровати поверх покрывала. Лелик обрабатывает мою растерзанную бровь зеленкой. Судя по его измазанным рукам, не только бровь, но и все мое лицо приобрело изумрудный цвет. Не столько от боли, сколько из желания положить конец санитарной вакханалии, я пищу с каждым его прикосновением - но разве у него вырвешься? Больше пугает не рана, а последствия врачевания. Утром встреча с генералом - и как я ему зеленая? Наконец, отступив на шаг и удовлетворившись результатом обработки, Лелик говорит:
- Ну что, Вака, будешь жить.
Я сползаю с кровати и ковыляю к зеркалу. Не будь потрясений минувшего дня, дрожать бы мне от ужаса: из зеркала таращится архизеленое изображение. В одном Лелик не обманул - такими незрелыми не умирают. Большая удача сирых и убогих, что Власов пошел в авиацию, а не в медицину.
- Спасибо, Лелик, спас. - Я возвращаюсь в постель, больные должны лежать, особенно когда есть кому ухаживать.
- Лелик, ты будешь мне родной матерью? - слабым голосом, в надежде на кофе и сигарету в постель, вопрошаю я.
- Лучше отцом, - говорит он и заваливается рядом.
Ничего себе родитель! Не спросясь, он укладывает мою голову себе на плечо.
- Вака, надо вызвать милицию.
- И что я скажу милиции? Квартира не моя, Костомаров узнает о нехорошей квартирке и попрет меня с жилплощади. Лелик, ты когда-нибудь жил без крыши над головой?
- Нет.
- Тогда молчи. Принеси-ка сигареты, в столе на кухне... и зажигалка там.
Вроде бы мелочь, пустяк, но по безропотной готовности исполнить мое желание, по тому, что обычно морщащийся от сигаретного дыма Лелик не подвергает критике мой грех, а, напротив, садится на край кровати, выбивает сигарету из пачки и, сделав глубокую затяжку, передает мне, понимаю, что он - не посторонний. Что все, произошедшее со мной, произошло и с ним. Я беру его ладонь, подношу к своим губам. Впервые в жизни я целую мужчине руку.
- Поживи у меня, Вака, - говорит Лелик.
- А дальше, когда поживу, что делать со мной будешь? - спрашиваю я.
- Не знаю.
- Узнаешь - позовешь. Иди ко мне. - Я пододвигаюсь, Лелик кладет голову мне на живот, я перебираю его волосы. - Расскажи мне, каким ты был маленьким.
- Я жил с мамой и бабушкой в коммуналке, одна большая комната... укладывали меня спать, к маме приходили подруги, разговаривали. Лежу и слушаю. Я тогда очень хорошо разбирался в женщинах.
- Поэтому до сих пор не женился?
Снизу, задрав подбородок, Лелик смотрит на меня.
- Вака, у меня времени на тебя не хватает, а ты хочешь, чтобы я женился.
Вот это откровение! Ромка не одинок: интимофобия переступила эпидемический барьер, интимофобы пошли косяками, один больной - рядом. Ну ничего, и тебя, дружок, вылечим.
- Лелик, ты любишь пирожные? - тоном сестры милосердия спрашиваю я. Хочешь, я тебе их испеку? - Вспомнив о своих кулинарных разочарованиях, корректирую: - Нет, куплю. Огромный торт, с кремом! А, Лелик!
Что-то настораживает его в моем заманчивом предложении. Не найдя ничего лучшего, он бросает в меня подушку.
- Хитра, Вака, хитра. Колись, отравить меня задумала?
Я брыкаюсь руками и ногами, смех эффективнее подушки душит меня. Я откидываю подушку с лица и встречаюсь с его глазами, и забываю, что только что было смешно до колик. Мы молчим, ни слова - но каков диалог! Его долгий взгляд, и это как дверь: всегда закрытая, она вдруг без малейшего усилия и повода - отворилась.
- Вака, подарки у нас буду делать я. Кстати, где у тебя кассета?
- Ничего себе "кстати"! Давай лучше о подарках, хочу вульгарный перстень, как у Пушкина.
- Обойдешься без перстня, кассета где?
- Лелик, ее угнали вместе с сумочкой, - лопочу я.
Он берет меня за плечи.
- Вака, ты не такая дура...
- А какая я дура? - Не знаю, отчего мне приспичило ломать ваньку.
Конечно, я достану кассету и включу, но не сейчас, мне хочется оттянуть миг, когда Лелик поймет, что среди нас не только он - профессионал и на работе я не крестиком вышиваю, сообразит, в какие серьезные криминальные игры я играю. Может быть, за мою голову дают кучу баксов. Я дотрагиваюсь до ноющего лба: интересно, в связи с травмой ставки не упали?
Нет, все-таки Лелик - солдафон, не то что слов любви, но и того, что предупреждать надо, - не знает. Взял и вытащил из-за пазухи пистолет, сжимает его в руке - огромный, черный, дулом прямо мне в сердце. Не знаю, на каком этапе произошла радикальная потеря памяти: когда меня треснули кулаком по голове или сейчас, под воздействием визуального ряда, но из головы вылетело, что бояться - стыдно. Дрожа как осиновый лист, я соскочила с постельки и словно крот зашуршала паркетом. Своими руками в считанные секунды сдала тайник и чуть ли не в зубах притащила кассету вооруженному Лелику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64