А тут - еще вопрос, та ли это улица и тот ли дом. А уж сам господин Калкин и сопутствующий ему бизнесмен Григорий - прошу покорно, господа, как можно доверять этой парочке?
Тем не менее Юрий Анатольевич, постоянно размышляя о запрятанных ценностях - эти мысли отвлекали его от горьких и порой жутковатых воспоминаний, - пришел к любопытным выводам, которые сделали бы честь и профессиональному сыщику Конькову. А именно: клад не клад, но с недавнего времени старый дом стал для кого-то весьма привлекателен. Стоял себе и стоял десятилетиями, а тут вдруг появляется как бы наследник. Почти одновременно проявляет интерес и соседка, эта уже давно себя наследницей именовала, но только умозрительно. Возможно, и в самом деле желает отсюда перебраться в домик Марьи Фоминичны, как бы из коммуналки в отдельное жилье, однако почему именно сейчас?
Если незавидный домишко и есть флигель бывшего владения и составлял раньше его часть, то, может статься, что-то такое эти сомнительные наследники разузнали. Информацию какую-то получили - и засуетились. Где отправная точка событий? За границей скончалась некая Анна, Анюта - обоим она доводилась родственницей, но факт ее существования, скорее всего, скрывался, родственницы за границей прежними властями не одобрялись. Времена переменились - возможно, под конец жизни Анна и вступила с ними в переписку, рассказала про клад. Умирая же, поведала тайну еще и Акиму сыну двоюродного брата Александра. Кем он там ей доводится - двоюродным племянником, что ли? Седьмая вода на киселе. Однако сводная сестра Галина находится за тридевять земель, а этот малознакомый, недавно объявившейся родственник пребывает непосредственно у смертного одра. Вполне Анна могла и его обнадежить насчет наследства. Сестре написала, а ему из уст поведала. Вот родня и оживилась одновременно.
Теперь дальше. Что правда и что ложь в рассказах недавних визитеров? Так ли случайно эти двое познакомились якобы в уличном кафе? И Григорий сразу же привозит малознакомого субъекта с более чем сомнительной картой в Россию, в Москву, в Малаховку, именно в тот дом, что изображен на карте! Ну, знаете ли... Верится с трудом.
Увязая в бесплодных попытках разгадать, какую аферу затеяли проходимцы, Юрий Анатольевич, как никогда, нуждался в общении. Поделиться бы своими сомнениями и тревогами - но с кем? Не с добрейшей же Марьей Фоминичной, дай ей Бог здоровья, но что она поймет? Ходит по дому, потихоньку стены простукивает. Мечтает, стало быть, о кладе, верит в него, простая душа... У покойной Тамары был холодный, аналитический ум, но где она, Тамара? Как ни странно, чаще всего вспоминал Юрий Анатольевич того старика, что приезжал давеча с Лизой и ее приятелем. Дмитрий Макарович, кажется, в прошлом сотрудник уголовного розыска. Вот с ним бы потолковать...
И тут - надо же - за мутноватыми мелкими стеклами веранды возник чей-то силуэт, в раму постучали. Юрий Анатольевич подумал было, что, не достучавшись в дверь, посетитель, дабы привлечь внимание хозяина, обошел веранду кругом. "Странно, как это я стука не слышал? Вроде бы пока не глохну..." Зря, однако, он встревожился: оказалось, гость - а именно тот самый бывший сыщик, повидаться с которым мечтал Юрий Анатольевич, - явился не с улицы, а от соседки, попросту отодвинув две расшатавшиеся доски в заборе.
- Каким ветром? - удивился хозяин, - Впрочем, что это мы на крыльце стоим? Сделайте милость, заходите...
Лицо Конькова сморщилось, он вдруг расчихался, пояснил:
- У меня с детства на кошек аллергия. А у вас за стенкой их чертова уйма, да еще собачонки две. На бедность жалуется, а сама целый зверинец развела...
Юрий Анатольевич подобных взглядов никак не разделял -единственное, что роднило его со скандальной соседкой, было именно сочувствие к покинутым дачниками четвероногим бедолагам. Но возражать не стал, сказал примирительно:
- Моя кошка вам не опасна, тем более она в саду гуляет. Так что же вас привело в сельские края?
Выяснилось, что как раз поиски клада и привели. Обозначился общий интерес, и хозяин с гостем погрузились в увлекательнейшую беседу.
Слушал Коньков замечательно: не перебивал, глаз от собеседника не отводил. Одобрил его версию насчет аферы, затеянной "сладкой парочкой", еще бы, ведь белыми нитками шита эта ветхая с виду карта, подделать ничего не стоит. Согласился, что подозрителен внезапно вспыхнувший интерес к дому и вполне может быть увязан с недавней кончиной русской эмигрантки. Рассказал, в свою очередь, о том, что удалось выведать у соседки.
...Анна эта, отдавшая Богу душу в Париже, приходилась ей не больше, не меньше как старшей единоутробной сестрой. Родилась в двадцать первом, после нее у матери их, Натальи Акимовны, долго не было других детей. А муж настаивал, прямо-таки мечтал о сыне. Вместо долгожданного мальчика родилась девчонка. Вот эта самая любительница кошек-собак. А старшую вскоре после появления на свет сестрицы Галины поместили в интернат...
- Как это? - ужаснулся Юрий Анатольевич.
- А так это. Папаша - красный профессор из бывших красных командиров счел, что так лучше будет. Дескать, воспитывалась, как принцесса, избалована, ревнует. Что-то такое случилось - то ли она сестрицу новорожденную из кровати на пол вытряхнула, то ли еще в этом роде. Никто уже и не помнит...
- И мать согласилась?
- Как видите. Что тут скажешь? Время было смутное - тридцать пятый год, девочка-то была взрослая, лет пятнадцати-шестнадцати. Кстати, как она за границей оказалась: в детдоме ее на медсестру выучили, в войну на фронт отправили, а после войны она объявилась за границей. Не сразу, конечно. Одним словом, темна вода во облацех...
Красный профессор в тридцать седьмом уцелел, зато в сорок восьмом слегка потрепали его за космополитизм. Отмазался, живучий был. Старшую дочку в анкетах указывал как "пропавшую без вести на фронте во время В.О.В." Потерю эту переживал не слишком болезненно, а вот Наталья Акимовна до конца своих дней убивалась. Кстати, там фотография матери в рамочке на комоде стоит. Красавица была, не в пример дочке.
- Я часто замечал, что у дурнушек мать непременно красавица, заметил Юрий Анатольевич, в прошлом великий дока по части женщин. Он недоволен был, что беседа о кладе ушла в сторону и все стремился поворотить ее в прежнее русло:
- Эта дама, стало быть, прямая наследница своей сестры, если других наследников нет. Она богата была?
- Какое там! Всего и богатства - клад, который ее бабка купчиха Плотицына зарыла в Ма-ла-хов-ке, недоступной, как луна. Дом под Парижем у нее, однако, был, там и скончалась.
- Собственный дом под Парижем? Наверно, денег немалых стоит, предположил Юрий Анатольевич, - Что же все-таки с этим кладом? Думаете, господин Калкин - или как его там?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Тем не менее Юрий Анатольевич, постоянно размышляя о запрятанных ценностях - эти мысли отвлекали его от горьких и порой жутковатых воспоминаний, - пришел к любопытным выводам, которые сделали бы честь и профессиональному сыщику Конькову. А именно: клад не клад, но с недавнего времени старый дом стал для кого-то весьма привлекателен. Стоял себе и стоял десятилетиями, а тут вдруг появляется как бы наследник. Почти одновременно проявляет интерес и соседка, эта уже давно себя наследницей именовала, но только умозрительно. Возможно, и в самом деле желает отсюда перебраться в домик Марьи Фоминичны, как бы из коммуналки в отдельное жилье, однако почему именно сейчас?
Если незавидный домишко и есть флигель бывшего владения и составлял раньше его часть, то, может статься, что-то такое эти сомнительные наследники разузнали. Информацию какую-то получили - и засуетились. Где отправная точка событий? За границей скончалась некая Анна, Анюта - обоим она доводилась родственницей, но факт ее существования, скорее всего, скрывался, родственницы за границей прежними властями не одобрялись. Времена переменились - возможно, под конец жизни Анна и вступила с ними в переписку, рассказала про клад. Умирая же, поведала тайну еще и Акиму сыну двоюродного брата Александра. Кем он там ей доводится - двоюродным племянником, что ли? Седьмая вода на киселе. Однако сводная сестра Галина находится за тридевять земель, а этот малознакомый, недавно объявившейся родственник пребывает непосредственно у смертного одра. Вполне Анна могла и его обнадежить насчет наследства. Сестре написала, а ему из уст поведала. Вот родня и оживилась одновременно.
Теперь дальше. Что правда и что ложь в рассказах недавних визитеров? Так ли случайно эти двое познакомились якобы в уличном кафе? И Григорий сразу же привозит малознакомого субъекта с более чем сомнительной картой в Россию, в Москву, в Малаховку, именно в тот дом, что изображен на карте! Ну, знаете ли... Верится с трудом.
Увязая в бесплодных попытках разгадать, какую аферу затеяли проходимцы, Юрий Анатольевич, как никогда, нуждался в общении. Поделиться бы своими сомнениями и тревогами - но с кем? Не с добрейшей же Марьей Фоминичной, дай ей Бог здоровья, но что она поймет? Ходит по дому, потихоньку стены простукивает. Мечтает, стало быть, о кладе, верит в него, простая душа... У покойной Тамары был холодный, аналитический ум, но где она, Тамара? Как ни странно, чаще всего вспоминал Юрий Анатольевич того старика, что приезжал давеча с Лизой и ее приятелем. Дмитрий Макарович, кажется, в прошлом сотрудник уголовного розыска. Вот с ним бы потолковать...
И тут - надо же - за мутноватыми мелкими стеклами веранды возник чей-то силуэт, в раму постучали. Юрий Анатольевич подумал было, что, не достучавшись в дверь, посетитель, дабы привлечь внимание хозяина, обошел веранду кругом. "Странно, как это я стука не слышал? Вроде бы пока не глохну..." Зря, однако, он встревожился: оказалось, гость - а именно тот самый бывший сыщик, повидаться с которым мечтал Юрий Анатольевич, - явился не с улицы, а от соседки, попросту отодвинув две расшатавшиеся доски в заборе.
- Каким ветром? - удивился хозяин, - Впрочем, что это мы на крыльце стоим? Сделайте милость, заходите...
Лицо Конькова сморщилось, он вдруг расчихался, пояснил:
- У меня с детства на кошек аллергия. А у вас за стенкой их чертова уйма, да еще собачонки две. На бедность жалуется, а сама целый зверинец развела...
Юрий Анатольевич подобных взглядов никак не разделял -единственное, что роднило его со скандальной соседкой, было именно сочувствие к покинутым дачниками четвероногим бедолагам. Но возражать не стал, сказал примирительно:
- Моя кошка вам не опасна, тем более она в саду гуляет. Так что же вас привело в сельские края?
Выяснилось, что как раз поиски клада и привели. Обозначился общий интерес, и хозяин с гостем погрузились в увлекательнейшую беседу.
Слушал Коньков замечательно: не перебивал, глаз от собеседника не отводил. Одобрил его версию насчет аферы, затеянной "сладкой парочкой", еще бы, ведь белыми нитками шита эта ветхая с виду карта, подделать ничего не стоит. Согласился, что подозрителен внезапно вспыхнувший интерес к дому и вполне может быть увязан с недавней кончиной русской эмигрантки. Рассказал, в свою очередь, о том, что удалось выведать у соседки.
...Анна эта, отдавшая Богу душу в Париже, приходилась ей не больше, не меньше как старшей единоутробной сестрой. Родилась в двадцать первом, после нее у матери их, Натальи Акимовны, долго не было других детей. А муж настаивал, прямо-таки мечтал о сыне. Вместо долгожданного мальчика родилась девчонка. Вот эта самая любительница кошек-собак. А старшую вскоре после появления на свет сестрицы Галины поместили в интернат...
- Как это? - ужаснулся Юрий Анатольевич.
- А так это. Папаша - красный профессор из бывших красных командиров счел, что так лучше будет. Дескать, воспитывалась, как принцесса, избалована, ревнует. Что-то такое случилось - то ли она сестрицу новорожденную из кровати на пол вытряхнула, то ли еще в этом роде. Никто уже и не помнит...
- И мать согласилась?
- Как видите. Что тут скажешь? Время было смутное - тридцать пятый год, девочка-то была взрослая, лет пятнадцати-шестнадцати. Кстати, как она за границей оказалась: в детдоме ее на медсестру выучили, в войну на фронт отправили, а после войны она объявилась за границей. Не сразу, конечно. Одним словом, темна вода во облацех...
Красный профессор в тридцать седьмом уцелел, зато в сорок восьмом слегка потрепали его за космополитизм. Отмазался, живучий был. Старшую дочку в анкетах указывал как "пропавшую без вести на фронте во время В.О.В." Потерю эту переживал не слишком болезненно, а вот Наталья Акимовна до конца своих дней убивалась. Кстати, там фотография матери в рамочке на комоде стоит. Красавица была, не в пример дочке.
- Я часто замечал, что у дурнушек мать непременно красавица, заметил Юрий Анатольевич, в прошлом великий дока по части женщин. Он недоволен был, что беседа о кладе ушла в сторону и все стремился поворотить ее в прежнее русло:
- Эта дама, стало быть, прямая наследница своей сестры, если других наследников нет. Она богата была?
- Какое там! Всего и богатства - клад, который ее бабка купчиха Плотицына зарыла в Ма-ла-хов-ке, недоступной, как луна. Дом под Парижем у нее, однако, был, там и скончалась.
- Собственный дом под Парижем? Наверно, денег немалых стоит, предположил Юрий Анатольевич, - Что же все-таки с этим кладом? Думаете, господин Калкин - или как его там?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19