Он устраивал четырехминутный отдых каждые четыре круга в одном и том же месте. Четыре минуты - срок более чем достаточный, но бесшумный прыжок на десять футов представлял собой непосильную задачу. Поэтому я решил использовать в качестве лестницы доску, стоявшую у стены, вскарабкался по ней и втащил её за собой.
Шагнув навстречу освещенному квадрату, обозначавшему желанное окно, я вдруг почувствовал, как под ногами прогнулся настил и послышался треск сухого бамбука. Мелькнула запоздалая мысль, что вся эта чертова конструкция состоит из соломы, расстеленной на хлипком каркасе и обмазанной смесью коровяка с глиной.
Попытка добраться до стены оказалась безуспешной, и окутанный облаком пыли, я рухнул навзничь на бетонный пол палаты.
Индус-служитель вскрикнул от испуга и забарабанил в закрытую снаружи дверь. Я вскочил на ноги и с сожалением констатировал, что попал в ловушку: зарешеченные окна, запертая снаружи дверь. В палате находились две кровати, стол и стул для служителя. Одна кровать оказалась занятой, и я направился к ней. Вопли индуса стали к тому времени ещё громче и пронзительней. В кровати лежал европеец, одна нога его была в гипсе, голова забинтована. Он был в сознании, но находился под действием успокаивающих средств.
Одно можно было сказать определенно - это не Уэйнрайт.
Глава девятая.
Дверь с грохотом распахнулась, и в палату влетела охрана с оружием наизготовку. Я сделал единственно разумную в подобных обстоятельствах вещь: встал к ним лицом и поднял руки. Но этим я ничего не выиграл.
Первым до меня добрался сикх и с ходу врезал по лицу рукояткой пистолета, затем к нему присоединились остальные, а я растянулся на полу, получая пинки тяжелыми чапли горцев. За ними сгрудились зеваки, ситуация стала просто угрожающей. Я закрыл голову руками, подтянул колени к животу, но стало ясно, что если не удастся встать на ноги, то из меня сделают настоящую отбивную.
Неожиданно экзекуция прекратилась. Я рискнул открыть один глаз и увидел над собой немца. Он стоял, широко расставив ноги, и осыпал градом затрещин моих мучителей. Тюрбан уже давно слетел с моей головы, сикх схватил меня за волосы и поставил на ноги. Он выкрикивал на урду, что я тот самый тип, который уже пытался проникнуть сюда раньше, а привратник рассказал, что пару часов назад он вышвырнул меня из госпиталя вместе с другим вороватым мусульманским сукиным сыном.
Немец на плохом урду приказал всем замолчать, но его вряд ли кто услышал. Им хотелось только одного - вытащить меня на улицу, но от излишнего рвения они буквально рвали меня на части в разные стороны. Затем решили продолжить экзекуцию, но, к счастью, в этой толчее им было просто не развернуться.
Тут появилась Клер, и мир снизошел на распаленные головы, как упоительный бальзам. Она показала себя отличным знатоком психологии толпы в её высшем проявлении, прошла сквозь неё как напористый трехчетвертной команды регби, усиленно работая локтями, а её острые западные каблучки прошлись по голым восточным ступням.
Клер удалось пробиться к главному вдохновителю беспорядка, которым являлся сикх. Теперь он снова принялся молотить мою голову рукояткой своего пистолета. Она схватила его за бороду и рванула голову вниз, одновременно нанеся удар коленом. Яростный рев возмущения перешел в гнусавое сопение, сикх плюхнулся на пол, потирая расплющенный нос. Только это меня и спасло. Секунду назад все просто выли от предвкушения кровавой расправы, а теперь наступил шок, растерянное молчание. От кроткой, воспитанной мисс-сахиб никто не ждал такого напора пополам с замашками портового полицейского.
Она не сделала ни единой ошибки: не было ни ругани, ни упреков. Клер любезно поблагодарила всех за столь ярую озабоченность безопасностью госпиталя, отдельно отметив сикха за бдительность.
Клер даже не смотрела в мою сторону, за что я был ей особенно благодарен. Один глаз заплыл полностью, губы хоть раз, но встретились с чьим-то ботинком, а о многочисленных порезах и ссадинах, сочившихся кровью, упоминать просто излишне.
Немец быстро подошел к пациенту в кровати, которого вся эта кутерьма совсем не волновала, сделал беглый осмотр, повернулся и что-то сказал по-немецки Клер. Девушка кивнула в ответ, а затем попросила всех выйти на улицу, после чего охрана получила приказ доставить меня в амбулаторию, чтобы кто-нибудь из хирургического персонала обработал мои раны.
Я был счастлив услышать её приказ прекратить издевательства над моей персоной.
Два охранника вывели меня на улицу, тыча в спину дулами. Сикх замыкал шествие, все ещё сопя от негодования, но довольный публичным признанием своих заслуг.
Амбулатория разместилась в ещё одном бывшем складе боеприпасов. Меня усадили на стул, и медбрат принялся обрабатывать иодом мои раны, - к немалому удовольствию охраны, смотревшей на мои страдания. Зеркальная поверхность стерилизатора отражала мое лицо, которое очень напоминало вареный пудинг, использованный вместо футбольного мяча, а затем обработанный темно-коричневым гуталином.
Охрана села по бокам на корточки и размышляла о том, что я за человек, и какова моя дальнейшая судьба. Шерп считал меня пакистанским шпионом, которого в таком случае непременно передадут индийским властям, а те наверняка расстреляют. Сикх возражал, называл меня обычным бандитом, а значит повесить меня должна пограничная стража. Третий был уроженцем Тибета, он так и не смог прийти к какому-нибудь определенному решению и только жалел о прошедших днях. Очевидно, у кампов были более живописные способы обработки таких отбросов общества как я. Так, например, можно было бросить голого человека, прикованного к свежеосвежеванной собаке, на съедение волкам - вещь чрезвычайно полезная и к тому же занимательная, поскольку наиболее азартная часть публики могла заключать пари - кого волки съедят первым.
Они так углубились в мир своих фантазий, что даже не удосужились произвести обыск. Под рубашкой остались два пистолета и нож Сафараза, а также тысяча рупий в нательном поясе. На территории госпиталя пускать оружие в ход нельзя ни при каких обстоятельствах, но мне осталось тешить себя надеждой, что Сафараз из-за моего отсутствия заподозрит неладное и придет на выручку. А там, на воле все будет выглядеть совсем иначе, - если, конечно, мне суждено туда выбраться.
Затем в сопровождении немца снова появилась Клер. Они выставили охранников на улицу, а немец взял у сикха пистолет и недвусмысленно положил его на стол перед собой. Клер подошла ко мне, чтобы осмотреть лицо. Я закрыл здоровый глаз и уронил голову на грудь. Освещение было ярким, но мои всклоченные волосы, борода, ушибы, синяки и боевая раскраска иодом сделали меня неузнаваемым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Шагнув навстречу освещенному квадрату, обозначавшему желанное окно, я вдруг почувствовал, как под ногами прогнулся настил и послышался треск сухого бамбука. Мелькнула запоздалая мысль, что вся эта чертова конструкция состоит из соломы, расстеленной на хлипком каркасе и обмазанной смесью коровяка с глиной.
Попытка добраться до стены оказалась безуспешной, и окутанный облаком пыли, я рухнул навзничь на бетонный пол палаты.
Индус-служитель вскрикнул от испуга и забарабанил в закрытую снаружи дверь. Я вскочил на ноги и с сожалением констатировал, что попал в ловушку: зарешеченные окна, запертая снаружи дверь. В палате находились две кровати, стол и стул для служителя. Одна кровать оказалась занятой, и я направился к ней. Вопли индуса стали к тому времени ещё громче и пронзительней. В кровати лежал европеец, одна нога его была в гипсе, голова забинтована. Он был в сознании, но находился под действием успокаивающих средств.
Одно можно было сказать определенно - это не Уэйнрайт.
Глава девятая.
Дверь с грохотом распахнулась, и в палату влетела охрана с оружием наизготовку. Я сделал единственно разумную в подобных обстоятельствах вещь: встал к ним лицом и поднял руки. Но этим я ничего не выиграл.
Первым до меня добрался сикх и с ходу врезал по лицу рукояткой пистолета, затем к нему присоединились остальные, а я растянулся на полу, получая пинки тяжелыми чапли горцев. За ними сгрудились зеваки, ситуация стала просто угрожающей. Я закрыл голову руками, подтянул колени к животу, но стало ясно, что если не удастся встать на ноги, то из меня сделают настоящую отбивную.
Неожиданно экзекуция прекратилась. Я рискнул открыть один глаз и увидел над собой немца. Он стоял, широко расставив ноги, и осыпал градом затрещин моих мучителей. Тюрбан уже давно слетел с моей головы, сикх схватил меня за волосы и поставил на ноги. Он выкрикивал на урду, что я тот самый тип, который уже пытался проникнуть сюда раньше, а привратник рассказал, что пару часов назад он вышвырнул меня из госпиталя вместе с другим вороватым мусульманским сукиным сыном.
Немец на плохом урду приказал всем замолчать, но его вряд ли кто услышал. Им хотелось только одного - вытащить меня на улицу, но от излишнего рвения они буквально рвали меня на части в разные стороны. Затем решили продолжить экзекуцию, но, к счастью, в этой толчее им было просто не развернуться.
Тут появилась Клер, и мир снизошел на распаленные головы, как упоительный бальзам. Она показала себя отличным знатоком психологии толпы в её высшем проявлении, прошла сквозь неё как напористый трехчетвертной команды регби, усиленно работая локтями, а её острые западные каблучки прошлись по голым восточным ступням.
Клер удалось пробиться к главному вдохновителю беспорядка, которым являлся сикх. Теперь он снова принялся молотить мою голову рукояткой своего пистолета. Она схватила его за бороду и рванула голову вниз, одновременно нанеся удар коленом. Яростный рев возмущения перешел в гнусавое сопение, сикх плюхнулся на пол, потирая расплющенный нос. Только это меня и спасло. Секунду назад все просто выли от предвкушения кровавой расправы, а теперь наступил шок, растерянное молчание. От кроткой, воспитанной мисс-сахиб никто не ждал такого напора пополам с замашками портового полицейского.
Она не сделала ни единой ошибки: не было ни ругани, ни упреков. Клер любезно поблагодарила всех за столь ярую озабоченность безопасностью госпиталя, отдельно отметив сикха за бдительность.
Клер даже не смотрела в мою сторону, за что я был ей особенно благодарен. Один глаз заплыл полностью, губы хоть раз, но встретились с чьим-то ботинком, а о многочисленных порезах и ссадинах, сочившихся кровью, упоминать просто излишне.
Немец быстро подошел к пациенту в кровати, которого вся эта кутерьма совсем не волновала, сделал беглый осмотр, повернулся и что-то сказал по-немецки Клер. Девушка кивнула в ответ, а затем попросила всех выйти на улицу, после чего охрана получила приказ доставить меня в амбулаторию, чтобы кто-нибудь из хирургического персонала обработал мои раны.
Я был счастлив услышать её приказ прекратить издевательства над моей персоной.
Два охранника вывели меня на улицу, тыча в спину дулами. Сикх замыкал шествие, все ещё сопя от негодования, но довольный публичным признанием своих заслуг.
Амбулатория разместилась в ещё одном бывшем складе боеприпасов. Меня усадили на стул, и медбрат принялся обрабатывать иодом мои раны, - к немалому удовольствию охраны, смотревшей на мои страдания. Зеркальная поверхность стерилизатора отражала мое лицо, которое очень напоминало вареный пудинг, использованный вместо футбольного мяча, а затем обработанный темно-коричневым гуталином.
Охрана села по бокам на корточки и размышляла о том, что я за человек, и какова моя дальнейшая судьба. Шерп считал меня пакистанским шпионом, которого в таком случае непременно передадут индийским властям, а те наверняка расстреляют. Сикх возражал, называл меня обычным бандитом, а значит повесить меня должна пограничная стража. Третий был уроженцем Тибета, он так и не смог прийти к какому-нибудь определенному решению и только жалел о прошедших днях. Очевидно, у кампов были более живописные способы обработки таких отбросов общества как я. Так, например, можно было бросить голого человека, прикованного к свежеосвежеванной собаке, на съедение волкам - вещь чрезвычайно полезная и к тому же занимательная, поскольку наиболее азартная часть публики могла заключать пари - кого волки съедят первым.
Они так углубились в мир своих фантазий, что даже не удосужились произвести обыск. Под рубашкой остались два пистолета и нож Сафараза, а также тысяча рупий в нательном поясе. На территории госпиталя пускать оружие в ход нельзя ни при каких обстоятельствах, но мне осталось тешить себя надеждой, что Сафараз из-за моего отсутствия заподозрит неладное и придет на выручку. А там, на воле все будет выглядеть совсем иначе, - если, конечно, мне суждено туда выбраться.
Затем в сопровождении немца снова появилась Клер. Они выставили охранников на улицу, а немец взял у сикха пистолет и недвусмысленно положил его на стол перед собой. Клер подошла ко мне, чтобы осмотреть лицо. Я закрыл здоровый глаз и уронил голову на грудь. Освещение было ярким, но мои всклоченные волосы, борода, ушибы, синяки и боевая раскраска иодом сделали меня неузнаваемым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59