Мгновение спустя по коридору прошелестели быстрые шаги в сторону кухни.
Морин оглянулась. В проеме двери возникла ее падчерица. Одарив Морин и Сьюзен непроницаемым взглядом, прошла к холодильнику и дернула на себя дверцу. Потом достала молоко и сделала несколько глотков прямо из пакета, не утруждая себя возней со стаканом.
Морин хватило одного взгляда на напряженно вздернутые плечи Шелли, чтобы понять, что та ищет повода для ссоры. Морин сдержала готовый сорваться с языка окрик, когда Шелли, ткнув пакет молока обратно в холодильник, перевернула блюдо с виноградом.
Шелли ногой захлопнула холодильник и повернулась к двери. Увидев, что она, по-прежнему игнорируя обеих женщин, собирается выйти из кухни, Морин быстро проговорила:
– Мы так и не смогли найти тебя на кладбище, Шелли, и решили, что кто-нибудь из твоих друзей отвез тебя домой.
Темно-синие глаза Шелли отсутствующе остановились на Морин. С собранными в пучок длинными светлыми волосами, в темном платье и туфлях-лодочках девушка казалась старше своих шестнадцати лет. Морин в первый раз увидела крошечные золотые сережки у нее в ушах – последний подарок отца.
– Не хотела возвращаться вместе с тобой, Морин, – бесстрастно и жестко прозвучал ответ Шелли.
И она ушла прежде, чем Морин нашлась с ответом. К горлу подступил комок, веки снова защипало, но Морин и на этот раз не дала волю слезам. Мысль о том, что отец ждет ее в гостиной с кофе, заставила ее сдержаться. Избегая тревожного взгляда Сьюзен, она принялась одну за другой наполнять чашки и ставить их на поднос.
Сьюзен укоризненно покачала головой.
– Я понимаю, как она расстроена, и все же… Нет, эта девочка чистое наказание, Морин! Она еще доставит тебе уйму хлопот. Ее сегодняшней грубости просто-напросто нет оправдания. Подумать только, сначала отказалась сесть рядом с тобой в церкви, а с кладбища и вовсе исчезла. Как подумаю, через что тебе пришлось пройти благодаря ей за эти… сколько уже?.. Девять лет?
– Десять. Мы с Ллойдом поженились, когда мне было…
Морин замолчала. Сейчас это была более чем болезненная тема. Ей исполнился двадцать один, когда она вышла замуж за Ллойда. А ему – тридцать девять. И вот теперь, в сорок девять, его не стало. Не дожил до пятидесятилетия, которое его так страшило.
– Она, слов нет, настоящая куколка… Еще бы, с ее-то белокурыми локонами и потрясающей фигуркой, – продолжала Сьюзен. – Неудивительно, что все ребята в округе без ума от нее – включая и моего Джейми, а ведь ему еще и пятнадцати нет. Даже ты, полагаю, заметила, что он без конца подстригает изгородь между нашими участками. – Сьюзен помолчала, покачала головой. – Напрасный труд. Шелли в его сторону и бровью не поведет. У нее ведь роман с парнишкой Монтгомери – ну, с тем, у которого желтый «Порше». Боюсь, бедняга Джейми плохой конкурент сыну владельца крупного пароходства…
Сьюзен все говорила и говорила, и Морин изо всех сил старалась сосредоточиться на ее словах.
– Что ты сказала? Прости, я, кажется, задумалась…
– Не важно. Это просто мысли вслух. – Сьюзен пару секунд смотрела, как Морин раскладывает салфетки на подносе. – Как жаль, что у Ллойда, кроме вас двоих, никого в целом свете не осталось.
– Только троюродный брат, Ноа Ларсен. Достаточно дальнее родство.
– Ах да, кажется, помню. Это тот инженер, с которым я познакомилась на последней вечеринке? Он еще постоянно уезжает то в Африку, то в Южную Америку, да? Обидно, что он улетел за два часа до… до того, как это случилось.
– Да. Через день-два я ему напишу. По телефону его разыскивать бесполезно. Да и что он может сделать? – ответила Морин.
У нее адски болела голова. До того сильно болела, что Морин хотелось прижаться щекой к прохладной стойке кухонного бара. Но если она позволит себе это, если проявит хоть малейшую слабость, то ей никогда не избавиться от общества сердобольной Сьюзен…
– Что ж, по крайней мере тебе несколько дней не придется беспокоиться о еде, – сказала Сьюзен. – Мы столько всего наготовили, что вам с Шелли, пожалуй, на пару недель хватит. Все разложено и надписано. Можно заморозить, а потом разогревать в микроволновке. Я… мы решили, что какое-то время тебе будет не до магазинов.
– Спасибо, Сьюзен, ты так заботлива… – безжизненным тоном отозвалась Морин. Душой она вся была наверху, в комнате Шелли. Что она сейчас делает? Плачет? Или просто лежит на кровати, уставившись сухими глазами в потолок, и страдает в одиночку?
С тех пор как они вернулись из больницы – Боже милостивый, неужели прошло всего три дня? – Шелли ее избегала. А Морин была так поглощена собственным горем и подготовкой к похоронам, что даже не попыталась перекинуть мостик через возникшую между ними пропасть отчуждения. И вот теперь ее мучили сомнения – не лучше ли было сразу настоять на откровенной беседе, вместо того чтобы позволить Шелли самой переживать трагедию.
О, Ллойд, ну почему тебя нет рядом? Мне так нужна твоя помощь. Ты же знаешь, я никогда не умела справляться с твоей дочерью. Морин разозлилась. Мало того, что она жалеет себя, так еще и вроде бы обвиняет Ллойда. Как будто он специально решил умереть, чтобы ее бросить…
Ей как-то удалось пережить следующий час. Она произносила нужные слова, снова и снова благодарила всех за участие, за соболезнования. Позже – Морин знала это – она будет искренне благодарна им всем за заботу, за то, что пришли на похороны, за то, что проявили внимание… Но сейчас ей отчаянно хотелось остаться наедине со своим горем.
И вот наконец отец уехал. Раздавленный окурок от его любимой тонкой сигары в пепельнице – вот и все, что напоминало о его недолгом присутствии. Вскоре разошлись и остальные – соседи, друзья, коллеги Ллойда. Продолжая бормотать слова утешения и соболезнования, они с облегчением – Морин это чувствовала – принимали ее заверения, что с ней все в порядке и нет, мол, никому не нужно с ней оставаться на ночь.
Распрощавшись с ними, Морин собрала все букеты в гостиной и выбросила их в мусорный бак во дворе. Лишь после этого, вернувшись в дом, она рухнула в ближайшее кресло и закрыла лицо ладонями.
Но теперь, когда она могла плакать вволю, слезы не приходили. Веки ее горели от непролитых слез, но лицо словно превратилось в ледяную маску. Минуты бежали, не принося облегчения. Через некоторое время Морин поднялась и направилась по лестнице на второй этаж… медленно, неохотно. Что она может сказать Шелли, чтобы облегчить ее горе? Что жалеет о смерти ее отца? Что попытается его заменить, стать ей не только матерью, но и отцом?
Каким грубым фарсом покажется подобное заявление! Наверное, лучше будет просто повторить те слова, которые ей самой пришлось бесконечно выслушивать сегодня, – что время залечит рану, боль утихнет и когда-нибудь все в конце концов наладится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Морин оглянулась. В проеме двери возникла ее падчерица. Одарив Морин и Сьюзен непроницаемым взглядом, прошла к холодильнику и дернула на себя дверцу. Потом достала молоко и сделала несколько глотков прямо из пакета, не утруждая себя возней со стаканом.
Морин хватило одного взгляда на напряженно вздернутые плечи Шелли, чтобы понять, что та ищет повода для ссоры. Морин сдержала готовый сорваться с языка окрик, когда Шелли, ткнув пакет молока обратно в холодильник, перевернула блюдо с виноградом.
Шелли ногой захлопнула холодильник и повернулась к двери. Увидев, что она, по-прежнему игнорируя обеих женщин, собирается выйти из кухни, Морин быстро проговорила:
– Мы так и не смогли найти тебя на кладбище, Шелли, и решили, что кто-нибудь из твоих друзей отвез тебя домой.
Темно-синие глаза Шелли отсутствующе остановились на Морин. С собранными в пучок длинными светлыми волосами, в темном платье и туфлях-лодочках девушка казалась старше своих шестнадцати лет. Морин в первый раз увидела крошечные золотые сережки у нее в ушах – последний подарок отца.
– Не хотела возвращаться вместе с тобой, Морин, – бесстрастно и жестко прозвучал ответ Шелли.
И она ушла прежде, чем Морин нашлась с ответом. К горлу подступил комок, веки снова защипало, но Морин и на этот раз не дала волю слезам. Мысль о том, что отец ждет ее в гостиной с кофе, заставила ее сдержаться. Избегая тревожного взгляда Сьюзен, она принялась одну за другой наполнять чашки и ставить их на поднос.
Сьюзен укоризненно покачала головой.
– Я понимаю, как она расстроена, и все же… Нет, эта девочка чистое наказание, Морин! Она еще доставит тебе уйму хлопот. Ее сегодняшней грубости просто-напросто нет оправдания. Подумать только, сначала отказалась сесть рядом с тобой в церкви, а с кладбища и вовсе исчезла. Как подумаю, через что тебе пришлось пройти благодаря ей за эти… сколько уже?.. Девять лет?
– Десять. Мы с Ллойдом поженились, когда мне было…
Морин замолчала. Сейчас это была более чем болезненная тема. Ей исполнился двадцать один, когда она вышла замуж за Ллойда. А ему – тридцать девять. И вот теперь, в сорок девять, его не стало. Не дожил до пятидесятилетия, которое его так страшило.
– Она, слов нет, настоящая куколка… Еще бы, с ее-то белокурыми локонами и потрясающей фигуркой, – продолжала Сьюзен. – Неудивительно, что все ребята в округе без ума от нее – включая и моего Джейми, а ведь ему еще и пятнадцати нет. Даже ты, полагаю, заметила, что он без конца подстригает изгородь между нашими участками. – Сьюзен помолчала, покачала головой. – Напрасный труд. Шелли в его сторону и бровью не поведет. У нее ведь роман с парнишкой Монтгомери – ну, с тем, у которого желтый «Порше». Боюсь, бедняга Джейми плохой конкурент сыну владельца крупного пароходства…
Сьюзен все говорила и говорила, и Морин изо всех сил старалась сосредоточиться на ее словах.
– Что ты сказала? Прости, я, кажется, задумалась…
– Не важно. Это просто мысли вслух. – Сьюзен пару секунд смотрела, как Морин раскладывает салфетки на подносе. – Как жаль, что у Ллойда, кроме вас двоих, никого в целом свете не осталось.
– Только троюродный брат, Ноа Ларсен. Достаточно дальнее родство.
– Ах да, кажется, помню. Это тот инженер, с которым я познакомилась на последней вечеринке? Он еще постоянно уезжает то в Африку, то в Южную Америку, да? Обидно, что он улетел за два часа до… до того, как это случилось.
– Да. Через день-два я ему напишу. По телефону его разыскивать бесполезно. Да и что он может сделать? – ответила Морин.
У нее адски болела голова. До того сильно болела, что Морин хотелось прижаться щекой к прохладной стойке кухонного бара. Но если она позволит себе это, если проявит хоть малейшую слабость, то ей никогда не избавиться от общества сердобольной Сьюзен…
– Что ж, по крайней мере тебе несколько дней не придется беспокоиться о еде, – сказала Сьюзен. – Мы столько всего наготовили, что вам с Шелли, пожалуй, на пару недель хватит. Все разложено и надписано. Можно заморозить, а потом разогревать в микроволновке. Я… мы решили, что какое-то время тебе будет не до магазинов.
– Спасибо, Сьюзен, ты так заботлива… – безжизненным тоном отозвалась Морин. Душой она вся была наверху, в комнате Шелли. Что она сейчас делает? Плачет? Или просто лежит на кровати, уставившись сухими глазами в потолок, и страдает в одиночку?
С тех пор как они вернулись из больницы – Боже милостивый, неужели прошло всего три дня? – Шелли ее избегала. А Морин была так поглощена собственным горем и подготовкой к похоронам, что даже не попыталась перекинуть мостик через возникшую между ними пропасть отчуждения. И вот теперь ее мучили сомнения – не лучше ли было сразу настоять на откровенной беседе, вместо того чтобы позволить Шелли самой переживать трагедию.
О, Ллойд, ну почему тебя нет рядом? Мне так нужна твоя помощь. Ты же знаешь, я никогда не умела справляться с твоей дочерью. Морин разозлилась. Мало того, что она жалеет себя, так еще и вроде бы обвиняет Ллойда. Как будто он специально решил умереть, чтобы ее бросить…
Ей как-то удалось пережить следующий час. Она произносила нужные слова, снова и снова благодарила всех за участие, за соболезнования. Позже – Морин знала это – она будет искренне благодарна им всем за заботу, за то, что пришли на похороны, за то, что проявили внимание… Но сейчас ей отчаянно хотелось остаться наедине со своим горем.
И вот наконец отец уехал. Раздавленный окурок от его любимой тонкой сигары в пепельнице – вот и все, что напоминало о его недолгом присутствии. Вскоре разошлись и остальные – соседи, друзья, коллеги Ллойда. Продолжая бормотать слова утешения и соболезнования, они с облегчением – Морин это чувствовала – принимали ее заверения, что с ней все в порядке и нет, мол, никому не нужно с ней оставаться на ночь.
Распрощавшись с ними, Морин собрала все букеты в гостиной и выбросила их в мусорный бак во дворе. Лишь после этого, вернувшись в дом, она рухнула в ближайшее кресло и закрыла лицо ладонями.
Но теперь, когда она могла плакать вволю, слезы не приходили. Веки ее горели от непролитых слез, но лицо словно превратилось в ледяную маску. Минуты бежали, не принося облегчения. Через некоторое время Морин поднялась и направилась по лестнице на второй этаж… медленно, неохотно. Что она может сказать Шелли, чтобы облегчить ее горе? Что жалеет о смерти ее отца? Что попытается его заменить, стать ей не только матерью, но и отцом?
Каким грубым фарсом покажется подобное заявление! Наверное, лучше будет просто повторить те слова, которые ей самой пришлось бесконечно выслушивать сегодня, – что время залечит рану, боль утихнет и когда-нибудь все в конце концов наладится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44