– Повернув голову, он плюнул в лицо Трейбу. – А ты, Трейб, и сам пират, вонючая рыбешка, питающаяся объедками.
Трейб покраснел до корней волос, потом побледнел. Рывком выдернув Эсташа из тисков Сораля, он повалил пленника на колени и обнажил свой меч.
– Выбирай, – глухо произнес он. – Где тебе отрубить голову – на бревне требюше или на поручне? Ну, чертов изменник?
– Фантазия у тебя просто куриная, как и мозги, – саркастически заметил Эсташ. – А что скажет Хьюберт де Берг, когда узнает, что ты убил меня, отказавшись от выкупа в десять тысяч марок и от обещания присягнуть на верность королю Генриху?
Воцарилось гробовое молчание. Все знали, что Эсташ изменник и для него присягнуть на верность новому господину – все равно что пересесть за другой стол в огромной, переполненной трапезной, и все же люди не верили своим ушам. Да и названная сумма в десять тысяч марок тоже повергла их в шок.
Трейб фыркнул:
– Хьюберт де Берг одобрит мое решение. – И прежде чем кто-либо успел остановить его, он взмахнул мечом и одним точным движением опустил его на шею пленника. Голова и тело одновременно рухнули на палубу. Матросы в ужасе отскочили, уклоняясь от летящих в разные стороны брызг крови. Николас почувствовал, как; к горлу подступила тошнота, и сглотнул слюну. Ему не раз приходилось участвовать в жестоких сражениях, не раз случалось убивать, спасая собственную жизнь, но он знал, что, в отличие от некоторых, никогда не привыкнет к виду смерти, никогда не разовьет в себе склонность к убийству. По окончании боя он обычно испытывал ликование от того, что перехитрил противника, вышел целым и невредимым из схватки, но сама резня его не вдохновляла.
Трейб поднял обезглавленное тело Эсташа и, не обращая внимания на хлещущую кровь, швырнул его за борт. Оно плюхнулась в воду и вскоре исчезло под зеленой волной. Одобрительно крякнув, Трейб развернулся, взял копье у одного из солдат, насадил на железный наконечник голову Эсташа с застывшей на лине отвратительной ухмылкой и водрузил ее на носу корабля. Стекавшие с нее капли крови разбрызгивал морской ветер.
Испытывая отвращение, Николас поспешил вернуться на «Пандору».
Глава 15
По случаю победы англичан в Дувре устроили грандиозное празднество. Большинству крупных французских кораблей удалось целыми и невредимыми уйти от погони в Кале, но многие суда поменьше были захвачены вместе с грузом. В результате Людовик лишился подкрепления и вынужден был расстаться с надеждами на завоевание Англии.
Кроме лошадей и стенобитного орудия, Эсташ вез на своем паруснике несколько сундуков денег и рулоны шелка, предназначенные для нужд королевского двора. Хьюберт де Берг распределил трофеи между участниками сражения. Николасу достались мешочек византинов и отрез огненного шелка. Половину денег он раздал экипажу, а шелк решил продать в Бостоне. Ткань была роскошная, но он не хотел оставлять ее у себя: слишком мрачные раздумья она навевала.
Голову Эсташа Монаха выставили на всеобщее обозрение на стене дуврского замка. Николасу казалось, что поглазеть на страшный символ жестокости и поглумиться над ним пришло все население города. Эсташа в городе ненавидели. Он погубил немало английских судов и многих моряков, большинство из которых были уроженцами Дувра. Атмосфера в порту царила праздничная, таверны были битком набиты ликующим народом.
Как капитан одного из судов, пленивших Эсташа, Николас присутствовал на чествовании в замке, где участников торжества усердно потчевали вином и медом. Он пил и пил, пока не почувствовал, что голова идет кругом. Он силился вычеркнуть из памяти эпизод казни, пытался забыть, как Стивен Трейб отсек Эсташу голову и насадил ее на копье; но это никак не удавалось, так как в честь Трейба, объявленного героем дня, постоянно поднимали тосты.
Устав от пирушки, Николас извинился и, нетвердым шагом покинув зал, пошел искать уборную, чтобы облегчиться. Несколько общественных уборных, встроенных в толстую стену, находились на втором этаже. Сырой каменный сток усиливал тяжелый запах мочи и испражнений. Затаив дыхание, Николас как мог быстро справил нужду и поспешил прочь. Но не направился в зал – его уже тошнило от пиршества, – а стал бродить по лабиринтам замка, исследуя укромные уголки и лестницы, сквозь бойницы вглядываясь в темноту, откуда слышался рокот моря.
В конце концов, на нижнем этаже он набрел на часовню. Это была не величавая королевская часовня, а маленькая, скромная молельня, предназначенная для воинов гарнизона. Николас замешкался у входа. В светильниках мерцали свечи, мягкий золотистый полумрак манил его. Утром, перед выходом в море, священник отпустил ему грехи, но он чувствовал, что еще не закончил свой разговор с Богом. Он должен был поблагодарить его за то, что выжил, должен был помолиться за души тех, кто погиб.
Ступив в темноту, он перекрестился, рукой, утратившей твердость от вина, зажег свечу и опустился на колени перед алтарем. Подняв голову, Николас обнаружил, что он в часовне не один. Рядом, преклонив колена, молилась какая-то женщина. Она обернулась к нему. Он увидел бледный овал лица и медный блеск косы, выглядывающей из-под нижнего края платка. На щеках женщины сверкали слезинки. Она судорожно вздохнула, пытаясь справиться с рыданиями. Ее черты показались ему знакомыми, но, возможно, он и обознался.
– Прости, что помешал, – произнес он заплетающимся языком.
Она качнула головой:
– Ты не помешал. Я уже ухожу. – Она выпрямилась, поднявшись с колен плавным телодвижением. Ему сразу бросились в глаза ее рост, изгибы пышной фигуры.
– Надеюсь, не из-за меня.
– Нет. Я уже помолилась. – Тыльной стороной ладони она отерла лицо и посмотрела на него. И тогда Николас вспомнил. Эта статная женщина была любовницей Эдвина Легрена. Корабль Эдвина, «Сен-Жером», тоже принимал участие в сражении, но Николас не помнил, чтобы видел его маленького тучного хозяина на пиру в замке.
– Эдвин умер, – объяснила она, словно прочитав его мысли, и шмыгнула носом в льняной платок, который вытащила из рукава.
– Умер? – Николас наморщил лоб. Насколько он знал, была только одна серьезная схватка – та, в которой участвовал он. Остальные французские корабли бежали, словно птенцы, которым насыпали под хвост соли. – Как это случилось?
– В море его хватил удар, когда он повел свое судно в атаку. – Она опять шмыгнула носом. – Его матросы говорят, что он вдруг рухнул на палубу как подкошенный.
– Мне очень жаль. Я видел его вчера перед сражением. Он выглядел крепким и здоровым.
– Да, он был здоров. – Ее глаза вновь наполнились слезами, губы задрожали в улыбке, – Более чем обычно.
Николас не знал, что сказать, и просто смотрел на нее задумчивым и сочувственным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Трейб покраснел до корней волос, потом побледнел. Рывком выдернув Эсташа из тисков Сораля, он повалил пленника на колени и обнажил свой меч.
– Выбирай, – глухо произнес он. – Где тебе отрубить голову – на бревне требюше или на поручне? Ну, чертов изменник?
– Фантазия у тебя просто куриная, как и мозги, – саркастически заметил Эсташ. – А что скажет Хьюберт де Берг, когда узнает, что ты убил меня, отказавшись от выкупа в десять тысяч марок и от обещания присягнуть на верность королю Генриху?
Воцарилось гробовое молчание. Все знали, что Эсташ изменник и для него присягнуть на верность новому господину – все равно что пересесть за другой стол в огромной, переполненной трапезной, и все же люди не верили своим ушам. Да и названная сумма в десять тысяч марок тоже повергла их в шок.
Трейб фыркнул:
– Хьюберт де Берг одобрит мое решение. – И прежде чем кто-либо успел остановить его, он взмахнул мечом и одним точным движением опустил его на шею пленника. Голова и тело одновременно рухнули на палубу. Матросы в ужасе отскочили, уклоняясь от летящих в разные стороны брызг крови. Николас почувствовал, как; к горлу подступила тошнота, и сглотнул слюну. Ему не раз приходилось участвовать в жестоких сражениях, не раз случалось убивать, спасая собственную жизнь, но он знал, что, в отличие от некоторых, никогда не привыкнет к виду смерти, никогда не разовьет в себе склонность к убийству. По окончании боя он обычно испытывал ликование от того, что перехитрил противника, вышел целым и невредимым из схватки, но сама резня его не вдохновляла.
Трейб поднял обезглавленное тело Эсташа и, не обращая внимания на хлещущую кровь, швырнул его за борт. Оно плюхнулась в воду и вскоре исчезло под зеленой волной. Одобрительно крякнув, Трейб развернулся, взял копье у одного из солдат, насадил на железный наконечник голову Эсташа с застывшей на лине отвратительной ухмылкой и водрузил ее на носу корабля. Стекавшие с нее капли крови разбрызгивал морской ветер.
Испытывая отвращение, Николас поспешил вернуться на «Пандору».
Глава 15
По случаю победы англичан в Дувре устроили грандиозное празднество. Большинству крупных французских кораблей удалось целыми и невредимыми уйти от погони в Кале, но многие суда поменьше были захвачены вместе с грузом. В результате Людовик лишился подкрепления и вынужден был расстаться с надеждами на завоевание Англии.
Кроме лошадей и стенобитного орудия, Эсташ вез на своем паруснике несколько сундуков денег и рулоны шелка, предназначенные для нужд королевского двора. Хьюберт де Берг распределил трофеи между участниками сражения. Николасу достались мешочек византинов и отрез огненного шелка. Половину денег он раздал экипажу, а шелк решил продать в Бостоне. Ткань была роскошная, но он не хотел оставлять ее у себя: слишком мрачные раздумья она навевала.
Голову Эсташа Монаха выставили на всеобщее обозрение на стене дуврского замка. Николасу казалось, что поглазеть на страшный символ жестокости и поглумиться над ним пришло все население города. Эсташа в городе ненавидели. Он погубил немало английских судов и многих моряков, большинство из которых были уроженцами Дувра. Атмосфера в порту царила праздничная, таверны были битком набиты ликующим народом.
Как капитан одного из судов, пленивших Эсташа, Николас присутствовал на чествовании в замке, где участников торжества усердно потчевали вином и медом. Он пил и пил, пока не почувствовал, что голова идет кругом. Он силился вычеркнуть из памяти эпизод казни, пытался забыть, как Стивен Трейб отсек Эсташу голову и насадил ее на копье; но это никак не удавалось, так как в честь Трейба, объявленного героем дня, постоянно поднимали тосты.
Устав от пирушки, Николас извинился и, нетвердым шагом покинув зал, пошел искать уборную, чтобы облегчиться. Несколько общественных уборных, встроенных в толстую стену, находились на втором этаже. Сырой каменный сток усиливал тяжелый запах мочи и испражнений. Затаив дыхание, Николас как мог быстро справил нужду и поспешил прочь. Но не направился в зал – его уже тошнило от пиршества, – а стал бродить по лабиринтам замка, исследуя укромные уголки и лестницы, сквозь бойницы вглядываясь в темноту, откуда слышался рокот моря.
В конце концов, на нижнем этаже он набрел на часовню. Это была не величавая королевская часовня, а маленькая, скромная молельня, предназначенная для воинов гарнизона. Николас замешкался у входа. В светильниках мерцали свечи, мягкий золотистый полумрак манил его. Утром, перед выходом в море, священник отпустил ему грехи, но он чувствовал, что еще не закончил свой разговор с Богом. Он должен был поблагодарить его за то, что выжил, должен был помолиться за души тех, кто погиб.
Ступив в темноту, он перекрестился, рукой, утратившей твердость от вина, зажег свечу и опустился на колени перед алтарем. Подняв голову, Николас обнаружил, что он в часовне не один. Рядом, преклонив колена, молилась какая-то женщина. Она обернулась к нему. Он увидел бледный овал лица и медный блеск косы, выглядывающей из-под нижнего края платка. На щеках женщины сверкали слезинки. Она судорожно вздохнула, пытаясь справиться с рыданиями. Ее черты показались ему знакомыми, но, возможно, он и обознался.
– Прости, что помешал, – произнес он заплетающимся языком.
Она качнула головой:
– Ты не помешал. Я уже ухожу. – Она выпрямилась, поднявшись с колен плавным телодвижением. Ему сразу бросились в глаза ее рост, изгибы пышной фигуры.
– Надеюсь, не из-за меня.
– Нет. Я уже помолилась. – Тыльной стороной ладони она отерла лицо и посмотрела на него. И тогда Николас вспомнил. Эта статная женщина была любовницей Эдвина Легрена. Корабль Эдвина, «Сен-Жером», тоже принимал участие в сражении, но Николас не помнил, чтобы видел его маленького тучного хозяина на пиру в замке.
– Эдвин умер, – объяснила она, словно прочитав его мысли, и шмыгнула носом в льняной платок, который вытащила из рукава.
– Умер? – Николас наморщил лоб. Насколько он знал, была только одна серьезная схватка – та, в которой участвовал он. Остальные французские корабли бежали, словно птенцы, которым насыпали под хвост соли. – Как это случилось?
– В море его хватил удар, когда он повел свое судно в атаку. – Она опять шмыгнула носом. – Его матросы говорят, что он вдруг рухнул на палубу как подкошенный.
– Мне очень жаль. Я видел его вчера перед сражением. Он выглядел крепким и здоровым.
– Да, он был здоров. – Ее глаза вновь наполнились слезами, губы задрожали в улыбке, – Более чем обычно.
Николас не знал, что сказать, и просто смотрел на нее задумчивым и сочувственным взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120