Вы окажетесь в Гонолулу раньше их, подождете немного и уже вместе с ними поплывете в Сан-Франциско. И как только вы исчезнете, мы наконец-то обретем мир.
Он поднялся и стремительно двинулся к двери. И лишь на пороге развернулся и посмотрел на Эмилию. Она ошеломленно таращилась на князя. Гэндзи рассмеялся:
– Теперь вы видите, насколько несерьезны ваши доводы? Мы убивали друг друга еще за тысячу лет до вашего прибытия. За то, что кто-то наступил на чужую тень. За то, что кто-то сманил у другого гейшу. За то, что чей-то предок десять поколений назад предал другого предка. Не ссорься мы из-за цвета ваших глаз, мы бы с легкостью нашли другой повод для убийства. Уж вы мне поверьте.
Гэндзи надеялся успокоить Эмилию, но эти слова подействовали на девушку совершенно непредвиденным образом. Она растерянно заморгала, а потом вдруг разрыдалась – столь жалобно, что прежние слезы и в сравнение с нынешними не шли.
– Эмилия…
Гэндзи снова уселся рядом с девушкой, осторожно взял ее за подбородок и попытался повернуть лицом к себе. Эмилия, всхлипывая, отвернулась.
– Эмилия, простите меня, если я сказал что-то не то. Я просто хотел при помощи преувеличения показать вам, что ваш отъезд ровно ничего не решит и ничем нам не поможет.
– Я была так счастлива здесь… – сквозь плач произнесла Эмилия.
– Странно. А по вашему виду я бы и не сказал…
– Господин, – донесся от двери голос Ханако.
– А, Ханако! Входи. Я, право, в замешательстве.
Услышав имя Ханако, Эмилия подняла голову, а потом подбежала к служанке и со слезами уцепилась за нее. Гэндзи шагнул было к ним, но Ханако покачала головой.
– Я о ней позабочусь, – сказала Ханако и вывела плачущую девушку.
А Гэндзи остался стоять, ничего не соображая. Понять все это было не просто трудно, а невозможно. Гэндзи уселся на стул, тут же вскочил, прошел к окну, выглянул, не осознавая, на что смотрит, и уселся на подушку на полу. Быть может, медитация поможет ему обрести ясность? Но как он ни старался, ему не удавалось избавиться от одолевавшей его мешанины мыслей. У него не получилось даже как следует расслабить мышцы. Где уж тут надеяться прояснить сознание, если он даже собственное тело толком не контролирует? Так что от этой надежды Гэндзи пришлось отказаться. Но что же ему делать дальше?
Когда Хэйко впервые предположила – каким нелепым тогда казалось это предположение! – что Эмилия может стать матерью его ребенка, Гэндзи подумал, что его чувства станут непреодолимым препятствием. Точнее, отсутствие этих самых чувств. Мужчине вовсе не обязательно любить женщину, чтобы зачать с нею ребенка. Однако плотское влечение необходимо. А вот его-то и не было.
А потом вдруг оно появилось, совершенно неизъяснимым образом.
Нет, он не начал воспринимать ее внешний облик иначе. Да и как? В ней было слишком много несуразного: чересчур большая для правильного эстетического баланса грудь, ненормально узкая талия – как только потоки ци вообще проходят через среднюю часть тела? – неестественно короткое туловище и длинные ноги, несоразмерно широкие бедра и круглые, выступающие соски. Он просто представить не мог это тело с причудливо искаженными пропорциями облаченным в кимоно. Но даже если бы и удалось как-нибудь смягчить и сгладить все излишние округлости – какой цвет, какой узор способен хотя бы чуть-чуть отвлечь внимание от ее кошмарных золотистых волос? Нет, ни о каком изяществе тут не может быть и речи.
А если продолжать перечислять недостатки Эмилии, придется вспомнить еще и о ее росте. Хэйко была ему по плечо – подобное соотношение считалось идеальным для женщины. А Эмилия ростом почти не уступала самому Гэндзи. И когда она смотрела на него, то не снизу вверх. Ее голубые глаза, от которых голова шла кругом, были на уровне его глаз.
И все же с каждым днем Гэндзи желал ее все сильнее и сильнее. Не благодаря ее телесным достоинствам – в конце концов, он еще не выжил из ума, – но вопреки им. Ее душа была столь открыта, столь радостно видела хорошее в окружающих, не замечая дурного, столь невинна, беззащитна и бесхитростна, что сердце Гэндзи невольно распахнулось ей навстречу. С Эмилией он мог позабыть обо всех условностях и не держаться постоянно настороже. Он мог быть самим собой и говорить, как и Эмилия, все, что придет на ум. Он желал Эмилию, потому что любил ее суть, невзирая на ее внешность. Он любил ее за то, что и сам становился иным рядом с ней.
Он любил ее.
Когда он осознал это, то был потрясен. Как такое могло произойти? Пророчество должно было предупредить его. Он должен был почувствовать приближение этого чувства – но не сумел. И даже теперь, оглядываясь назад, он не смог бы сказать, где и в какой миг оно зародилось и что послужило толчком.
Но даже после того, как Гэндзи признал невозможное свершившимся, он продолжал надеяться на то, что Хэйко неверно истолковала видение. Как бы он ни относился к Эмилии, она-то явно его не желает. Она – христианка и всецело предана намерению нести свет своей веры. Одно препятствие исчезло, но сохранилось другое, не менее существенное.
То есть так он считал. А потом перестал. Эмилия не могла долго скрывать свои чувства – просто не умела. Трехлетний ребенок, и тот притворялся бы лучше ее. Последней надеждой Гэндзи оставался Старк. После кончины прежнего жениха Эмилии, преподобного Кромвеля, вроде бы предполагалось, что теперь ее мужем станет Старк. Но и эта надежда улетучилась. Старк не женился на Эмилии. Он помог построить дом миссии и вознамерился вернуться в Америку. Дзимбо, которого он знал под именем Итана Круза, был мертв. И Старка ничто более не привлекало в Японии. На самом деле он и так задержался здесь на несколько лишних месяцев, ведь особенных причин торопиться обратно в Америку тоже не имелось. Однако он все-таки решил уехать. И вот сегодня утром наконец отбыл.
Теперь Эмилию и Гэндзи отделяло друг от друга лишь его самообладание и то, что она не знала о его чувствах. И на Эмилию вполне можно было полагаться и дальше. Она чересчур скромна, чтобы заподозрить, как он к ней относится на самом деле. В себе Гэндзи тоже не сомневался, но совершенно в другом смысле. Он знал, что его решимость в конечном счете ослабеет, а после этого и Эмилия долго не продержится. Он знал это, поскольку наконец уразумел смысл первого видения.
До того он еще мог рассчитывать на то, что между ним и Эмилией ничего не произойдет. Ведь в противном случае придется признать, что второе видение сулит ей смерть в родах. Если их любовь станет взаимной, этот исход сделается неизбежным. Но не может ведь жизнь быть настолько жестокой!
Однако теперь Гэндзи знал: может. Он понял, кто такая госпожа Сидзукэ, и понял не благодаря видению, но благодаря озарению:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Он поднялся и стремительно двинулся к двери. И лишь на пороге развернулся и посмотрел на Эмилию. Она ошеломленно таращилась на князя. Гэндзи рассмеялся:
– Теперь вы видите, насколько несерьезны ваши доводы? Мы убивали друг друга еще за тысячу лет до вашего прибытия. За то, что кто-то наступил на чужую тень. За то, что кто-то сманил у другого гейшу. За то, что чей-то предок десять поколений назад предал другого предка. Не ссорься мы из-за цвета ваших глаз, мы бы с легкостью нашли другой повод для убийства. Уж вы мне поверьте.
Гэндзи надеялся успокоить Эмилию, но эти слова подействовали на девушку совершенно непредвиденным образом. Она растерянно заморгала, а потом вдруг разрыдалась – столь жалобно, что прежние слезы и в сравнение с нынешними не шли.
– Эмилия…
Гэндзи снова уселся рядом с девушкой, осторожно взял ее за подбородок и попытался повернуть лицом к себе. Эмилия, всхлипывая, отвернулась.
– Эмилия, простите меня, если я сказал что-то не то. Я просто хотел при помощи преувеличения показать вам, что ваш отъезд ровно ничего не решит и ничем нам не поможет.
– Я была так счастлива здесь… – сквозь плач произнесла Эмилия.
– Странно. А по вашему виду я бы и не сказал…
– Господин, – донесся от двери голос Ханако.
– А, Ханако! Входи. Я, право, в замешательстве.
Услышав имя Ханако, Эмилия подняла голову, а потом подбежала к служанке и со слезами уцепилась за нее. Гэндзи шагнул было к ним, но Ханако покачала головой.
– Я о ней позабочусь, – сказала Ханако и вывела плачущую девушку.
А Гэндзи остался стоять, ничего не соображая. Понять все это было не просто трудно, а невозможно. Гэндзи уселся на стул, тут же вскочил, прошел к окну, выглянул, не осознавая, на что смотрит, и уселся на подушку на полу. Быть может, медитация поможет ему обрести ясность? Но как он ни старался, ему не удавалось избавиться от одолевавшей его мешанины мыслей. У него не получилось даже как следует расслабить мышцы. Где уж тут надеяться прояснить сознание, если он даже собственное тело толком не контролирует? Так что от этой надежды Гэндзи пришлось отказаться. Но что же ему делать дальше?
Когда Хэйко впервые предположила – каким нелепым тогда казалось это предположение! – что Эмилия может стать матерью его ребенка, Гэндзи подумал, что его чувства станут непреодолимым препятствием. Точнее, отсутствие этих самых чувств. Мужчине вовсе не обязательно любить женщину, чтобы зачать с нею ребенка. Однако плотское влечение необходимо. А вот его-то и не было.
А потом вдруг оно появилось, совершенно неизъяснимым образом.
Нет, он не начал воспринимать ее внешний облик иначе. Да и как? В ней было слишком много несуразного: чересчур большая для правильного эстетического баланса грудь, ненормально узкая талия – как только потоки ци вообще проходят через среднюю часть тела? – неестественно короткое туловище и длинные ноги, несоразмерно широкие бедра и круглые, выступающие соски. Он просто представить не мог это тело с причудливо искаженными пропорциями облаченным в кимоно. Но даже если бы и удалось как-нибудь смягчить и сгладить все излишние округлости – какой цвет, какой узор способен хотя бы чуть-чуть отвлечь внимание от ее кошмарных золотистых волос? Нет, ни о каком изяществе тут не может быть и речи.
А если продолжать перечислять недостатки Эмилии, придется вспомнить еще и о ее росте. Хэйко была ему по плечо – подобное соотношение считалось идеальным для женщины. А Эмилия ростом почти не уступала самому Гэндзи. И когда она смотрела на него, то не снизу вверх. Ее голубые глаза, от которых голова шла кругом, были на уровне его глаз.
И все же с каждым днем Гэндзи желал ее все сильнее и сильнее. Не благодаря ее телесным достоинствам – в конце концов, он еще не выжил из ума, – но вопреки им. Ее душа была столь открыта, столь радостно видела хорошее в окружающих, не замечая дурного, столь невинна, беззащитна и бесхитростна, что сердце Гэндзи невольно распахнулось ей навстречу. С Эмилией он мог позабыть обо всех условностях и не держаться постоянно настороже. Он мог быть самим собой и говорить, как и Эмилия, все, что придет на ум. Он желал Эмилию, потому что любил ее суть, невзирая на ее внешность. Он любил ее за то, что и сам становился иным рядом с ней.
Он любил ее.
Когда он осознал это, то был потрясен. Как такое могло произойти? Пророчество должно было предупредить его. Он должен был почувствовать приближение этого чувства – но не сумел. И даже теперь, оглядываясь назад, он не смог бы сказать, где и в какой миг оно зародилось и что послужило толчком.
Но даже после того, как Гэндзи признал невозможное свершившимся, он продолжал надеяться на то, что Хэйко неверно истолковала видение. Как бы он ни относился к Эмилии, она-то явно его не желает. Она – христианка и всецело предана намерению нести свет своей веры. Одно препятствие исчезло, но сохранилось другое, не менее существенное.
То есть так он считал. А потом перестал. Эмилия не могла долго скрывать свои чувства – просто не умела. Трехлетний ребенок, и тот притворялся бы лучше ее. Последней надеждой Гэндзи оставался Старк. После кончины прежнего жениха Эмилии, преподобного Кромвеля, вроде бы предполагалось, что теперь ее мужем станет Старк. Но и эта надежда улетучилась. Старк не женился на Эмилии. Он помог построить дом миссии и вознамерился вернуться в Америку. Дзимбо, которого он знал под именем Итана Круза, был мертв. И Старка ничто более не привлекало в Японии. На самом деле он и так задержался здесь на несколько лишних месяцев, ведь особенных причин торопиться обратно в Америку тоже не имелось. Однако он все-таки решил уехать. И вот сегодня утром наконец отбыл.
Теперь Эмилию и Гэндзи отделяло друг от друга лишь его самообладание и то, что она не знала о его чувствах. И на Эмилию вполне можно было полагаться и дальше. Она чересчур скромна, чтобы заподозрить, как он к ней относится на самом деле. В себе Гэндзи тоже не сомневался, но совершенно в другом смысле. Он знал, что его решимость в конечном счете ослабеет, а после этого и Эмилия долго не продержится. Он знал это, поскольку наконец уразумел смысл первого видения.
До того он еще мог рассчитывать на то, что между ним и Эмилией ничего не произойдет. Ведь в противном случае придется признать, что второе видение сулит ей смерть в родах. Если их любовь станет взаимной, этот исход сделается неизбежным. Но не может ведь жизнь быть настолько жестокой!
Однако теперь Гэндзи знал: может. Он понял, кто такая госпожа Сидзукэ, и понял не благодаря видению, но благодаря озарению:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124