Я думала, что смогу повернуть обратно, но теперь понимаю, что это не в моих силах.
Надеюсь, ты еще будешь счастлив. Ты заслуживаешь счастья. Если тебя это хоть немного утешит, то я – нет.
Виви.
P. S. Лошадь в подвале».
Она затушила сигарету и прикурила новую. Положила левую руку на стол и опустила на нее отяжелевшую голову.
– Женевьева?
Она подняла глаза.
Перед ней стояли две женщины в черном.
– Марианна заметила вас с улицы, – сказала Августа Беттерсон.
– Норман часто приходил сюда, правда? – У Марианны было ясное и умное лицо. Ее нос напоминал лошадиный, но глаза казались огромными, чудесными, простодушными. В них лучилась доброта.
– Они все собираются здесь, – кивнула Женевьева.
– Вы когда-нибудь встречались с ним здесь, чтобы поговорить о журнале?
– Пару раз.
Женщины переглянулись.
– Вы сидели за этим столиком? Я имею в виду, с Норманом? – уточнила Августа.
– Возможно, я не помню.
– Можно мы присядем? – Августа подвинула стул и села. Марианна последовала ее примеру.
– Мы подумали, – начала Марианна. – Над тем, что вы сказали вчера.
– А что я сказала?
– Я сказала вам, что его поэзия потеряна, что она нереальна, пока не напечатана. Но вы ответили, что, возможно, кое-что уже напечатано. И только мы можем это спасти.
Женевьева пожала плечами.
– Норман так усердно трудился над журналом. – Августа была нежнее, чем Марианна. Она казалась старше, в ее лице чувствовалась некоторая мясистость. Но из-под этой кажущейся мягкости проглядывал стальной характер. – И Макэлмон, и все эти писатели. Будет ужасно стыдно, если их работа пойдет прахом.
– Ах. – Женевьева переводила взгляд с одной женщины на другую. – Вы хотите, чтобы я помогла. Мне очень жаль, но…
– Подумайте об этом. – На щеках Августы все еще виднелись следы слез. – Все поэмы и стихи собраны, есть много произведений известных писателей. Все отредактировано.
– Это всего один выпуск, – сказала Марианна. – Пока. Женевьева открыла рот, чтобы заговорить, но Августа прервала ее:
– Это ведь и ваш проект, не только Нормана. Мы прислушаемся к любым оценкам.
– Оценкам… – Она попробовала слово на вкус. Оно оказалось чужим. – Это странно. Правда, невероятно забавно.
Но никто не смеялся.
– У меня нет таланта, – ответила Женевьева. – Мои стихи никуда не годятся. Если не верите, почитайте сами. Мой блокнот все еще в вашей квартире.
– Но вчера мы не случайно встретили вас, – воскликнула Марианна. – Это знак. И сегодня мы натолкнулись на вас здесь – это тоже знак. Мы должны спасти журнал. Ради Нормана.
– Нам нужны деньги, – призналась Августа. Женевьева заказала еще три рюмки коньяку.
– Выпейте со мной, леди. Боюсь, это самое большее, что я могу для вас сделать. Понимаете, я только что ушла от мужа.
– Ушли? – Марианна нахмурилась.
Женевьева приподняла свой чемоданчик.
– Я путешествую налегке, вам не кажется?
– Значит, деньги… – начала Августа.
– Это его деньги. У меня нет ни гроша. Вы можете пойти и поговорить с Робертом, если хотите, но мне не кажется, что он будет расположен помочь журналу. Особенно после того, через что ему пришлось пройти по моей вине.
Официант принес три рюмки коньяку. Женевьева вертела в руках стакан, а Марианна выглядела мрачной и подавленной, но Августа улыбнулась и вылила ее коньяк в свою рюмку.
– Ну что ж. Мы отыщем другого спонсора. Спонсоры наверняка найдутся. Журнал выйдет в свет. Некоторые вещи предопределены, и это одна из них.
Что-то проскользнуло между двумя женщинами, что-то вроде нового прилива энергии. Еще двадцать четыре часа назад, в Нотр-Дам, они казались выдохшимися и опустошенными. Но сегодня они были полны новых планов и намерений.
– Вы правда в это верите? – уточнила Женевьева. – В то, что некоторые вещи «предопределены»?
Августа пожала плечами:
– Не знаю. Возможно, немного. Все зависит от человеческого отношения. Если что-то достойно того, чтобы за него бороться, не стоит сдаваться. Нужно сделать все, чтобы победить.
– Да, вы правы. – Что-то разгоралось в душе Женевьевы.
– Именно так Норман и прожил свою жизнь, – вздохнула Августа. – Люди, которые плохо знали его, считали, что он «всего лишь один из этих поэтов», крутится и пьет в барах Квартала. Но в Нормане было нечто большее. Он работал больше, чем все, кого я когда-либо знала. Он не тратил попусту ни единого дня. Долгое время его болезнь помогала ему быть сильнее. Имело ли это смысл? Болезнь делала его сильнее, заставляя чувствовать себя более целеустремленным и стойким.
Пламя разгоралось в сердце Женевьевы. И о чем только она думала, сидя здесь и распивая коньяк, тоскуя и глядя, как рушится жизнь вокруг нее? Словно пробудившись ото сна, она опрокинула рюмку и бросила на стол несколько франков.
– Вы уходите? – спросила Марианна.
– Да. Я еще должна кое-что сделать, по крайней мере, попытаться. Мне действительно очень жаль, что я не могу помочь вам с журналом. Хотя, думаю, у вас все получится. – Затем добавила, вспомнив что-то: – Подумайте о графине де Фремон. У нее куча денег, и она… легкий человек.
44
Ей казалось, что еще никогда она так долго не ждала, держа в руках телефонную трубку. Такой огромный промежуток времени, за который можно было сойти с ума от беспокойства. Бояться, испытывать трепет, молиться.
Пожалуйста, пусть он окажется там. Пожалуйста, пусть это будет он, а не она.
Время растягивалось. Оператор, должно быть, специально затягивала.
И вот, наконец… «Соединяю вас».
Раздался громкий щелчок, звук дыхания. Его дыхания. Она знала этот звук и обожала его.
– Паоло, мне так…
– Я понимаю.
– Ты сможешь меня когда-нибудь простить?
– Возможно. Ты пьяна?
– Да. Ушла от Роберта.
– Ты серьезно?
– Конечно серьезно. Я оставила Роберта, квартиру, свою коллекцию туфель… – Сердце болезненно колотилось о ребра. – Я сделала это, Паоло. Все кончено. Обратного пути нет.
Снова послышалось его дыхание.
– С тобой все в порядке?
– Сегодня вечером я уезжаю из Парижа.
– Куда ты поедешь?
– В Лондон. Поехали со мной.
Странный звук раздался на линии. Возможно, кашель, возможно, смех.
– Там мы сможем все начать заново. Лондон – великий город, возможно, более серьезный, чем Париж. Это не повредит твоей работе. У тебя появятся новые источники вдохновения. Мы будем вместе. И ни Роберт, ни… она не смогут доставить нам неприятностей. Мы можем обрести счастье.
В ответ она услышала молчание.
– Или же ты можешь остаться здесь со своими туфлями, ходить на вечеринки, спать с женщинами, которых не любишь ты и которые не любят тебя. Годы пройдут, а ты будешь становиться все более одиноким и ожесточенным. Жизнь без любви, вот что у тебя останется. Ты высохнешь, как старая слива. Неужели ты думаешь, что от этого твои туфли станут прекраснее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Надеюсь, ты еще будешь счастлив. Ты заслуживаешь счастья. Если тебя это хоть немного утешит, то я – нет.
Виви.
P. S. Лошадь в подвале».
Она затушила сигарету и прикурила новую. Положила левую руку на стол и опустила на нее отяжелевшую голову.
– Женевьева?
Она подняла глаза.
Перед ней стояли две женщины в черном.
– Марианна заметила вас с улицы, – сказала Августа Беттерсон.
– Норман часто приходил сюда, правда? – У Марианны было ясное и умное лицо. Ее нос напоминал лошадиный, но глаза казались огромными, чудесными, простодушными. В них лучилась доброта.
– Они все собираются здесь, – кивнула Женевьева.
– Вы когда-нибудь встречались с ним здесь, чтобы поговорить о журнале?
– Пару раз.
Женщины переглянулись.
– Вы сидели за этим столиком? Я имею в виду, с Норманом? – уточнила Августа.
– Возможно, я не помню.
– Можно мы присядем? – Августа подвинула стул и села. Марианна последовала ее примеру.
– Мы подумали, – начала Марианна. – Над тем, что вы сказали вчера.
– А что я сказала?
– Я сказала вам, что его поэзия потеряна, что она нереальна, пока не напечатана. Но вы ответили, что, возможно, кое-что уже напечатано. И только мы можем это спасти.
Женевьева пожала плечами.
– Норман так усердно трудился над журналом. – Августа была нежнее, чем Марианна. Она казалась старше, в ее лице чувствовалась некоторая мясистость. Но из-под этой кажущейся мягкости проглядывал стальной характер. – И Макэлмон, и все эти писатели. Будет ужасно стыдно, если их работа пойдет прахом.
– Ах. – Женевьева переводила взгляд с одной женщины на другую. – Вы хотите, чтобы я помогла. Мне очень жаль, но…
– Подумайте об этом. – На щеках Августы все еще виднелись следы слез. – Все поэмы и стихи собраны, есть много произведений известных писателей. Все отредактировано.
– Это всего один выпуск, – сказала Марианна. – Пока. Женевьева открыла рот, чтобы заговорить, но Августа прервала ее:
– Это ведь и ваш проект, не только Нормана. Мы прислушаемся к любым оценкам.
– Оценкам… – Она попробовала слово на вкус. Оно оказалось чужим. – Это странно. Правда, невероятно забавно.
Но никто не смеялся.
– У меня нет таланта, – ответила Женевьева. – Мои стихи никуда не годятся. Если не верите, почитайте сами. Мой блокнот все еще в вашей квартире.
– Но вчера мы не случайно встретили вас, – воскликнула Марианна. – Это знак. И сегодня мы натолкнулись на вас здесь – это тоже знак. Мы должны спасти журнал. Ради Нормана.
– Нам нужны деньги, – призналась Августа. Женевьева заказала еще три рюмки коньяку.
– Выпейте со мной, леди. Боюсь, это самое большее, что я могу для вас сделать. Понимаете, я только что ушла от мужа.
– Ушли? – Марианна нахмурилась.
Женевьева приподняла свой чемоданчик.
– Я путешествую налегке, вам не кажется?
– Значит, деньги… – начала Августа.
– Это его деньги. У меня нет ни гроша. Вы можете пойти и поговорить с Робертом, если хотите, но мне не кажется, что он будет расположен помочь журналу. Особенно после того, через что ему пришлось пройти по моей вине.
Официант принес три рюмки коньяку. Женевьева вертела в руках стакан, а Марианна выглядела мрачной и подавленной, но Августа улыбнулась и вылила ее коньяк в свою рюмку.
– Ну что ж. Мы отыщем другого спонсора. Спонсоры наверняка найдутся. Журнал выйдет в свет. Некоторые вещи предопределены, и это одна из них.
Что-то проскользнуло между двумя женщинами, что-то вроде нового прилива энергии. Еще двадцать четыре часа назад, в Нотр-Дам, они казались выдохшимися и опустошенными. Но сегодня они были полны новых планов и намерений.
– Вы правда в это верите? – уточнила Женевьева. – В то, что некоторые вещи «предопределены»?
Августа пожала плечами:
– Не знаю. Возможно, немного. Все зависит от человеческого отношения. Если что-то достойно того, чтобы за него бороться, не стоит сдаваться. Нужно сделать все, чтобы победить.
– Да, вы правы. – Что-то разгоралось в душе Женевьевы.
– Именно так Норман и прожил свою жизнь, – вздохнула Августа. – Люди, которые плохо знали его, считали, что он «всего лишь один из этих поэтов», крутится и пьет в барах Квартала. Но в Нормане было нечто большее. Он работал больше, чем все, кого я когда-либо знала. Он не тратил попусту ни единого дня. Долгое время его болезнь помогала ему быть сильнее. Имело ли это смысл? Болезнь делала его сильнее, заставляя чувствовать себя более целеустремленным и стойким.
Пламя разгоралось в сердце Женевьевы. И о чем только она думала, сидя здесь и распивая коньяк, тоскуя и глядя, как рушится жизнь вокруг нее? Словно пробудившись ото сна, она опрокинула рюмку и бросила на стол несколько франков.
– Вы уходите? – спросила Марианна.
– Да. Я еще должна кое-что сделать, по крайней мере, попытаться. Мне действительно очень жаль, что я не могу помочь вам с журналом. Хотя, думаю, у вас все получится. – Затем добавила, вспомнив что-то: – Подумайте о графине де Фремон. У нее куча денег, и она… легкий человек.
44
Ей казалось, что еще никогда она так долго не ждала, держа в руках телефонную трубку. Такой огромный промежуток времени, за который можно было сойти с ума от беспокойства. Бояться, испытывать трепет, молиться.
Пожалуйста, пусть он окажется там. Пожалуйста, пусть это будет он, а не она.
Время растягивалось. Оператор, должно быть, специально затягивала.
И вот, наконец… «Соединяю вас».
Раздался громкий щелчок, звук дыхания. Его дыхания. Она знала этот звук и обожала его.
– Паоло, мне так…
– Я понимаю.
– Ты сможешь меня когда-нибудь простить?
– Возможно. Ты пьяна?
– Да. Ушла от Роберта.
– Ты серьезно?
– Конечно серьезно. Я оставила Роберта, квартиру, свою коллекцию туфель… – Сердце болезненно колотилось о ребра. – Я сделала это, Паоло. Все кончено. Обратного пути нет.
Снова послышалось его дыхание.
– С тобой все в порядке?
– Сегодня вечером я уезжаю из Парижа.
– Куда ты поедешь?
– В Лондон. Поехали со мной.
Странный звук раздался на линии. Возможно, кашель, возможно, смех.
– Там мы сможем все начать заново. Лондон – великий город, возможно, более серьезный, чем Париж. Это не повредит твоей работе. У тебя появятся новые источники вдохновения. Мы будем вместе. И ни Роберт, ни… она не смогут доставить нам неприятностей. Мы можем обрести счастье.
В ответ она услышала молчание.
– Или же ты можешь остаться здесь со своими туфлями, ходить на вечеринки, спать с женщинами, которых не любишь ты и которые не любят тебя. Годы пройдут, а ты будешь становиться все более одиноким и ожесточенным. Жизнь без любви, вот что у тебя останется. Ты высохнешь, как старая слива. Неужели ты думаешь, что от этого твои туфли станут прекраснее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85