Я избираю новое направление через степь. Это было моей очередной ошибкой.
Определяю направление нашего движения по компасу и решительно спускаюсь с насыпи. Каждый шаг - маленькая тактическая задача: куда ступить. С тем, что наши сапоги из черных стали светло-коричневыми, я уже примирился. Земля судорожно цепляется за них и неохотно отпускает. Только бы грязь не потекла за голенища!
Наконец добираемся до лесосмуги - так здесь называют лесополосы, препятствия для снежных заносов. Здесь грунт потверже и идти куда легче. Спасибо тебе, лесная полоса.
Мы идем меж голых стволов. Галдят откуда-то слетевшиеся воробьи. Встречный ветер пахнет какими-то теплыми травами. И откуда апрельский ветер принес теплые запахи - никто знать не знает.
Поведение Цветкова мне все больше не нравится. Он идет, неторопливо поглядывает по сторонам, порой даже насвистывает какой-то мотивчик. Время от времени останавливается, прислоняется к дереву.
- Вы что? - спрашиваю я.
- Подустал малость.
В полдень натыкаемся на заброшенную ферму.
- Столько сена напасли, а жевать некому, - сокрушается невесть откуда появившаяся старушенция, видно, бригадирша. - Скот угнали от немца.
Нашему внезапному появлению она не удивляется и вопросов не задает. Делаем остановку, чтобы отдохнуть и перекусить. Из своих запасов уделяем пару бутербро дов с колбасой и ей. Старуха смотрит на колбасу, как на чудо.
Цветков примостился чуть поодаль и смачно жует курицу с пирожком, запивая все еще не иссякшей жидкостью из термоса, похоже компотом.
Закончив с нехитрой едой, поднимаемся. Цветков продолжает сидеть.
- Мне некуда спешить, - говорит. - Разве что в трибунал?
Должен сказать, что вести Цветкова, держа его на прицеле, удовольствие не из приятных. Поэтому Филенко связывает ему руки.
Цветков не дается и решительно заявляет:
- Со связанными руками не сделаю и шага.
Приходится уступить.
Дорога больше похожа на тропу. Все больше углубляемся в лес. Впереди Филенко, за ним на некотором отдалении Цветков и замыкающим я. Дорога упирается в лужу, Филенко ее обходит, Цветков шагает напрямик, с размаху наступая по воде. Брызги летят на мою шинель. Невольно замедляю шаг, хочу сделать ему замечание...
И вдруг Цветков, рванувшись в сторону, бежит. Между берез мелькает его рюкзак.
Я бросаюсь следом, слыша как за мной тяжело топает Филенко.
Выстрелить в воздух? А если не остановится? Стрелять прицельно? Что тогда делать с ним, раненым?
Внезапно Цветков прыгает в сторону, хватает суковатую палку и бросается на меня, но летит на землю от подножки Филенко.
Наваливаемся на него и вновь связываем ему руки. Теперь не побегает.
Однако Цветков, как ни в чем не бывало, опять заявляет:
- Пока рук не развяжете, никуда не пойду!
Что делать? Ведь в учебнике уголовного права о таких экстремальных ситуациях ничего не сказано.
Положение спасает Филенко, который ни в какие юридические дебри никогда не влезал. Он бесцеремонно хватает Цветкова за шиворот и тянет за собой. Тот упирается, заваливается на землю, чертит по ней каблуками, но Филенко непреклонен, продолжает тянуть его за собой.
И мне остается только прийти ему на помощь. Берем Цветкова под руки и волоком тащим назад, к дороге. Он по-прежнему упирается, пытаясь вырваться, нелепо перебирает ногами, но, когда выходим на дорогу, хмуро бурчит:
- Пустите, сам пойду.
Как оказалось, на этом наши злоключения не закончились. Догоняя Цветкова, мы сбились с пути и вышли на другую дорогу.
Впрочем это обстоятельство первоначально меня встревожило мало. Как истый горожанин, я всегда считал, что любая дорога, большая или малая, обязательно куда-нибудь да выведет.
Увы... Дорога тощала на глазах, расслаивалась на какие-то сомнительные тропинки и в конце концов уперлась в болото.
Висит над лесом сумрак. Сеет легкий дождичек. Вернуться бы на ферму, да только где она...
Усталые и злые бродим между деревьев. Наконец находим большое дупло, куда прячем свои пожитки.
- Разводить костер? - спрашивает Филенко.
Я киваю.
Филенко времени не теряет, наламывает сухих прошлогодних веток, собирает кучу рыжих листьев, пускает в ход кресало.
Затылком чувствую взгляд Цветкова. Он действительно смотрит на меня и, что самое главное, без всякой ненависти. Снисходительный, чуть презрительный взгляд человека, абсолютно уверенного в себе.
Темнота накрывает нас как-то сразу, и снова Цветков спит, завернувшись в свою шинель, всю ночь, а мы с Филенко - по очереди. Моя очередь вторая.
Будит меня какой-то не то звук, не то шум. Прислушиваюсь. Это не шум, это смех. Немного хрипловато смеется Цветков. Чего это ему так весело?
- Чудак ты солдат, - говорит Цветков, - о любви я заговорил так, для оправдания. Стал бы я из-за какой-то деревенской бабы рисковать собой. Надо иметь голову на плечах, а не кочан капусты. Похож я на такого дурня?
- Да нет, не похож, - соглашается Филенко.
Я лежу, не шевелясь, на своей сыроватой шинели. С чего начался этот разговор и куда пойдет?
- Вот ты воюешь, - вкрадчиво произносит Цветков, - что велят, то и делаешь. А ты подумал разок, какой толк? За что воюешь?
- За советскую власть, - отвечает Филенко.
- А какая тебе разница, что за власть: советская, немецкая или турецкая?! Партийный, что ли?
- Комсомолец.
- Так запомни. Бросай билет, пока есть время. Чуть земля просохнет, немцы в наступление пойдут. Представляешь, сколько танков за зиму понастроили? Европа! Как двинут, так до самого Урала допрут. Что тогда станешь делать?
- А як все, так и я. Воювать с Гитлером до победы.
- Надумал воевать на Урале? Да ты, солдат, наивняк. Сам-то откуда?
- Винницкий.
- Женат?
- Был бы женатый, да война...
- Вот и угонят тебя, как барана, за Урал, а какой-нибудь парень, что потолковей, будет в Виннице галушки жрать да на твоей девке женится. Тебе-то на что Урал?
- Все равно советская земля, - рассудительно отвечает Филенко.
- Опять ты за свое? Советская, немецкая... Ты до войны где работал?
- В колгоспе.
- Значит, батрачил?
- Колгоспник не батрак.
- Какая разница? Ведь на других работал, не на себя. Да ты при немцах с твоей силенкой в два года деньжат бы накопил и стал хозяином.
- Це точно, - соглашается Филенко. - Сила в мене е.
- То-то и оно. Понимать надо, что к чему.
Филенко молчит. Наконец слышу его насмешливый басок:
- Ну а тебе, капитан, мабудь при немцах буде погано, а?
- За меня, солдат, не волнуйся. Умные люди любой власти нужны. - И продолжает быстро, приглушенно: - Ты пойми, так и так под Гитлером жить. Это ж сила! Так что, брат, Россию не спасешь, себя надо спасать.
Цветков торопится. Еще вчера он осторожничал. Теперь идет в открытую. Видно, решил, что терять ему нечего.
Молчание, наверное, с минуту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Определяю направление нашего движения по компасу и решительно спускаюсь с насыпи. Каждый шаг - маленькая тактическая задача: куда ступить. С тем, что наши сапоги из черных стали светло-коричневыми, я уже примирился. Земля судорожно цепляется за них и неохотно отпускает. Только бы грязь не потекла за голенища!
Наконец добираемся до лесосмуги - так здесь называют лесополосы, препятствия для снежных заносов. Здесь грунт потверже и идти куда легче. Спасибо тебе, лесная полоса.
Мы идем меж голых стволов. Галдят откуда-то слетевшиеся воробьи. Встречный ветер пахнет какими-то теплыми травами. И откуда апрельский ветер принес теплые запахи - никто знать не знает.
Поведение Цветкова мне все больше не нравится. Он идет, неторопливо поглядывает по сторонам, порой даже насвистывает какой-то мотивчик. Время от времени останавливается, прислоняется к дереву.
- Вы что? - спрашиваю я.
- Подустал малость.
В полдень натыкаемся на заброшенную ферму.
- Столько сена напасли, а жевать некому, - сокрушается невесть откуда появившаяся старушенция, видно, бригадирша. - Скот угнали от немца.
Нашему внезапному появлению она не удивляется и вопросов не задает. Делаем остановку, чтобы отдохнуть и перекусить. Из своих запасов уделяем пару бутербро дов с колбасой и ей. Старуха смотрит на колбасу, как на чудо.
Цветков примостился чуть поодаль и смачно жует курицу с пирожком, запивая все еще не иссякшей жидкостью из термоса, похоже компотом.
Закончив с нехитрой едой, поднимаемся. Цветков продолжает сидеть.
- Мне некуда спешить, - говорит. - Разве что в трибунал?
Должен сказать, что вести Цветкова, держа его на прицеле, удовольствие не из приятных. Поэтому Филенко связывает ему руки.
Цветков не дается и решительно заявляет:
- Со связанными руками не сделаю и шага.
Приходится уступить.
Дорога больше похожа на тропу. Все больше углубляемся в лес. Впереди Филенко, за ним на некотором отдалении Цветков и замыкающим я. Дорога упирается в лужу, Филенко ее обходит, Цветков шагает напрямик, с размаху наступая по воде. Брызги летят на мою шинель. Невольно замедляю шаг, хочу сделать ему замечание...
И вдруг Цветков, рванувшись в сторону, бежит. Между берез мелькает его рюкзак.
Я бросаюсь следом, слыша как за мной тяжело топает Филенко.
Выстрелить в воздух? А если не остановится? Стрелять прицельно? Что тогда делать с ним, раненым?
Внезапно Цветков прыгает в сторону, хватает суковатую палку и бросается на меня, но летит на землю от подножки Филенко.
Наваливаемся на него и вновь связываем ему руки. Теперь не побегает.
Однако Цветков, как ни в чем не бывало, опять заявляет:
- Пока рук не развяжете, никуда не пойду!
Что делать? Ведь в учебнике уголовного права о таких экстремальных ситуациях ничего не сказано.
Положение спасает Филенко, который ни в какие юридические дебри никогда не влезал. Он бесцеремонно хватает Цветкова за шиворот и тянет за собой. Тот упирается, заваливается на землю, чертит по ней каблуками, но Филенко непреклонен, продолжает тянуть его за собой.
И мне остается только прийти ему на помощь. Берем Цветкова под руки и волоком тащим назад, к дороге. Он по-прежнему упирается, пытаясь вырваться, нелепо перебирает ногами, но, когда выходим на дорогу, хмуро бурчит:
- Пустите, сам пойду.
Как оказалось, на этом наши злоключения не закончились. Догоняя Цветкова, мы сбились с пути и вышли на другую дорогу.
Впрочем это обстоятельство первоначально меня встревожило мало. Как истый горожанин, я всегда считал, что любая дорога, большая или малая, обязательно куда-нибудь да выведет.
Увы... Дорога тощала на глазах, расслаивалась на какие-то сомнительные тропинки и в конце концов уперлась в болото.
Висит над лесом сумрак. Сеет легкий дождичек. Вернуться бы на ферму, да только где она...
Усталые и злые бродим между деревьев. Наконец находим большое дупло, куда прячем свои пожитки.
- Разводить костер? - спрашивает Филенко.
Я киваю.
Филенко времени не теряет, наламывает сухих прошлогодних веток, собирает кучу рыжих листьев, пускает в ход кресало.
Затылком чувствую взгляд Цветкова. Он действительно смотрит на меня и, что самое главное, без всякой ненависти. Снисходительный, чуть презрительный взгляд человека, абсолютно уверенного в себе.
Темнота накрывает нас как-то сразу, и снова Цветков спит, завернувшись в свою шинель, всю ночь, а мы с Филенко - по очереди. Моя очередь вторая.
Будит меня какой-то не то звук, не то шум. Прислушиваюсь. Это не шум, это смех. Немного хрипловато смеется Цветков. Чего это ему так весело?
- Чудак ты солдат, - говорит Цветков, - о любви я заговорил так, для оправдания. Стал бы я из-за какой-то деревенской бабы рисковать собой. Надо иметь голову на плечах, а не кочан капусты. Похож я на такого дурня?
- Да нет, не похож, - соглашается Филенко.
Я лежу, не шевелясь, на своей сыроватой шинели. С чего начался этот разговор и куда пойдет?
- Вот ты воюешь, - вкрадчиво произносит Цветков, - что велят, то и делаешь. А ты подумал разок, какой толк? За что воюешь?
- За советскую власть, - отвечает Филенко.
- А какая тебе разница, что за власть: советская, немецкая или турецкая?! Партийный, что ли?
- Комсомолец.
- Так запомни. Бросай билет, пока есть время. Чуть земля просохнет, немцы в наступление пойдут. Представляешь, сколько танков за зиму понастроили? Европа! Как двинут, так до самого Урала допрут. Что тогда станешь делать?
- А як все, так и я. Воювать с Гитлером до победы.
- Надумал воевать на Урале? Да ты, солдат, наивняк. Сам-то откуда?
- Винницкий.
- Женат?
- Был бы женатый, да война...
- Вот и угонят тебя, как барана, за Урал, а какой-нибудь парень, что потолковей, будет в Виннице галушки жрать да на твоей девке женится. Тебе-то на что Урал?
- Все равно советская земля, - рассудительно отвечает Филенко.
- Опять ты за свое? Советская, немецкая... Ты до войны где работал?
- В колгоспе.
- Значит, батрачил?
- Колгоспник не батрак.
- Какая разница? Ведь на других работал, не на себя. Да ты при немцах с твоей силенкой в два года деньжат бы накопил и стал хозяином.
- Це точно, - соглашается Филенко. - Сила в мене е.
- То-то и оно. Понимать надо, что к чему.
Филенко молчит. Наконец слышу его насмешливый басок:
- Ну а тебе, капитан, мабудь при немцах буде погано, а?
- За меня, солдат, не волнуйся. Умные люди любой власти нужны. - И продолжает быстро, приглушенно: - Ты пойми, так и так под Гитлером жить. Это ж сила! Так что, брат, Россию не спасешь, себя надо спасать.
Цветков торопится. Еще вчера он осторожничал. Теперь идет в открытую. Видно, решил, что терять ему нечего.
Молчание, наверное, с минуту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51