Ну это, судя по документам, вы умели делать. С энтузиазмом… За все надо платить, батя! Особенно за грешки молодости.
ГПЧ. Дурак, я выполнял приказ Главнокомандующего…
Сын. И успешно, коль в такие знатные люди вышел…
ГПЧ. Будь ты проклят!.. (Хрипит.) Валидол… там… там…
Сын. Не волнуйся. (С участием.) Вот и валидольчик… вот так… под язык… Дыши глубже… Зачем так волноваться?.. Никакое золото не стоит чести коммуниста…
ГПЧ. Уууйди…
Cын. Ухожу. А ты посоветуйся с боевой гвардией, с товарищами, так сказать, по казне…
ГПЧ (хрипит). Во-о-он!
Сын. Помни: помирать тебе рановато… Даю сутки…
И шаги, и удар дверью. И дыхание загнанного, беспомощного старика.
Через несколько минут из подъезда крепости бело-голубым шейхом или контрпринцем, как угодно, выплыл Виктор — международный рэкетир и потенциальный убийца отца своего.
Телохранители окружили его, молодого, но уже такого драгоценного, и повели в колыбель «кадиллака».
Ситуация возникала любопытная. Признаюсь, я люблю золотые вещички. На женщинах. Это их украшает. В данном случае, правда, ни женщин, ни вещичек, а, должно быть, одни золотые бруски. Знаменитое золото КПСС. Золото партии. Неужели оно существует? Столько о нем разговоров, что возникает однозначное впечатление: его нет в природе. Однако, оказывается, есть. Если все то, что мы прослушали в радиопьесе, правда. А почему бы нет? Накопление средств, если мне не изменяет память, началось у большевичков ещё до семнадцатого года. Многократное умножение валюты и недвижимости случилось в годах тридцатых за счет мощных позиций разведки в белой эмиграции и в Коминтерне. Хорошо почистили партийные кассы друзей и недругов соколы товарища Сталина. Уже тогда разведка и партия превратились в единый организм, этакий спрут, выполняющий личные указания вождя всех народов и народностей. Потом наступила удобная оттепель: СССР решил завоевать всю Африку, Южную Америку, Ближний Восток и Азию. Чтобы дружить, надо вооружить. Это был злободневный лозунг эпохи Карибского кризиса. А где оружие, там золотой дождь, золотые ручьи, золотые реки… Видимо, КПСС стояла не только у истоков, но и близ речных устьев… Была создана на черный день партийная касса. Общак, если быть откровенным и простым, как линия партии. Общак — это общая касса для воров, в которой хранятся деньги, предназначенные для оказания материальной помощи особо нуждающимся ворам. Воровские законы, они и в Кремле воровские. Только суммы на порядок выше в кремлевской зоне… И это верно: воры в законе, они же слуги народа, они же блатаки, то есть скупщики и укрыватели краденого, должны достойно представлять свой народ на международной арене. Деньги — власть, и молодым, нетерпеливым сыновьям хочется поскорее раздеть своих властолюбивых отцов. И плохо, если какой-нибудь папа зажился на белом свете. Не понимает родной, что пора и честь знать да в Царствие Небесное спешить. Боюсь, что ГПЧ участок номер три заказан.
«Кадиллак» уплыл в речные просторы улиц и проспектов. Мы же продолжали вести наблюдение за жертвой вымогательства. Поначалу слышали бормотание старого человека, всхлипы, шаркающие шаги, потом ГПЧ взялся за телефон, набрал номер.
— Алле? Михайлович? Это я… Вот сынок ко мне приехал…
— И чего ему надо? — Грубый, солдафонский голос. — Чего?
— Требует, так сказать, счетик перевести на себя…
— Подлец! — бухнул Михайлович. — Мы же договорились: золото партии это НЗ.
— С кем договорились?
— Ты что, дурак? Чтобы я тебе сказал по телефону?.. С кем надо… договорился… Сучий молодняк… За горло хватают… Микрухи херовы, — ругался солдат партии.
— И что делать, Михайлович?
— Ничего, — отрезал собеседник ГПЧ. — Я тебя после звона найду… — И бросил трубку.
— Ааа, чтоб вам всем подохнуть, псам безродным, — закашлялся заложник обстоятельств.
И был во всем, безусловно, прав, кроме одного: собаки никогда не предают и не сдают своих хозяев. Кажется, я уже говорил об этом. Только субъект рода человеческого способен… Нет, не буду петь оду мешку с дерьмом… Все и так ясно, без слов…
— Командир, выщелкиваем Михайловича? — предложил Никитин. — Это где-то здесь, рядом…
— Сколько по времени? — спросил я.
— Минут пять; если номер забронирован, десять…
— Как на акт с дэвушкой, — подмигнул Резо-Хулио и заработал подзатыльник от Никитина. — Больно же, вах! Шарик не казенный, мой…
— Працюй, вахлак, — отозвался от рулевого колеса Степа Рыдван.
Я понял, что мне лучше прогуляться, пока коллектив обрабатывает информацию и ищет адрес отечественного Бормана. Выбравшись из микроавтобуса, я увидел магазин «Овощи-фрукты». В пыльных витринах, как головы туземцев, лежали вялые кочаны капусты. Я направился в магазинчик. Зачем? Верно, за картошкой.
В овощно-фруктовом шопе было прохладно и малолюдно. Картофель походил на козьи катышки, и я задумался по поводу демаршей природы. Не желает земля наша рожать гениев и крупно аппетитную картошку. Вероятно, протестует против засилья бананов и кокосов. Их было много, бананов, в этом шопе. И были эти заморские фрукты похожи… Резо-Хулио бы точно сказал, на что, я же не буду… Хотя могу и сказать: на жухлые огурцы.
Мои философские раздумья были прерваны громким диалогом между продавщицами, могучими бой-бабами:
— У меня от этих цен волосы дыбом встают, ей-ей… По мне, уж лучше какой-нибудь малохольный Лелек; при нем же в коммунизме жили?..
— Эт'точно, Муся. За что боролись, на то и напоролись. По самый пупок…
Вот так начинаются социальные революции. И даже мировые. Я решил, что пора покидать антидемократический шоп. И верно: меня уже ждали — удалось засветить номер телефона и адрес ответственного за безопасность партийного сейфа.
Проезд по центральным переулкам был скор. Наш родной Борман, как представитель старой большевистской гвардии, проживал в бывшем доме имени Политкаторжанина, что на набережной Москвы-реки. Наш микроавтобус надежно скрылся в тень прошлого. А по настоящей реке под модную песенку плыл праздничный прогулочный теплоход. Я предложил Никитину пойти в гости. Правда, без приглашения. В нашей работе возникают подобные ситуации, когда нас не ждут, а мы приходим. Кажется, мы не вовремя? Тогда приносим извинения…
Без проблем мы добрались до нужной нам квартиры. И по неуловимым признакам поняли: что-то случилось. Аккуратно вскрыли дверь. Затхлый запах старости и лекарств был едок и токсичен.
В прихожей нас встретил товарищ Сталин в бюсто-бронзовом, к счастью, исполнении. В гостиной мерцал экраном телевизор — и напротив сидел в глубоком кресле старик. Казалось, что он спит, опустив голову. На вид ему было лет триста. Трубка телефона лежала на полу, у безжизненной руки Михайловича. Никитин взял эту руку, как сухую ветку, потом проговорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
ГПЧ. Дурак, я выполнял приказ Главнокомандующего…
Сын. И успешно, коль в такие знатные люди вышел…
ГПЧ. Будь ты проклят!.. (Хрипит.) Валидол… там… там…
Сын. Не волнуйся. (С участием.) Вот и валидольчик… вот так… под язык… Дыши глубже… Зачем так волноваться?.. Никакое золото не стоит чести коммуниста…
ГПЧ. Уууйди…
Cын. Ухожу. А ты посоветуйся с боевой гвардией, с товарищами, так сказать, по казне…
ГПЧ (хрипит). Во-о-он!
Сын. Помни: помирать тебе рановато… Даю сутки…
И шаги, и удар дверью. И дыхание загнанного, беспомощного старика.
Через несколько минут из подъезда крепости бело-голубым шейхом или контрпринцем, как угодно, выплыл Виктор — международный рэкетир и потенциальный убийца отца своего.
Телохранители окружили его, молодого, но уже такого драгоценного, и повели в колыбель «кадиллака».
Ситуация возникала любопытная. Признаюсь, я люблю золотые вещички. На женщинах. Это их украшает. В данном случае, правда, ни женщин, ни вещичек, а, должно быть, одни золотые бруски. Знаменитое золото КПСС. Золото партии. Неужели оно существует? Столько о нем разговоров, что возникает однозначное впечатление: его нет в природе. Однако, оказывается, есть. Если все то, что мы прослушали в радиопьесе, правда. А почему бы нет? Накопление средств, если мне не изменяет память, началось у большевичков ещё до семнадцатого года. Многократное умножение валюты и недвижимости случилось в годах тридцатых за счет мощных позиций разведки в белой эмиграции и в Коминтерне. Хорошо почистили партийные кассы друзей и недругов соколы товарища Сталина. Уже тогда разведка и партия превратились в единый организм, этакий спрут, выполняющий личные указания вождя всех народов и народностей. Потом наступила удобная оттепель: СССР решил завоевать всю Африку, Южную Америку, Ближний Восток и Азию. Чтобы дружить, надо вооружить. Это был злободневный лозунг эпохи Карибского кризиса. А где оружие, там золотой дождь, золотые ручьи, золотые реки… Видимо, КПСС стояла не только у истоков, но и близ речных устьев… Была создана на черный день партийная касса. Общак, если быть откровенным и простым, как линия партии. Общак — это общая касса для воров, в которой хранятся деньги, предназначенные для оказания материальной помощи особо нуждающимся ворам. Воровские законы, они и в Кремле воровские. Только суммы на порядок выше в кремлевской зоне… И это верно: воры в законе, они же слуги народа, они же блатаки, то есть скупщики и укрыватели краденого, должны достойно представлять свой народ на международной арене. Деньги — власть, и молодым, нетерпеливым сыновьям хочется поскорее раздеть своих властолюбивых отцов. И плохо, если какой-нибудь папа зажился на белом свете. Не понимает родной, что пора и честь знать да в Царствие Небесное спешить. Боюсь, что ГПЧ участок номер три заказан.
«Кадиллак» уплыл в речные просторы улиц и проспектов. Мы же продолжали вести наблюдение за жертвой вымогательства. Поначалу слышали бормотание старого человека, всхлипы, шаркающие шаги, потом ГПЧ взялся за телефон, набрал номер.
— Алле? Михайлович? Это я… Вот сынок ко мне приехал…
— И чего ему надо? — Грубый, солдафонский голос. — Чего?
— Требует, так сказать, счетик перевести на себя…
— Подлец! — бухнул Михайлович. — Мы же договорились: золото партии это НЗ.
— С кем договорились?
— Ты что, дурак? Чтобы я тебе сказал по телефону?.. С кем надо… договорился… Сучий молодняк… За горло хватают… Микрухи херовы, — ругался солдат партии.
— И что делать, Михайлович?
— Ничего, — отрезал собеседник ГПЧ. — Я тебя после звона найду… — И бросил трубку.
— Ааа, чтоб вам всем подохнуть, псам безродным, — закашлялся заложник обстоятельств.
И был во всем, безусловно, прав, кроме одного: собаки никогда не предают и не сдают своих хозяев. Кажется, я уже говорил об этом. Только субъект рода человеческого способен… Нет, не буду петь оду мешку с дерьмом… Все и так ясно, без слов…
— Командир, выщелкиваем Михайловича? — предложил Никитин. — Это где-то здесь, рядом…
— Сколько по времени? — спросил я.
— Минут пять; если номер забронирован, десять…
— Как на акт с дэвушкой, — подмигнул Резо-Хулио и заработал подзатыльник от Никитина. — Больно же, вах! Шарик не казенный, мой…
— Працюй, вахлак, — отозвался от рулевого колеса Степа Рыдван.
Я понял, что мне лучше прогуляться, пока коллектив обрабатывает информацию и ищет адрес отечественного Бормана. Выбравшись из микроавтобуса, я увидел магазин «Овощи-фрукты». В пыльных витринах, как головы туземцев, лежали вялые кочаны капусты. Я направился в магазинчик. Зачем? Верно, за картошкой.
В овощно-фруктовом шопе было прохладно и малолюдно. Картофель походил на козьи катышки, и я задумался по поводу демаршей природы. Не желает земля наша рожать гениев и крупно аппетитную картошку. Вероятно, протестует против засилья бананов и кокосов. Их было много, бананов, в этом шопе. И были эти заморские фрукты похожи… Резо-Хулио бы точно сказал, на что, я же не буду… Хотя могу и сказать: на жухлые огурцы.
Мои философские раздумья были прерваны громким диалогом между продавщицами, могучими бой-бабами:
— У меня от этих цен волосы дыбом встают, ей-ей… По мне, уж лучше какой-нибудь малохольный Лелек; при нем же в коммунизме жили?..
— Эт'точно, Муся. За что боролись, на то и напоролись. По самый пупок…
Вот так начинаются социальные революции. И даже мировые. Я решил, что пора покидать антидемократический шоп. И верно: меня уже ждали — удалось засветить номер телефона и адрес ответственного за безопасность партийного сейфа.
Проезд по центральным переулкам был скор. Наш родной Борман, как представитель старой большевистской гвардии, проживал в бывшем доме имени Политкаторжанина, что на набережной Москвы-реки. Наш микроавтобус надежно скрылся в тень прошлого. А по настоящей реке под модную песенку плыл праздничный прогулочный теплоход. Я предложил Никитину пойти в гости. Правда, без приглашения. В нашей работе возникают подобные ситуации, когда нас не ждут, а мы приходим. Кажется, мы не вовремя? Тогда приносим извинения…
Без проблем мы добрались до нужной нам квартиры. И по неуловимым признакам поняли: что-то случилось. Аккуратно вскрыли дверь. Затхлый запах старости и лекарств был едок и токсичен.
В прихожей нас встретил товарищ Сталин в бюсто-бронзовом, к счастью, исполнении. В гостиной мерцал экраном телевизор — и напротив сидел в глубоком кресле старик. Казалось, что он спит, опустив голову. На вид ему было лет триста. Трубка телефона лежала на полу, у безжизненной руки Михайловича. Никитин взял эту руку, как сухую ветку, потом проговорил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161