На Тимохина я не мог смотреть спокойно — вскипала злость. Он сидел рядом с Роговым, голова бессильно моталась при каждом толчке машины.
— Все равно убью гадюку, — повторял он пьяно, — найду и убью. Зачем навела ментов? Убью!
— Будет тебе, — не выдержал Рогов. — Никто на тебя не наводил, сами нашли. Зимовье-то твое я что, не знаю? А бабу зря ругаешь, отвяжись от нее. И не грози, и так делов наделал. Ранил ведь человека, едва не убил.
— Я не хотел в него, — уже осмысленно и с тревогой сказал Тимохин. — Я в Лидку хотел, зачем же он подставился?
— Эх, Тимохин, Тимохин, — грустно сказал Рогов, — я тебя давно знаю, а того парня — первый день. Но вижу, какие вы разные люди.
— Люди, люди, — пробормотал Тимохин, — все люди одинаковые. Руки, ноги и все такое…
— Не скажи, Тимохин, — серьезно возразил Рогов, — люди душой разнятся. Ты стрелял в человека, а он собой его прикрыл. Вот разница в чем между вами. Потому-то ты в тайге от детей прячешься, а он… — Рогов махнул рукой. — Что тебе объяснять! Разберутся вот с вами где надо.
— А я-то при чем? — впервые подал голос Найденов. — Я к этому делу причастия не имею! Водку, продукты ему носил, да, было такое дело, а больше ничего…
— Разберутся, разберутся, — осадил его лесничий.
Я не вмешивался в разговор, но в отделе, превозмогая усталость, сразу повел Найденова в кабинет.
Остановил меня дежурный.
— Никонюк вас спрашивал, — сообщил он, — и майор звонил, велел переодеть вас в сухое да накормить. А этот, — он кивнул на Найденова, — пусть здесь посидит, в дежурке. Майор сказал, что скоро прибудет.
Я попросил дежурного сообщить капитану «Сокола» о нашем прибытии и прошел в кабинет Ждановича.
Ах, как хотелось мне прилечь хотя бы вот здесь, на стульях, вытянуть гудевшие ноги… Но об отдыхе лучше было не думать, я быстро переоделся в сухое — дежурный позаботился об этом, он же принес мне большую кружку горячего душистого чая и несколько кусков хлеба с нежно-розовым, слегка пахнущим чесноком салом.
Уже через десять минут я вызвал Найденова. Неужели мне наконец повезет и я узнаю тайну второго дела? В первом все встало на свои места еще днем — Тимохин не исчез с судна, а попросту сбежал, не желая платить детям алименты.
А вот что стряслось с Балабаном?
Найденов не пытался скрыть свою растерянность и беспокойство — понимал, к чему прикоснулся. Едва войдя в кабинет, он спросил:
— Что мне за это будет? Вы же видели, я ничего такого не сделал, это все Тимохин…
Я нисколько не жалел Найденова, но не в моих правилах было скрывать правду и запугивать человека:
— Не делал ничего плохого, так ничего и не будет, — успокоил я его, — но мы не только Тимохина, мы и вас искали.
— Знаю, — опустил голову Найденов. — Из-за матроса?
— Из-за него, — подтвердил я. — Давай-ка, парень, выкладывай все начистоту, послушай моего совета. Видишь, как круто все заварилось.
— Но я ведь здесь тоже ни при чем, с матросом-то! — не то злость, не то отчаяние было в голосе Найденова. — Любой мог стоять на вахте вместо меня — я все сделал, как полагается, а как увидел, что он с моим канатом за леерное ограждение шагнул, я даже свистнул ему, предупредить хотел…
— Свистнул? — переспросил я, вспомнив рассказ Приходько и маленького Линя.
— Ну да, — подтвердил Найденов, — свистнул. Ведь как все получилось? Я канат ему бросил, он принял — все в порядке. Но судно разносит, надо быстро конец крепить на кнехте, а матрос квелый какой-то, не может подтянуть. Перешагнул он через ограждение, конец набросил на кнехт, а я вижу — сейчас его за борт канатом сбросит, канат-то натягивается! Свистнуть успел, а его канатом — раз! — и не вскрикнул. Я к борту, а его уж не видно.
— Почему сигнал не подал: «Человек за бортом?»
— Так вначале я растерялся, потом подождал немного — выплывет, думаю. Ну, а потом Лидка вышла — молчи, говорит, а не то попадет тебе. Подумают, что второго за вахту угробил. Тимохина-то ведь в прошлом году я вывез втихую. В свою вахту. Уговорил он меня. Поищут, мол, решат, что утонул, а я буду вольный казак, а то гнись на алименты. С Лидкой он тогда крутил.
— Вот-вот, — позлорадствовал я, не удержавшись, — поиграл Тимохин. В казаки-разбойники. Побыл вольным казаком, теперь стал разбойником!
— Да уж, — печально сказал Найденов. — Я его предупредить хотел, чтобы уходил от греха. Не знал, что и Лидка заявится с тем же. Вот и влип в историю.
— Влип, — подтвердил я.
Вот так и раскрылась история гибели матроса Балабана. Какое-то подобие этой истории я интуитивно чувствовал. Потому и спрашивал Чурина о технике безопасности…
Во время разговора с Найденовым по-хозяйски широко открылась дверь кабинета, вошли без приглашения мои капитаны. Я видел, что Никонюк торжествует, а Чурин сильно смущен, костлявые плечи его то и дело приподнимались, словно говоря: «Ну, бывает, бывает и так, кто же мог подумать?!» Увидев в кабинете Найденова, Никонюк не удивился, властно указал на дверь:
— Жди в коридоре, парень!
Я попытался вмешаться, но Никонюк остановил меня весьма энергично:
— Стоп, машина! — сказал он, взял из рук Чурина большой лист бумаги, прижал короткопалыми сильными ладонями. На листе аккуратно были вычерчены какие-то линии, овалы…
— Вот, — торжественно сказал Никонюк, — вот что случилось в ту ночь при швартовке…
Я посмотрел чертежи. Расчеты капитанов подтверждали рассказ Найденова. Да, нарушены были правила техники безопасности. Вахтенный матрос Балабан, мечтательный и нерасторопный, не справился со швартовкой. Крепя на кнехте конец каната, он перешагнул через леерное ограждение судна, и натянувшийся канат сбросил его в реку между суднами.
Я смотрел на понурившегося Чурина, вспоминая его гневный монолог, и думал: «А ведь и вправду, будь капитан земснаряда внимательнее к своим людям, заметил бы, что Балабан слаб, а в духоту, перед непогодой — особенно. Был бы хороший капитан — не допустил бы гибели парня… И Найденов… Мог бы спасти… Равнодушие…
Чурин, словно читая мои мысли, виновато сказал:
— Что ж, придется ответить…
Я молча кивнул. Ответить придется.
Вскоре пришел Жданович, по его лицу я определил сразу — с Таюрским порядок.
— К себе отвез его после больницы, — сказал Жданович, и мне приятно было слышать нежные нотки, прорывавшиеся в голосе этого большого сурового человека. — Не захотел там остаться. Спит сейчас, а я — сюда.
Мы еще посидели вчетвером — капитаны, Жданович и я, выпили крепкого чаю, составили подробный план розыска тела матроса Балабана. Даже с помощью водолазов, уверяли речники, тело парня будет найдено дня через три-четыре, не раньше. Больно уж холодна сибирская река, слишком сильно ее течение…
Потом Жданович увел меня к себе, и я не удержался, зашел в комнату, где спал Таюрский.
1 2 3 4 5 6 7 8
— Все равно убью гадюку, — повторял он пьяно, — найду и убью. Зачем навела ментов? Убью!
— Будет тебе, — не выдержал Рогов. — Никто на тебя не наводил, сами нашли. Зимовье-то твое я что, не знаю? А бабу зря ругаешь, отвяжись от нее. И не грози, и так делов наделал. Ранил ведь человека, едва не убил.
— Я не хотел в него, — уже осмысленно и с тревогой сказал Тимохин. — Я в Лидку хотел, зачем же он подставился?
— Эх, Тимохин, Тимохин, — грустно сказал Рогов, — я тебя давно знаю, а того парня — первый день. Но вижу, какие вы разные люди.
— Люди, люди, — пробормотал Тимохин, — все люди одинаковые. Руки, ноги и все такое…
— Не скажи, Тимохин, — серьезно возразил Рогов, — люди душой разнятся. Ты стрелял в человека, а он собой его прикрыл. Вот разница в чем между вами. Потому-то ты в тайге от детей прячешься, а он… — Рогов махнул рукой. — Что тебе объяснять! Разберутся вот с вами где надо.
— А я-то при чем? — впервые подал голос Найденов. — Я к этому делу причастия не имею! Водку, продукты ему носил, да, было такое дело, а больше ничего…
— Разберутся, разберутся, — осадил его лесничий.
Я не вмешивался в разговор, но в отделе, превозмогая усталость, сразу повел Найденова в кабинет.
Остановил меня дежурный.
— Никонюк вас спрашивал, — сообщил он, — и майор звонил, велел переодеть вас в сухое да накормить. А этот, — он кивнул на Найденова, — пусть здесь посидит, в дежурке. Майор сказал, что скоро прибудет.
Я попросил дежурного сообщить капитану «Сокола» о нашем прибытии и прошел в кабинет Ждановича.
Ах, как хотелось мне прилечь хотя бы вот здесь, на стульях, вытянуть гудевшие ноги… Но об отдыхе лучше было не думать, я быстро переоделся в сухое — дежурный позаботился об этом, он же принес мне большую кружку горячего душистого чая и несколько кусков хлеба с нежно-розовым, слегка пахнущим чесноком салом.
Уже через десять минут я вызвал Найденова. Неужели мне наконец повезет и я узнаю тайну второго дела? В первом все встало на свои места еще днем — Тимохин не исчез с судна, а попросту сбежал, не желая платить детям алименты.
А вот что стряслось с Балабаном?
Найденов не пытался скрыть свою растерянность и беспокойство — понимал, к чему прикоснулся. Едва войдя в кабинет, он спросил:
— Что мне за это будет? Вы же видели, я ничего такого не сделал, это все Тимохин…
Я нисколько не жалел Найденова, но не в моих правилах было скрывать правду и запугивать человека:
— Не делал ничего плохого, так ничего и не будет, — успокоил я его, — но мы не только Тимохина, мы и вас искали.
— Знаю, — опустил голову Найденов. — Из-за матроса?
— Из-за него, — подтвердил я. — Давай-ка, парень, выкладывай все начистоту, послушай моего совета. Видишь, как круто все заварилось.
— Но я ведь здесь тоже ни при чем, с матросом-то! — не то злость, не то отчаяние было в голосе Найденова. — Любой мог стоять на вахте вместо меня — я все сделал, как полагается, а как увидел, что он с моим канатом за леерное ограждение шагнул, я даже свистнул ему, предупредить хотел…
— Свистнул? — переспросил я, вспомнив рассказ Приходько и маленького Линя.
— Ну да, — подтвердил Найденов, — свистнул. Ведь как все получилось? Я канат ему бросил, он принял — все в порядке. Но судно разносит, надо быстро конец крепить на кнехте, а матрос квелый какой-то, не может подтянуть. Перешагнул он через ограждение, конец набросил на кнехт, а я вижу — сейчас его за борт канатом сбросит, канат-то натягивается! Свистнуть успел, а его канатом — раз! — и не вскрикнул. Я к борту, а его уж не видно.
— Почему сигнал не подал: «Человек за бортом?»
— Так вначале я растерялся, потом подождал немного — выплывет, думаю. Ну, а потом Лидка вышла — молчи, говорит, а не то попадет тебе. Подумают, что второго за вахту угробил. Тимохина-то ведь в прошлом году я вывез втихую. В свою вахту. Уговорил он меня. Поищут, мол, решат, что утонул, а я буду вольный казак, а то гнись на алименты. С Лидкой он тогда крутил.
— Вот-вот, — позлорадствовал я, не удержавшись, — поиграл Тимохин. В казаки-разбойники. Побыл вольным казаком, теперь стал разбойником!
— Да уж, — печально сказал Найденов. — Я его предупредить хотел, чтобы уходил от греха. Не знал, что и Лидка заявится с тем же. Вот и влип в историю.
— Влип, — подтвердил я.
Вот так и раскрылась история гибели матроса Балабана. Какое-то подобие этой истории я интуитивно чувствовал. Потому и спрашивал Чурина о технике безопасности…
Во время разговора с Найденовым по-хозяйски широко открылась дверь кабинета, вошли без приглашения мои капитаны. Я видел, что Никонюк торжествует, а Чурин сильно смущен, костлявые плечи его то и дело приподнимались, словно говоря: «Ну, бывает, бывает и так, кто же мог подумать?!» Увидев в кабинете Найденова, Никонюк не удивился, властно указал на дверь:
— Жди в коридоре, парень!
Я попытался вмешаться, но Никонюк остановил меня весьма энергично:
— Стоп, машина! — сказал он, взял из рук Чурина большой лист бумаги, прижал короткопалыми сильными ладонями. На листе аккуратно были вычерчены какие-то линии, овалы…
— Вот, — торжественно сказал Никонюк, — вот что случилось в ту ночь при швартовке…
Я посмотрел чертежи. Расчеты капитанов подтверждали рассказ Найденова. Да, нарушены были правила техники безопасности. Вахтенный матрос Балабан, мечтательный и нерасторопный, не справился со швартовкой. Крепя на кнехте конец каната, он перешагнул через леерное ограждение судна, и натянувшийся канат сбросил его в реку между суднами.
Я смотрел на понурившегося Чурина, вспоминая его гневный монолог, и думал: «А ведь и вправду, будь капитан земснаряда внимательнее к своим людям, заметил бы, что Балабан слаб, а в духоту, перед непогодой — особенно. Был бы хороший капитан — не допустил бы гибели парня… И Найденов… Мог бы спасти… Равнодушие…
Чурин, словно читая мои мысли, виновато сказал:
— Что ж, придется ответить…
Я молча кивнул. Ответить придется.
Вскоре пришел Жданович, по его лицу я определил сразу — с Таюрским порядок.
— К себе отвез его после больницы, — сказал Жданович, и мне приятно было слышать нежные нотки, прорывавшиеся в голосе этого большого сурового человека. — Не захотел там остаться. Спит сейчас, а я — сюда.
Мы еще посидели вчетвером — капитаны, Жданович и я, выпили крепкого чаю, составили подробный план розыска тела матроса Балабана. Даже с помощью водолазов, уверяли речники, тело парня будет найдено дня через три-четыре, не раньше. Больно уж холодна сибирская река, слишком сильно ее течение…
Потом Жданович увел меня к себе, и я не удержался, зашел в комнату, где спал Таюрский.
1 2 3 4 5 6 7 8