«Последняя улика»: Юрид. лит.; Москва; 1988
ISBN 5-7260-0149-4
Аннотация
Эта книга о работниках советской милиции, действующих на важном участке борьбы за справедливость, в которой показан их сложный и вдохновенный труд, высокий профессионализм, убежденность в правоте своего дела, взаимодействие всех служб милиции.
На фоне конкретных ситуаций освещается формирование нового социалистического правосознания и активной жизненной позиции в борьбе со злом, раскрываются гуманизм советской правоохранительной практики, неразрывная связь милиции с народом.
Для широкого круга читателей.
Любовь Львовна Арестова
Случай на реке

Старенький «Москвич» жалобно постанывал на колдобинах, разбрызгивая по сторонам коричневатую жижу. Казалось, дождь лупит по дороге прицельно. Тугие струи стреляли прямо в лужи, взрывая их пузырями.
В машине царило молчание. Мне казалось, что молчали все по-разному.
Плотный, с густой седеющей шевелюрой, хмурый шофер молчал укоризненно. Я сочувствовал ему. После такой нагрузки по выщербленной гравийной дороге да по непогоде не миновать «Москвичу» ремонта. Шофер долго не соглашался везти нас в такую даль, почти за 200 километров. И подчинился только, когда начальник порта, выйдя из себя, хлопнул ладонью по столу: «В конце концов, ты на работе и машина тоже. А за по ломку я отвечаю». Я не мог гарантировать шоферу благополучного возвращения — потому и сочувствовал.
А вот Геннадий Иванович Чурин — худой блондин средних лет — молчал обиженно. Он считал, что ему, капитану-наставнику порта, незачем было трястись за тридевять земель и заниматься, как он выразился, — милицейскими делами. Его дело — водный транспорт в пор ту, все остальное его не касается. Я не мог убедить его в обратном. Времени для этого было мало, кроме того, я знал, что в своей неправоте он скоро убедится сам. Помощь специалиста была нам необходима. Кроме меня — я работал тогда следователем милиции — в машине ехал оперуполномоченный уголовного розыска Гоша Таюрский, широкоскулый смуглый сибиряк, щупловатый, но жилистый. Он тоже молчал, потому что ухитрялся дремать даже в такой обстановке. Он привык к неудобствам и неожиданностям.
Помалкивал и я. Собственно, обо всем, что было известно, мы переговорили перед отъездом. Знали мы очень мало, и сейчас я, подпрыгивая на продавленном переднем сиденье «Москвича», обдумывал ситуации, в которых мы могли оказаться. Мысли невольно обрывались с каждым новым ухабом, открывавшим меня от сиденья и бросавшим затем на жесткий металл между коварно расступавшимися пружинами.
Надо было запастись терпением часа на четыре такого пути. Зато на пристани с красивым названием Жемчужная нас ждал катерок. Он-то, не колыхнув, доставит до места. На катере нас, конечно, напоят чаем.
Промозглая сырость стояла в машине. От неподвижности, тесноты, влажного холодного воздуха мерзли ноги. И хотя июнь стоял на дворе, холод был осенний — беспросветный и липкий.
Мы выехали рано утром, еще до семи. Часов пять на кряхтящем старце — «Москвиче» — это в лучшем случае, если без поломок. На катере, говорил Чурин, тоже два-три часа пути. Значит, прибудем засветло и можно будет начать работу. Но сначала чай. Так хочется горячего чаю! Зря отказался я от термоса, который давала мне жена. И неужели никто не поступил разумнее? Я покосился на спутников.
Словно в ответ на мои мысли заворочался Чурин, упирая колени в спинку моего многострадального сиденья.
— Разверзлись хляби небесные. — Двухчасовое молчание, кажется, кончалось. — Чаю хотите? Что-то продрог я. — Голос Чурина будто застоялся.
— Спаситель, — я шутливо поднял руки и получил широкую пластмассовую крышку от термоса. В крышке плескался чай — горячий, крепкий — именно о таком я только что мечтал.
Шофер от чая отказался. Гоша, съежившись в углу, дремал, а я повернулся, насколько мог, к Чурину, отдал пустую крышку и бодро сказал:
— Порядок!
— Порядок… — ворчливо повторил Чурин, — у меня работы по горло, а я с вами путешествую. Каждый должен делать свое дело…
Чурин явно хотел оседлать старого конька, и я поспешил увести разговор в сторону, интересовавшую меня. Да и его самого интересующую — в этом я был уверен.
— Неужели у Вас, Геннадий Иванович, нет никаких предположений? Никогда не поверю.
— Есть, конечно, как не быть. — Чурин легко переключился, и я понял, что он не переставал думать об этом. — Только зачем нам предположения? Истинная картина нужна.
— За картиной и едем, — ответил я, а Чурин покачал головой — то ли сомневаясь, то ли соглашаясь. Я не люблю неопределенных жестов, Чурин заметил это по моему лицу и наконец смилостивился. Капитан-наставник был умный мужик, и его недовольство поездкой было вынужденным, от загруженности в порту. Но я уже видел, что он смирился с неизбежным и весь в мыслях о загадочном происшествии, вынудившем нас отправиться в дорогу.
Что мы знали? На землечерпальном судне, именуемом попросту земснарядом, пропал человек. При совершенно невыясненных обстоятельствах бесследно исчез матрос Балабан. С начала навигации земснаряд стоял ниже пристани Жемчужной, углублял дно и добывал отличный речной гравий, который периодически вывозили буксиры. Экипаж был малочисленный. Люди, на целый плавсезон оторванные от семьи, работали напряженно, со временем не считались и были на виду друг у друга. Это к тому, что тайны на земснаряде не существовали. Во всяком случае, так считалось.
Балабан работал первый сезон, в отделе кадров порта сведения о нем были самые скупые — родился, учился. Настораживало, что был судим за кражу, но это ни о чем еще не говорило. Срок отбыл и устроился на работу в порту. Его отправили на земснаряд: там всегда с кадрами туго.
Так вот, этот Балабан заступил вечером на вахту, а утром его нигде не оказалось. Вещи матроса были на месте, сам же он исчез.
Получив это сообщение, я особой загадки в нем не увидел: матрос мог упасть нечаянно за борт, а мог стать жертвой преступления. Разберемся.
Загадочным исчезновение матроса сделало второе сообщение: год тому назад на этом же земснаряде тоже пропал матрос. Факт этот расследовали, но, не дознавшись, приостановили дело. Матроса так и не обнаружили до сих пор.
Новое исчезновение было непонятным и поэтому таинственным и волнующим настолько, что команда земснаряда отказывалась от ночных вахт и вообще, как мне сказали, готовилась сбежать на берег. В ночном исчезновении людей роковую роль стали приписывать самому земснаряду. Особое старание проявлял в этом матрос Приходько. Конечно, люди страшатся необъяснимого. Прошлогоднее дело я поднял, тщательно изучил и сейчас вез с собою в портфеле: не будет ли чего общего в этих двух печальных событиях?
1 2 3 4 5 6 7 8