Вернее, догадывался. Знать о сути работы Отдела консультации и перспективного планирования было позволен только членам Политбюро… Итак, два разных человека в течение одной недели вдруг вспомнили про дело шестилетней давности. Совпадение? Человек проведший тридцать с лишним лет на разведывательной работе, в совпадения не верит.
— Помню, — сказал генерал. — А у тебя что за интерес?
Рассказать правду Семенов не мог. Лгать матерому разведчику было глупо. Да и не хотелось — полковник по-настоящему уважал генерала. Ценил его как профессионала и как человека.
— Извини, Петр, но сейчас ничего не могу рассказать.
Петр Захарыч покосился на своего собеседника, крякнул.
Он бы мог при такой постановке запросто послать Семенова куда подальше. Но дело в том, что генерал-лейтенант тоже уважал своего собеседника.
— Ладно, — сказал генерал. — А что конкретно ты бы хотел от меня?
— Понимаешь, Петр, — Семенов сделал паузу, посмотрел Петру Захаровичу в глаза, — у покойничка осталась вдова. Есть основания предполагать, что она проживает вне страны. Возможная фамилия — Даллет, подданство — Израиль или Канада. Нельзя ли навести справки? Вот здесь (Семенов взял пиджак и вытащил из внутреннего кармана нетолстый конверт) информация, которую я успел собрать о Екатерине Дмитриевне Гончаровой. Фотографии.
Полковник протянул конверт генералу, но Петр Захарович не торопился взять досье Гончаровой. Он внимательно смотрел в глаза Семенова. Рука с конвертом застыла в воздухе. Внутри конверта улыбалась молодая Катя Гончарова.
— Скажи мне откровенно, Рома… ты на себя играешь?
— Да, — кивнул головой Семенов.
— А Наумов? — спросил генерал.
— Что — Наумов? — переспросил полковник.
— Видишь ли, Роман Константиныч, — сказал Петр Захарович задумчиво, вертя в руках стаканчик со следами томатного сока. — Видишь ли… другому бы не сказал. А тебя считаю нужным предупредить: седьмого, нет — шестого числа, вдовой Вадима Петровича Гончарова интересовался питерский Наумов. Понятно?
Полковник Семенов убрал конверт в задний карман брюк. В соседнем зале с треском разлетелась пирамида.
Сутки, назначенные Наумовым, были на исходе. В черной машине под окнами сменился экипаж. Утром Андрей решил посмотреть, как эти ребята поведут себя, если он попытается скрыться. Он оделся и вышел из дому. Подошел к «Ниве». В «Волге» сразу заработал движок. Пустился он легко, ровно. Очевидно, его периодически прогревали. Обнорский задумчиво постоял возле давно не мытой «Нивы», пнул ногой колесо. Из салона черной машины его, не скрываясь, разглядывали.
Андрей резко повернулся и быстро пошел прочь. Сразу же за спиной хлопнула дверца. Он обернулся: мужик в джинсах, джинсовой куртке и темных очках шел за ним. Ну-ну… интересно, каков ты в рукопашной?… Следом поехала «Волга».
Светило неяркое солнце, было тихо. Город замер в предчувствии бабьего лета. Прихрамывая на изувеченную левую ногу, по Охте шел питерский журналист Андрей Серегин. Для тех, кто шел за ним, он назывался объект. Вполне вероятно, что ему присвоили какое-нибудь оперативное прозвище. Например: Хромой. Или — Шрам. Или: Журналист… этого Андрей не знал. Это его не интересовало.
Обнорский зашел в магазин, купил стандартный холостяцкий набор: сосиски, масло, хлеб, помидоры. Усмехнулся… не много ли набираешь, журналюга?
Сутки быстро пройдут. Потом он взял бутылку водки и пару пива. Кажется все. Джинсовый в темных очках постоянно крутился рядом.
На улице Андрей вытащил сигарету, похлопал себя по карманам — зажигалки не было. Он обернулся к выходящему из магазина Джинсовому:
— Огоньку не будет?
Топтун без слов вытащил из кармана зажигалку, щелкнул, поднес к сигарете. Андрей прикурил, сказал: Спасибо, — и выдохнул струю дыма в лицо Джинсовому. Тот невозмутимо убрал крикет в карман и сделал шаг в сторону. С выдержкой у него все в порядке. Неожиданно для себя Обнорский рассмеялся весело и беззаботно. Из черной машины на него пристально смотрел второй топтун.
…Это было утром. Сутки, назначенные Наумовым, истекали. Андрей пил водку, изредка посматривал на часы. Дисплей жизнерадостно отсчитывал секунды, минуты, часы. Впервые Обнорский подумал, что часы измеряют жизнь. Банально и страшно.
Когда зазвонил телефон, Андрей вздрогнул. Катя, — понял он и протянул руку к светлой пластиковой коробке. Снял трубку и действительно услышал Катин голос.
Мужчина в черной машине под окном взял один наушник и услышал женский голос. Беззвучно крутилась кассета в магнитофоне.
— Здравствуй, — сказала она. — Как ты?
— Нормально, — ответил он. — Слушай меня внимательно, родная. Я должен был сказать это еще в Стокгольме… я просто не успел.
— Не нужно ничего объяснять, Андрюша.
— Нет, нужно. Слушай, Катя… ты сейчас в большой опасности, на тебя, вернее, на твои деньги, скоро начнется охота…
— Она уже началась, Андрей. Они уже убили моего мужа.
— Ка… какого мужа? — оторопел Обнорский.
— Вадима.
— О-о Господи, Катя! Постарайся меня не перебивать. Я сейчас говорю о тех событиях, что происходят сейчас, а не…
Он услышал всхлипывание, осекся.
— Вадима убили позавчера, в Вене. Обнорский угрюмо молчал. Он не знал, как отнестись к сказанному Катей. Он ощущал ее тревогу, видел родное лицо со слезинками в уголках зеленых глаз…
— Шесть лет, — говорила Катя. — Шесть лет он скрывался от них. Но все равно они выследили и убили его.
— Катенька, родная, — сказал он нежно. — Подумай, что ты говоришь.
— Я сейчас, — сказала она сквозь всхлипывание. — Я соберусь…
— Выслушай меня, Катя, — твердо произнес Обнорский. — На тебя идет охота. Очень серьезные люди хотят получить твои деньги. Потом они возьмут и твою жизнь… ты слышишь меня?
— Да, — прошептала она. — Я слышу, родной.
— Тебе сейчас нужно лечь на дно.
— Что? На какое дно?
— Катенька, соберись, пожалуйста. Тебе нужно исчезнуть, раствориться. Они будут искать, и они умеют искать. Лучше всего сменить документы. В Стокгольме и в Вене не появляйся ни под каким видом. А в России тем более. Они будут пытаться заманить тебя. Ни под каким видом, ни под каким предлогом не возвращайся. Возвращение — смерть. Ты поняла?
— Да, родной, я поняла…
— Смени телефон. Этот твой номер уже засекли. Они скоро будут знать, откуда ты звонила. Выброси телефон и немедленно — слышишь! — немедленно покидай этот город и эту страну. Возможности этих людей очень велики. Ты поняла?
— Да, Андрей, поняла, — тихо сказала Катя. — А как же ты?
— Я-то? — он засмеялся. — Я-то выкручусь. Я-то сам по себе никому не нужен. Да и лимиты у смерти на меня все выбраны.
Он смеялся весело, искренне, заразительно. Он увидел, как Катя смахнула слезинку и улыбнулась.
И еще он увидел, как скептически переглянулись двое мужчин в черной машине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
— Помню, — сказал генерал. — А у тебя что за интерес?
Рассказать правду Семенов не мог. Лгать матерому разведчику было глупо. Да и не хотелось — полковник по-настоящему уважал генерала. Ценил его как профессионала и как человека.
— Извини, Петр, но сейчас ничего не могу рассказать.
Петр Захарыч покосился на своего собеседника, крякнул.
Он бы мог при такой постановке запросто послать Семенова куда подальше. Но дело в том, что генерал-лейтенант тоже уважал своего собеседника.
— Ладно, — сказал генерал. — А что конкретно ты бы хотел от меня?
— Понимаешь, Петр, — Семенов сделал паузу, посмотрел Петру Захаровичу в глаза, — у покойничка осталась вдова. Есть основания предполагать, что она проживает вне страны. Возможная фамилия — Даллет, подданство — Израиль или Канада. Нельзя ли навести справки? Вот здесь (Семенов взял пиджак и вытащил из внутреннего кармана нетолстый конверт) информация, которую я успел собрать о Екатерине Дмитриевне Гончаровой. Фотографии.
Полковник протянул конверт генералу, но Петр Захарович не торопился взять досье Гончаровой. Он внимательно смотрел в глаза Семенова. Рука с конвертом застыла в воздухе. Внутри конверта улыбалась молодая Катя Гончарова.
— Скажи мне откровенно, Рома… ты на себя играешь?
— Да, — кивнул головой Семенов.
— А Наумов? — спросил генерал.
— Что — Наумов? — переспросил полковник.
— Видишь ли, Роман Константиныч, — сказал Петр Захарович задумчиво, вертя в руках стаканчик со следами томатного сока. — Видишь ли… другому бы не сказал. А тебя считаю нужным предупредить: седьмого, нет — шестого числа, вдовой Вадима Петровича Гончарова интересовался питерский Наумов. Понятно?
Полковник Семенов убрал конверт в задний карман брюк. В соседнем зале с треском разлетелась пирамида.
Сутки, назначенные Наумовым, были на исходе. В черной машине под окнами сменился экипаж. Утром Андрей решил посмотреть, как эти ребята поведут себя, если он попытается скрыться. Он оделся и вышел из дому. Подошел к «Ниве». В «Волге» сразу заработал движок. Пустился он легко, ровно. Очевидно, его периодически прогревали. Обнорский задумчиво постоял возле давно не мытой «Нивы», пнул ногой колесо. Из салона черной машины его, не скрываясь, разглядывали.
Андрей резко повернулся и быстро пошел прочь. Сразу же за спиной хлопнула дверца. Он обернулся: мужик в джинсах, джинсовой куртке и темных очках шел за ним. Ну-ну… интересно, каков ты в рукопашной?… Следом поехала «Волга».
Светило неяркое солнце, было тихо. Город замер в предчувствии бабьего лета. Прихрамывая на изувеченную левую ногу, по Охте шел питерский журналист Андрей Серегин. Для тех, кто шел за ним, он назывался объект. Вполне вероятно, что ему присвоили какое-нибудь оперативное прозвище. Например: Хромой. Или — Шрам. Или: Журналист… этого Андрей не знал. Это его не интересовало.
Обнорский зашел в магазин, купил стандартный холостяцкий набор: сосиски, масло, хлеб, помидоры. Усмехнулся… не много ли набираешь, журналюга?
Сутки быстро пройдут. Потом он взял бутылку водки и пару пива. Кажется все. Джинсовый в темных очках постоянно крутился рядом.
На улице Андрей вытащил сигарету, похлопал себя по карманам — зажигалки не было. Он обернулся к выходящему из магазина Джинсовому:
— Огоньку не будет?
Топтун без слов вытащил из кармана зажигалку, щелкнул, поднес к сигарете. Андрей прикурил, сказал: Спасибо, — и выдохнул струю дыма в лицо Джинсовому. Тот невозмутимо убрал крикет в карман и сделал шаг в сторону. С выдержкой у него все в порядке. Неожиданно для себя Обнорский рассмеялся весело и беззаботно. Из черной машины на него пристально смотрел второй топтун.
…Это было утром. Сутки, назначенные Наумовым, истекали. Андрей пил водку, изредка посматривал на часы. Дисплей жизнерадостно отсчитывал секунды, минуты, часы. Впервые Обнорский подумал, что часы измеряют жизнь. Банально и страшно.
Когда зазвонил телефон, Андрей вздрогнул. Катя, — понял он и протянул руку к светлой пластиковой коробке. Снял трубку и действительно услышал Катин голос.
Мужчина в черной машине под окном взял один наушник и услышал женский голос. Беззвучно крутилась кассета в магнитофоне.
— Здравствуй, — сказала она. — Как ты?
— Нормально, — ответил он. — Слушай меня внимательно, родная. Я должен был сказать это еще в Стокгольме… я просто не успел.
— Не нужно ничего объяснять, Андрюша.
— Нет, нужно. Слушай, Катя… ты сейчас в большой опасности, на тебя, вернее, на твои деньги, скоро начнется охота…
— Она уже началась, Андрей. Они уже убили моего мужа.
— Ка… какого мужа? — оторопел Обнорский.
— Вадима.
— О-о Господи, Катя! Постарайся меня не перебивать. Я сейчас говорю о тех событиях, что происходят сейчас, а не…
Он услышал всхлипывание, осекся.
— Вадима убили позавчера, в Вене. Обнорский угрюмо молчал. Он не знал, как отнестись к сказанному Катей. Он ощущал ее тревогу, видел родное лицо со слезинками в уголках зеленых глаз…
— Шесть лет, — говорила Катя. — Шесть лет он скрывался от них. Но все равно они выследили и убили его.
— Катенька, родная, — сказал он нежно. — Подумай, что ты говоришь.
— Я сейчас, — сказала она сквозь всхлипывание. — Я соберусь…
— Выслушай меня, Катя, — твердо произнес Обнорский. — На тебя идет охота. Очень серьезные люди хотят получить твои деньги. Потом они возьмут и твою жизнь… ты слышишь меня?
— Да, — прошептала она. — Я слышу, родной.
— Тебе сейчас нужно лечь на дно.
— Что? На какое дно?
— Катенька, соберись, пожалуйста. Тебе нужно исчезнуть, раствориться. Они будут искать, и они умеют искать. Лучше всего сменить документы. В Стокгольме и в Вене не появляйся ни под каким видом. А в России тем более. Они будут пытаться заманить тебя. Ни под каким видом, ни под каким предлогом не возвращайся. Возвращение — смерть. Ты поняла?
— Да, родной, я поняла…
— Смени телефон. Этот твой номер уже засекли. Они скоро будут знать, откуда ты звонила. Выброси телефон и немедленно — слышишь! — немедленно покидай этот город и эту страну. Возможности этих людей очень велики. Ты поняла?
— Да, Андрей, поняла, — тихо сказала Катя. — А как же ты?
— Я-то? — он засмеялся. — Я-то выкручусь. Я-то сам по себе никому не нужен. Да и лимиты у смерти на меня все выбраны.
Он смеялся весело, искренне, заразительно. Он увидел, как Катя смахнула слезинку и улыбнулась.
И еще он увидел, как скептически переглянулись двое мужчин в черной машине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102