А почему это ты
думаешь, что останемся именно мы? - спросила она. Я ответил, что иначе
никак быть не может - ведь не поедем же мы с ней в Москву, ведь не дураки
же мы. Не знаю, - произнесла Анька задумчиво, - жаль, что сейчас не лето.
Да, жаль - подумал я в ответ и глотнул еще. Таким вот бестолковым образом
мы с ней шатались по этому лесу часа четыре, допив водку и уже протрезвев,
не выкурив ни одной сигареты и вспоминая что-то совсем не важное. Я пинал
ногами полусгнившие трупы деревьев, Анька подбирала причудливой формы
сухие коряги, рассматривала их внимательно и выбрасывала. Было скучно. Не
было выстрелов за окном, никто не звонил и не рассказывал очередной
нелепый слух о взрыве в метро, не было телевизора с летящими балеринами,
многие из которых уже давно умерли от старости, не было, наконец, этого
замкнутого пространства маленькой Петиной квартирки. Только лес и запах
сырости. Назад мы шли молча.
Грузовик приехал часов в десять вечера, мы уже начали терять надежду.
Федя с Леней принесли целую кучу грибов, я даже не знаю сколько, каких-то
неизвестных мне совсем грибов. Когда мы с Анькой вернулись, грибы уже
вовсю чистились и жарились в сомнительного вида посудине, найденной по
всей видимости, как и все остальное, в трейлере. Вообще в этом трейлере
можно было найти все - Анька полезла туда искать сигареты и без труда
нашла. Потом мы курили, наевшись грибов под водку, и ждали грузовик.
Гадать, где он может находиться и что с ним было бессмысленно - никто из
нас не имел никакого понятия о том, куда они могли отправиться. Поэтому
просто ждали.
Первым шум мотора услышал Федя, через секунду и остальные смогли
отделить его от шелеста деревьев, мы вскочили и пошли навстречу, даже не
то, чтобы пошли, а почти побежали. Грузовик показался из-за поворота, Петя
восторженно орал в окно что-то отрывистое, Рудольф строил из пальцев
всякие настоящие мужские знаки, Саша был серьезен и всем своим видом
показывал, что без него ничего бы не вышло.
На этот раз мы опять выиграли. В фургоне грузовика было мешков пять
картошки, большие куски свежего мяса со шкурой, разные сухие петрушки с
укропами, даже банки с солеными огурцами, шесть штук банок. Не было только
хлеба и сигарет. Мы по справедливому совету Саши вынули из грузовика мясо,
завернули его в пленку, найденную в бездонном трейлере, и засунули в
озеро. Федя тотчас принялся готовить очередную партию грибов и жарить мясо
прямо на шампурах (из трейлера, конечно). Мы готовились пировать.
Петя рассказывал, что они и не выезжали на шоссе, а добрались до той
самой развилки и свернули на другую дорогу, где через какое-то количество
километров нашелся дачный поселок, на удивление пустой, только старый
сторож, какой-то нерусский, почти татарин. Петя сказал, что они спросили у
сторожа насчет еды, а тот вытащил ружье и закричал, что вот сейчас он их
всех куда надо отправит, еды им захотелось, контра поганая, страну
развалили, кильманда, армию пришлось просить, что б вас всех к ногтю,
бездельники неблагодарные, а ну, чернявый, давай документ... - короче,
пока он все это говорил, Саша плавно нажал на педаль и задавил старика к
чертовой матери, достал орать, почему, кстати, весь перед грузовика теперь
в его бестолковых мозгах. Ружье они привезли с собой, обычная такая штука
с двумя стволами один над другим, И коробку картонных патронов, которую
они нашли в убогом вагончике старого дурака. Потом они залезли в пару
ближайших домов и легко нашли там всю эту картошку с банками. Дальше в
поселок заходить не хотели - мало ли что, может там народу полно, только
из домов не выходят. Собрались уже назад, но тут Рудольф углядел за
сторожицким вагончиком старую облезлую козу. Она, как сказал Петя, стояла
и жевала, полная дура, пока Рудольф заряжал ружье. И тупо смотрела в дырку
ствола, может, чего и видела, пока здоровая охотничья пуля не вошла ей
прямо между корявых рогов. Почему-то они решили разделать ее прямо там,
хотя никто этим раньше не занимался. Приблизительно получилось. Теперь мы
сидели и ели жареную козлятину, ничего так на вкус, с грибами и картошкой,
пили водку и ни о чем не волновались, по крайней мере пока. Нам опять
везло. Только Анька сидела мрачная. Она была мрачнее, чем даже этот наш
черный домище. Я догадывался, почему. Но он мешал нам. Он стоял у нас на
пути. Если бы грузовик его не задавил, он бы обязательно навел на нас
солдат. А коза... Она ведь для того и существовала, эта коза, что бы
когда-нибудь ее застрелили и съели. Она ведь коза. В конце концов, нам же
надо было что-то есть. Я обнял Аньку за плечи, она как-то съежилась вся
под моей рукой, даже дернулась, мне пришлось отступить. Тогда я в первый
раз увидел этот настороженный Петин взгляд, скользнувший сначала по моей
руке, потом по Аньке, а потом и по мне. Нет, не хотелось ни с кем
ссориться, просто она нравилась мне. Просто мне с ней было хорошо. А что
там у нее на уме - кто знал... Саша завел разговор о том, что мы будем
делать завтра. Он предлагал выехать еще куда-нибудь, но еще куда-нибудь
означало выезд на шоссе, полное безумие, у нас же все было, кроме хлеба и
сигарет, но вместо хлеба сойдет и картошка, а выезжать на шоссе из-за
сигарет... бред. Все были против, за был только Рудольф, но он, по-моему,
к тому моменту уже свихнулся от романтики происходящего и мало что мог
трезво соображать. Все хотели затаиться здесь, пока есть, что жрать, и нет
никаких признаков ухудшения. О'кей, решили остаться. Саша сказал, что в
таком случае он пойдет на охоту, болван, какая охота, откуда здесь звери?
Рудольф долго кипятился, особенно когда его развезло, но никто уже не
слушал - если мы могли понимать Рудольфову речь трезвыми, то чем больше
выпивали, тем менее значащими для нас становились такие, казалось бы,
родные английские слова.
Смутно помню эту ночь дальше, как-то очень много мы выпили, странная
вещь, ведь никто не собирался так напиваться, но стоит почувствовать эту
первую легкость, как хочется продлевать ее и усиливать, продлевать и
усиливать, а потом глядь - уже ничего не соображаешь, уже пьян в дым, и
становится обидно за себя - снова не сдержался, а ведь не хотел... Мы
кричали что-то о дикости всего происходящего, соглашались во всем, орали
друг на друга, доказывая одно и то же - как любые пьяные люди, как газеты.
Больше ничего не помню. Хотелось спать... подохнуть... к черту...
6
Я уже видел такое раньше. Спящая улица уже была, тогда, часов в пять
утра, когда я еще был другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
думаешь, что останемся именно мы? - спросила она. Я ответил, что иначе
никак быть не может - ведь не поедем же мы с ней в Москву, ведь не дураки
же мы. Не знаю, - произнесла Анька задумчиво, - жаль, что сейчас не лето.
Да, жаль - подумал я в ответ и глотнул еще. Таким вот бестолковым образом
мы с ней шатались по этому лесу часа четыре, допив водку и уже протрезвев,
не выкурив ни одной сигареты и вспоминая что-то совсем не важное. Я пинал
ногами полусгнившие трупы деревьев, Анька подбирала причудливой формы
сухие коряги, рассматривала их внимательно и выбрасывала. Было скучно. Не
было выстрелов за окном, никто не звонил и не рассказывал очередной
нелепый слух о взрыве в метро, не было телевизора с летящими балеринами,
многие из которых уже давно умерли от старости, не было, наконец, этого
замкнутого пространства маленькой Петиной квартирки. Только лес и запах
сырости. Назад мы шли молча.
Грузовик приехал часов в десять вечера, мы уже начали терять надежду.
Федя с Леней принесли целую кучу грибов, я даже не знаю сколько, каких-то
неизвестных мне совсем грибов. Когда мы с Анькой вернулись, грибы уже
вовсю чистились и жарились в сомнительного вида посудине, найденной по
всей видимости, как и все остальное, в трейлере. Вообще в этом трейлере
можно было найти все - Анька полезла туда искать сигареты и без труда
нашла. Потом мы курили, наевшись грибов под водку, и ждали грузовик.
Гадать, где он может находиться и что с ним было бессмысленно - никто из
нас не имел никакого понятия о том, куда они могли отправиться. Поэтому
просто ждали.
Первым шум мотора услышал Федя, через секунду и остальные смогли
отделить его от шелеста деревьев, мы вскочили и пошли навстречу, даже не
то, чтобы пошли, а почти побежали. Грузовик показался из-за поворота, Петя
восторженно орал в окно что-то отрывистое, Рудольф строил из пальцев
всякие настоящие мужские знаки, Саша был серьезен и всем своим видом
показывал, что без него ничего бы не вышло.
На этот раз мы опять выиграли. В фургоне грузовика было мешков пять
картошки, большие куски свежего мяса со шкурой, разные сухие петрушки с
укропами, даже банки с солеными огурцами, шесть штук банок. Не было только
хлеба и сигарет. Мы по справедливому совету Саши вынули из грузовика мясо,
завернули его в пленку, найденную в бездонном трейлере, и засунули в
озеро. Федя тотчас принялся готовить очередную партию грибов и жарить мясо
прямо на шампурах (из трейлера, конечно). Мы готовились пировать.
Петя рассказывал, что они и не выезжали на шоссе, а добрались до той
самой развилки и свернули на другую дорогу, где через какое-то количество
километров нашелся дачный поселок, на удивление пустой, только старый
сторож, какой-то нерусский, почти татарин. Петя сказал, что они спросили у
сторожа насчет еды, а тот вытащил ружье и закричал, что вот сейчас он их
всех куда надо отправит, еды им захотелось, контра поганая, страну
развалили, кильманда, армию пришлось просить, что б вас всех к ногтю,
бездельники неблагодарные, а ну, чернявый, давай документ... - короче,
пока он все это говорил, Саша плавно нажал на педаль и задавил старика к
чертовой матери, достал орать, почему, кстати, весь перед грузовика теперь
в его бестолковых мозгах. Ружье они привезли с собой, обычная такая штука
с двумя стволами один над другим, И коробку картонных патронов, которую
они нашли в убогом вагончике старого дурака. Потом они залезли в пару
ближайших домов и легко нашли там всю эту картошку с банками. Дальше в
поселок заходить не хотели - мало ли что, может там народу полно, только
из домов не выходят. Собрались уже назад, но тут Рудольф углядел за
сторожицким вагончиком старую облезлую козу. Она, как сказал Петя, стояла
и жевала, полная дура, пока Рудольф заряжал ружье. И тупо смотрела в дырку
ствола, может, чего и видела, пока здоровая охотничья пуля не вошла ей
прямо между корявых рогов. Почему-то они решили разделать ее прямо там,
хотя никто этим раньше не занимался. Приблизительно получилось. Теперь мы
сидели и ели жареную козлятину, ничего так на вкус, с грибами и картошкой,
пили водку и ни о чем не волновались, по крайней мере пока. Нам опять
везло. Только Анька сидела мрачная. Она была мрачнее, чем даже этот наш
черный домище. Я догадывался, почему. Но он мешал нам. Он стоял у нас на
пути. Если бы грузовик его не задавил, он бы обязательно навел на нас
солдат. А коза... Она ведь для того и существовала, эта коза, что бы
когда-нибудь ее застрелили и съели. Она ведь коза. В конце концов, нам же
надо было что-то есть. Я обнял Аньку за плечи, она как-то съежилась вся
под моей рукой, даже дернулась, мне пришлось отступить. Тогда я в первый
раз увидел этот настороженный Петин взгляд, скользнувший сначала по моей
руке, потом по Аньке, а потом и по мне. Нет, не хотелось ни с кем
ссориться, просто она нравилась мне. Просто мне с ней было хорошо. А что
там у нее на уме - кто знал... Саша завел разговор о том, что мы будем
делать завтра. Он предлагал выехать еще куда-нибудь, но еще куда-нибудь
означало выезд на шоссе, полное безумие, у нас же все было, кроме хлеба и
сигарет, но вместо хлеба сойдет и картошка, а выезжать на шоссе из-за
сигарет... бред. Все были против, за был только Рудольф, но он, по-моему,
к тому моменту уже свихнулся от романтики происходящего и мало что мог
трезво соображать. Все хотели затаиться здесь, пока есть, что жрать, и нет
никаких признаков ухудшения. О'кей, решили остаться. Саша сказал, что в
таком случае он пойдет на охоту, болван, какая охота, откуда здесь звери?
Рудольф долго кипятился, особенно когда его развезло, но никто уже не
слушал - если мы могли понимать Рудольфову речь трезвыми, то чем больше
выпивали, тем менее значащими для нас становились такие, казалось бы,
родные английские слова.
Смутно помню эту ночь дальше, как-то очень много мы выпили, странная
вещь, ведь никто не собирался так напиваться, но стоит почувствовать эту
первую легкость, как хочется продлевать ее и усиливать, продлевать и
усиливать, а потом глядь - уже ничего не соображаешь, уже пьян в дым, и
становится обидно за себя - снова не сдержался, а ведь не хотел... Мы
кричали что-то о дикости всего происходящего, соглашались во всем, орали
друг на друга, доказывая одно и то же - как любые пьяные люди, как газеты.
Больше ничего не помню. Хотелось спать... подохнуть... к черту...
6
Я уже видел такое раньше. Спящая улица уже была, тогда, часов в пять
утра, когда я еще был другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13