Глиняная модель каменной Ильинской церкви долго не поддавалась Андрейке. Трудно было в зимнюю пору возиться с моченой глиной, она ломалась, распадалась на куски, не успев засохнуть. Все ребята, Андрейкины товарищи, сдали Гавриле свои изделия. На широкой полке в иконописной мастерской были выставлены в ряд избы и хоромы, мельницы и часовни, колокольни и пожарные вышки. В полуденный час, когда солнце заглядывало в окна мастерской, модели на полке светились золотистой, гладко струганой сосновой дранкой. И вся ученическая выставка казалась привлекательным, образцовым поселением в миниатюре. Посредине на полке было оставлено свободное местечко, на котором должна была стоять, к пасхе обязательно, модель Ильинской церкви.
Весь великий пост, в свободные от живописи часы, провозился Андрейка над моделью. Сделал он ее вполне удачно, схоже с натурой. Выбеленная, раскрашенная от креста до фундамента, она воспроизвела церковь в точности, с соблюдением всех пропорций и деталей. Даже рамы были сделаны со стеклами и железными решетками, витыми из проволоки. Мало того, у проезжего купца на постоялом дворе Андрейка ночью тайком отвязал от уздечки медный колокольчик, который очень оказался кстати.
Недолго Андрейкина модель, одобренная Гаврилой, стояла на полке, украшая выставку ученических работ.
В ту весну пожаловал из Петербурга в Новое Усолье от Строгановых ревизор по всем хозяйственным, промысловым и арендным делам. Было ему велено опричь иного проведать подросших ребятишек Андрейку Воронихина и Пашку Карташева, учившихся у Юшкова. Ребятам в ту пору исполнилось по тринадцати лет. Оба грамоту разумели, живописи учились не плохо, подавали надежды стать иконниками.
Из Нового Усолья в Ильинское явился к Гавриле нарочный с приказанием, исходившим через ревизора от самого барона Строганова, проживавшего тогда за границей. Гаврила Юшков знал себе цену, да и дела в иконописной мастерской были в полном порядке, придраться не к чему, все шло своим чередом и правильным ходом. Поэтому нимало он не струхнул, когда нарочный от ревизора ввалился в мастерскую. Напротив, Гаврила был с ним не очень приветлив, попросил нарочного выйти вон, вытереть о рогожу сапоги и ополоснуть ноги в бочке, стоявшей у входа в мастерскую, ибо место, где пишутся иконы, есть свято. Нарочный послушно исполнил все это, вернулся в мастерскую и, подав Гавриле грамотку, хотел было понюхать ид табакерки, или же ради бахвальства и престижа своего достал он табакерку, дабы показать Гавриле позолоченный барельеф Екатерины на эмалевой крышке. Гаврила ткнул рукой на множество готовых к освящению икон, дав понять, что тут не место употреблять табачное зелье.
Прочтя записку от ревизора, Юшков приподнял с переносицы очки на лоб, улыбнулся, с минуту подумал и сказал:
– Андрейка, и ты, Карташев, сейчас же собирайтесь. Поедете с нарочным в Новое Усолье. – И добавил: – Фартуки долой, умойтесь щелоком, рубахи одеть новые, что на пасху сшиты. А ты, Андрейка, модель свою повезешь на показ. Да смотри, не разбей в дороге. А ежели баронскому представителю слепок полюбится, не горюй, пусть увезет в Санкт-Петербург. Не забывает тебя барон. Напомни и ты ему о себе.
И пока ребята умывались да одевались, прибежала в мастерскую мать Андрейки, Марфа Федоровна Чероева, и, со всей материнской страстью заступаясь за сына, набросилась на Гаврилу.
– Да ты не с ума ли спятил, так распоряжаешься моим парнем? Не пущу одного!.. Давайте еще подводу, поеду и я в Усолье. Вишь, какие хорошие, хотят у меня парнишку отобрать. Не отдам! Вцеплюсь и не отдам!.. Я его вскормила, я его вспоила, я его родила… Не отдам! Не отпущу одного, нипочем!..
Напрасно горячилась Марфа, никто у нее пока не собирался отбирать сына, да и Гаврила ни словом не перечил ей, сказал лишь только:
– Будет и тебе подвода. Поезжай! Пакет отвезешь и за Андрейкой материнский присмотр будет. Парня беречь надо. Ему еще учиться и учиться. Будет толк…
Ехала Марфа Чероева по трудной, разбитой дороге в Усолье, с ней ехали нарочный и двое ребят. Везла Марфа прижатый к груди пакет и письмо от Гаврилы Юшкова строгановскому смотрителю и ревизору, а в том письме было писано:
«Милостивый государь, Яков Федорович! Согласно распоряжению Его Сиятельства графа препровождаю при сем на Ваше благоусмотрение двоих наилучших из наших мастерских учеников – Карташева Павла да Воронина Андрея. Особливо сей последний имеет пристрастие к архитектурному делу. Оба они пишут изрядно. С сим же письмом имеете получить конторский пакет на оных, кой вручит вам сопровождающая учеников воронинская тетка Марфа Федорова. Слухи имеем, что Его Сиятельство пребывать соизволит за границей и с издали даже не забывает о малых сих. Наслышаны тоже о пожарах, и, якобы, подлые люди бежали на Верхотурье. Андрей Воронин прибрал с собою слепок нашею Ильинского храма. Оный слепок из смеси назьму коровьего да сеяной глины, купола позолотил, а в прочем повалил белилами. С натурою вышло то дивно. Не мыслю: довезет ли в Усолье без лому…
За сим остаюсь вашим покорным слугою Гавриил, Юшков.
Сельпо Ильинское. Майя 1772 года».
АНДРЕЙ УВЛЕКАЕТСЯ ЗОДЧЕСТВОМ
Марфа Чероева возвратилась из Усолья, а с нею ученики Гаврилы Юшкова. Ревизору Якову Федоровичу оба парня понравились. Осмотрев внимательно Андрейкину модель Ильинской церкви, он даже расчувствовался и обнял Андрейку.
– Умен родился, – сказал ревизор. – Ежели привезу в целости барону модель, пожалуй, не поверит. Стремись по этой части. В проигрыше не будешь. Учись, учись, не только у Юшкова, у строителей зодчих тоже учись…
Марфа Чероева со всеми подробностями рассказала об этом Гавриле, да тот и сам понимал, что Андрейка образа хорошо пишет, а что касается архитектурной модели, такой и ему, Гавриле, не сделать. И с тех пор Гаврила Юшков всегда, как только Андрейка имел желание, отпускал его свободно к строителям в Ильинское и соседние селения и починки Богородское, Богоявленское и Сретенское, а летом отправлял на Каму до Дедюхинской пристани и Березников. Любознательность Андрейки и стремление постичь строительную работу были беспредельны. Чтобы не быть навязчивым и не мешать плотникам, землекопам и каменщикам, он напрашивался к ним в помощники. Землекопы, вынимавшие под фундамент землю, были довольны умением Андрейки подсчитывать в точности до вершка глубину котлованов и объем вынутой земли. На каменщиков Андрейка смотрел с сожалением: тяжко достается им подноска камней на носилках. К концам носилок прикреплены холщовые и кожаные лямки. Плечи у подносчиков отмечены ссадинами. С тяжелыми ношами, пошатываясь, они поднимались по дощатым сходням на леса, складывали камень к камню и скрепляли известью, разведенной в творилах с песком и водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66