Окружающие выглядели сильно лучше и периодически поглядывали на человечка с интересом и сомнением, как бы не будучи до конца уверены, что он вот только ехал вместе с ними в этом чудесном, презентабельном и популярном ночном экспрессе «Санкт-Петербург – Москва».
Когда вышли на вокзал, обращать внимание перестали: одетых «по-разному» здесь было больше. Человечек, нервно оглядываясь по сторонам, прошел в зал ожидания и сел, иногда поглядывая на часы, словно ожидая кого-то. Затем отошел к газетному киоску и купил журнал. Сел снова, но читать, видимо от избытка и разрозненности чувств, не смог, а только смотрел поверх страницы на проходящих мимо людей, скрываясь таким образом от посетившей его внезапно ажиотации. Впрочем, в отношении большинства людей он был в этом прав: никому не было до него дела. Кроме, пожалуй, одного: высокого человека в серой куртке, который уже долго, с самого прихода человечка в зал ожидания внимательно наблюдал за ним, удобно устроясь в кресле за колонной и, в свою очередь, делая вид, что читает газету.
Этот «делал вид» профессионально. Здесь никто не смог бы даже понять что что-то не так, даже если бы и специально за ним наблюдал. «Высокий» периодически обводил взглядом зал, каждый раз останавливаясь на ком то, словно оценивая его, анализируя. Здесь, чувствовалось, перебиралось огромное количество критериев, прежде чем решить – «не опасен» – и перейти к следующему. Он так же не выпускал из вида входящих и выходящих из помещения, не уделяя, однако, много внимания тем, кто не задерживался. Подозрительного не находилось и «высокий» постепенно успокаивался. Он уже, кажется, на что-то решился, но тут вдруг неожиданное движение спугнуло его и он остался сидеть в кресле.
В зал вошла пестрая компания: несколько стариков и старух живописного вида: в праздничных костюмах, с флагами и транспарантами. Они, очевидно, прибыли в столицу для участия в какой-то акции или уже возвращались с нее. Содержания транспарантов было не разглядеть – их было три, все были сложены, но вдруг один распахнулся, и стало видно: «Слава КПСС!». Старики и старушки поскладировали свое революционное имущество у стены и стали по очереди перебегать к буфету, что бы купить по пирожку. Мужчина спокойно ждал, происходящее не вызвало у него никакого беспокойства. Затем он медленно встал и, подойдя к сидевшему лысому господину, опустился рядом с ним.
– Что интересного пишут? – спросил он, глазами показывая на журнал. Тот как-то странно дернулся, словно его ударило током, но не сильно, и посмотрел на высокого.
– Про первые олимпийские игры, – каким-то деревянным голосом ответил он.
– И, сколько ж там негритят после них в Москве родилось? Сотня? Или две? – продолжал вопросы высокий.
– Тринадцать, – назвав цифру, первый отвел взгляд от соседа и медленно, как бы нехотя пододвинул ногой чемоданчик к тому.
– Спасибо. – Попрощался высокий. Видимо, задерживаться не входило в его планы. Он взял серый чемоданчик, встал и, не прощаясь, удалился.
Выйдя на улицу, он поймал такси и поехал в аэропорт, где взял билет на ближайший рейс в Санкт– Петербург. Перед самым отлетом зашел в туалет. Там он, сидя в кабинке на крышке унитаза, открыл чемодан. Тот оказался наполовину заполнен пачками с деньгами. Сверху лежал какой– то белый клочок. Он взял его и развернул. Там была фотография и несколько слов, напечатанных компьютерным шрифтом. Некоторое время посмотрев на фотографию и пару раз прочитав написанное на листке он поднес листки к зажигалке. Когда все сгорело, пепел отправился в унитаз и мужчина прошел на регистрацию. Через два часа он уже выходил из Пулковского аэропорта в городе Санкт-Петербург.
* * *
Бомж Кеша проснулся сегодня не в духе. Он был совершенно раздражен на жизнь – и без того если и бьющую ключом, то в основном гаечным и по голове – а теперь еще и осложненную рядом обстоятельств.
Накануне вечером он совершил проступок даже для него самого не вполне объяснимый и тем самым крайне раздражающий. В «Ночлежке» – месте ночевке лиц без определенного места жительства – где он благополучно ночевал в течение уже более чем полутора месяцев, произошел неприятный инцидент.
Вчера туда нагрянула международная комиссия. Благопристойные на вид господа ходили по «Ночлежке», сердобольно осматривая бездомных, что-то периодически поминая о «правах человека» и «мире во всем мире». Раздавали гуманитарную помощь и щелкали затворами фотоаппаратов. Подошли и к Кеше. Тот же, прибывая на момент в оптимистическом состоянии и желании общаться рассказал им все. И про жизнь, и про добрых риэлтеров, выменявших его трехкомнатную квартиру на целый дом, по их обещаниям – большой и комфортабельный. С джакузи (что это Кеша не знал, но впечатлился очень) и холлом (слово было тоже незнакомым, но уж больно понравилось выражение, с которым его произносил менеджер агентства недвижимости). А на деле дом оказался в Урюпинске, да и то… Когда он туда приехал, выяснилось, что и Урюпинска, как такового уже не существует – на его месте теперь водохранилище… Воду Кеша любил, но не настолько, что бы в ней жить. Так и оказался он опять в Санкт-Петербурге – теперь уже без всего. Но Кеша был человек добрый, в происшедшем никого не винил, а только расстраивался.
И так понравился рассказ иностранцам, что снимали его все по очереди, и в профиль и в анфас. И слова его записывали на магнитофон; а один, важный такой, в очках и с локонами до золотых часов сказал, что эта история «грейт». И впал от этого Кеша в такое возбуждение, так все это ему понравилось – и камеры и свет, и мужик этот с локонами ему и впрямь мужиком показался (потом сказали, что тетка это была) что надо было как-то такую ажиотацию унять. И вышел он на лесенку, покурить хотел. А там, – оба на! Висит на стене аптечка, «ну кто ж её туда повесил, ё мое» – повторял Кеша теперь, вспоминая. И, ясное дело, к чему ажиотация привела… Схватил он аптечку, и, ну текать… Только увидел это кто-то из иностранцев и в крик… Воруют! Воры!!! Сбежались все. Ну и конечно, свои же кореша первыми давай отнимать. «Ты что, чувак», – орут, – «они же нам помогают! А ты, переть!»
В общем такой позор вышел, дальше некуда… Потом кореша рассказали, что из-за этого инцидента гуманитарная комиссия «Ночлежке» за сознательность высший балл поставила и обещала новое финансирование открыть. Вот так… А он теперь без крова остался и вообще стыдно о том поминать…
Правда сейчас, дом он какой-то, вроде ничего, приблудный нашел, хоть и дует везде, но – крыша над головой.
Да вот и поперло наконец: сегодня с утра как встал, так пошел на «исследование». И сразу – повезло. Видать, то ли работал здесь кто-то, то ли забыли какие-то чудики – свисал сверху в лифтовой шахте замечательнейший канат желтого цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Когда вышли на вокзал, обращать внимание перестали: одетых «по-разному» здесь было больше. Человечек, нервно оглядываясь по сторонам, прошел в зал ожидания и сел, иногда поглядывая на часы, словно ожидая кого-то. Затем отошел к газетному киоску и купил журнал. Сел снова, но читать, видимо от избытка и разрозненности чувств, не смог, а только смотрел поверх страницы на проходящих мимо людей, скрываясь таким образом от посетившей его внезапно ажиотации. Впрочем, в отношении большинства людей он был в этом прав: никому не было до него дела. Кроме, пожалуй, одного: высокого человека в серой куртке, который уже долго, с самого прихода человечка в зал ожидания внимательно наблюдал за ним, удобно устроясь в кресле за колонной и, в свою очередь, делая вид, что читает газету.
Этот «делал вид» профессионально. Здесь никто не смог бы даже понять что что-то не так, даже если бы и специально за ним наблюдал. «Высокий» периодически обводил взглядом зал, каждый раз останавливаясь на ком то, словно оценивая его, анализируя. Здесь, чувствовалось, перебиралось огромное количество критериев, прежде чем решить – «не опасен» – и перейти к следующему. Он так же не выпускал из вида входящих и выходящих из помещения, не уделяя, однако, много внимания тем, кто не задерживался. Подозрительного не находилось и «высокий» постепенно успокаивался. Он уже, кажется, на что-то решился, но тут вдруг неожиданное движение спугнуло его и он остался сидеть в кресле.
В зал вошла пестрая компания: несколько стариков и старух живописного вида: в праздничных костюмах, с флагами и транспарантами. Они, очевидно, прибыли в столицу для участия в какой-то акции или уже возвращались с нее. Содержания транспарантов было не разглядеть – их было три, все были сложены, но вдруг один распахнулся, и стало видно: «Слава КПСС!». Старики и старушки поскладировали свое революционное имущество у стены и стали по очереди перебегать к буфету, что бы купить по пирожку. Мужчина спокойно ждал, происходящее не вызвало у него никакого беспокойства. Затем он медленно встал и, подойдя к сидевшему лысому господину, опустился рядом с ним.
– Что интересного пишут? – спросил он, глазами показывая на журнал. Тот как-то странно дернулся, словно его ударило током, но не сильно, и посмотрел на высокого.
– Про первые олимпийские игры, – каким-то деревянным голосом ответил он.
– И, сколько ж там негритят после них в Москве родилось? Сотня? Или две? – продолжал вопросы высокий.
– Тринадцать, – назвав цифру, первый отвел взгляд от соседа и медленно, как бы нехотя пододвинул ногой чемоданчик к тому.
– Спасибо. – Попрощался высокий. Видимо, задерживаться не входило в его планы. Он взял серый чемоданчик, встал и, не прощаясь, удалился.
Выйдя на улицу, он поймал такси и поехал в аэропорт, где взял билет на ближайший рейс в Санкт– Петербург. Перед самым отлетом зашел в туалет. Там он, сидя в кабинке на крышке унитаза, открыл чемодан. Тот оказался наполовину заполнен пачками с деньгами. Сверху лежал какой– то белый клочок. Он взял его и развернул. Там была фотография и несколько слов, напечатанных компьютерным шрифтом. Некоторое время посмотрев на фотографию и пару раз прочитав написанное на листке он поднес листки к зажигалке. Когда все сгорело, пепел отправился в унитаз и мужчина прошел на регистрацию. Через два часа он уже выходил из Пулковского аэропорта в городе Санкт-Петербург.
* * *
Бомж Кеша проснулся сегодня не в духе. Он был совершенно раздражен на жизнь – и без того если и бьющую ключом, то в основном гаечным и по голове – а теперь еще и осложненную рядом обстоятельств.
Накануне вечером он совершил проступок даже для него самого не вполне объяснимый и тем самым крайне раздражающий. В «Ночлежке» – месте ночевке лиц без определенного места жительства – где он благополучно ночевал в течение уже более чем полутора месяцев, произошел неприятный инцидент.
Вчера туда нагрянула международная комиссия. Благопристойные на вид господа ходили по «Ночлежке», сердобольно осматривая бездомных, что-то периодически поминая о «правах человека» и «мире во всем мире». Раздавали гуманитарную помощь и щелкали затворами фотоаппаратов. Подошли и к Кеше. Тот же, прибывая на момент в оптимистическом состоянии и желании общаться рассказал им все. И про жизнь, и про добрых риэлтеров, выменявших его трехкомнатную квартиру на целый дом, по их обещаниям – большой и комфортабельный. С джакузи (что это Кеша не знал, но впечатлился очень) и холлом (слово было тоже незнакомым, но уж больно понравилось выражение, с которым его произносил менеджер агентства недвижимости). А на деле дом оказался в Урюпинске, да и то… Когда он туда приехал, выяснилось, что и Урюпинска, как такового уже не существует – на его месте теперь водохранилище… Воду Кеша любил, но не настолько, что бы в ней жить. Так и оказался он опять в Санкт-Петербурге – теперь уже без всего. Но Кеша был человек добрый, в происшедшем никого не винил, а только расстраивался.
И так понравился рассказ иностранцам, что снимали его все по очереди, и в профиль и в анфас. И слова его записывали на магнитофон; а один, важный такой, в очках и с локонами до золотых часов сказал, что эта история «грейт». И впал от этого Кеша в такое возбуждение, так все это ему понравилось – и камеры и свет, и мужик этот с локонами ему и впрямь мужиком показался (потом сказали, что тетка это была) что надо было как-то такую ажиотацию унять. И вышел он на лесенку, покурить хотел. А там, – оба на! Висит на стене аптечка, «ну кто ж её туда повесил, ё мое» – повторял Кеша теперь, вспоминая. И, ясное дело, к чему ажиотация привела… Схватил он аптечку, и, ну текать… Только увидел это кто-то из иностранцев и в крик… Воруют! Воры!!! Сбежались все. Ну и конечно, свои же кореша первыми давай отнимать. «Ты что, чувак», – орут, – «они же нам помогают! А ты, переть!»
В общем такой позор вышел, дальше некуда… Потом кореша рассказали, что из-за этого инцидента гуманитарная комиссия «Ночлежке» за сознательность высший балл поставила и обещала новое финансирование открыть. Вот так… А он теперь без крова остался и вообще стыдно о том поминать…
Правда сейчас, дом он какой-то, вроде ничего, приблудный нашел, хоть и дует везде, но – крыша над головой.
Да вот и поперло наконец: сегодня с утра как встал, так пошел на «исследование». И сразу – повезло. Видать, то ли работал здесь кто-то, то ли забыли какие-то чудики – свисал сверху в лифтовой шахте замечательнейший канат желтого цвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54