И я заплакала. Мне страшно не хотелось, но удержаться не смогла.
«КАЛЕ» ВЫРЕЗАНО НА СЕРДЦЕ МОЕМ
На информационной доске появилось новое имя: Элис Кале.
– Интересно, кто это, – размышляла Джорджина.
– Еще одна шизичка, – ответила ей Лиза.
– А когда приезжает? – спросила я у Валери.
Та без слова махнула рукой в глубину коридора. И вот там стояла как раз она: Элис Кале.
Девчонка была молодая, как все мы, и вовсе не выглядела шизанутой. Мы поднялись с пола, чтобы приветствовать ее.
– Меня зовут Элис Кале, – представилась та, только фамилию свою выговорила как-то странно: каллус .
– Кал-ле? – спросила Джорджина.
Элис Кале-Каллус искоса глянула на нас.
– Хммм?
– Произносится как каллус, – объяснила я Джорджине.
Мне показалось, что это совершенно невежливо дать Элис понять, будто она и сама толком не знает, как следует произносить ее фамилию.
– Кал-ле? – вновь спросила Джорджина.
В этот миг подошла Валери и провела Элис в ее палату.
– Это точно так же, как и с Вермонтом, – начала объяснять я Джорджине. Мы же не говорим вермон как французы, а вермонт .
– Фонетика, – коротко заявила Лиза.
Элис Кале-Каллус была очень робкой, но нас полюбила. Довольно часто она присаживалась рядом и прислушивалась. Лиза утверждала, что Элис нудная словно овощное рагу на постном масле. Джордижина пыталась втянуть новенькую в беседу.
– А ты знаешь, что по-французски кале это имя собственное, – сказала она ей.
– Каллус, – поправила ее Элис. – Правда?
– Ну да. Такой город во Франции, очень знаменитый.
– А чем знаменитый?
– Когда-то он принадлежал Англии, – рассказывала Джорджина. – Англии когда-то принадлежал приличный шмат Франции. Только англичане все потеряли во время столетней войны, и Кале был последним городом, который они потеряли.
– Столетней! – Глаза Элис расширились.
Ее было очень легко удивить. Собственно говоря, она ни о чем не имела ни малейшего понятия. Лиза предположила, что Элис весьма отстала в своем развитии.
Как-то утром мы сидели на кухне и лопали гренки с медом.
– Что это такое? – спросила Элис.
– Гренки с медом.
– Никогда не ела меда, – заявила нам Элис.
Вот это было здорово. Ведь никто же представить не может, что жизнь может быть настолько ограниченной, чтобы в ней отсутствовал мед.
– Никогда? – переспросила я.
Джорджина подала ей гренку с медом. Мы все глядели, как она сует ее в рот.
– По вкусу похоже на пчел, – сказала она.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, он такой мягкий, пушистый и немного щиплющий, словно пчелы.
Я откусила кусок собственной гренки. Мед был на вкус как самый обыкновенный мед, точно такой же, каким был кучу лет назад, когда я попробовала его впервые.
Когда к полудню того же самого дня Элис пошла на тесты Роршаха, я задала всем нашим вопрос:
– Как может случиться такое, что у никогда не пробовавшей меда девки имеется семья, которая способна заплатить за помещение ее в такой больнице?
– Скорее всего, это уже какая-то совершенно шизанутая и совершенно необыкновенная шизичка, раз ее приняли за меньшие бабки, – предположила Джорджина.
– Сомневаюсь, однако, – сказала Лиза.
В течение нескольких последующих недель Элис Кале-Каллус не давала никаких поводов предполагать, будто она и вправду весьма интересная или совсем уж шизанутая шизичка. Даже Джорджина от нее устала.
– Она ведь совершенно ничего не знает, – заявила она как-то. – Как будто всю жизнь провела закрытой в гардеробе.
– Так оно, видно, и было, – сказала Лиза. – Сидела, закрытая на ключ, в гардеробе и жрала овсяные хлопья.
– На ключ? Ты думаешь, что ее закрыли там родители? – спросила я.
– А почему бы и нет, – ответила на это Лиза. – Ведь, в конце концов, семейка называется Каллус, разве нет?
Это было наилучшим из всех возможных объяснений где-то через месяц, когда Элис неожиданно взорвалась.
– В ней немало энергии, – заметила Джорджина.
Из конца коридора, где находился изолятор, до нас доходили приглушенные визги и отзвуки ударов в дверь.
Когда на следующий день мы сидели на полу под черной информационной доской, Элис провели мимо нас в эскорте двух медсестер. Ее переводили в отделение максимальной безопасности. Лицо Элис было опухшим от плача и ударов головой об стенку и двери. На нас она не глядела, поскольку была занята собственными, перепутавшимися мыслями – это можно было понять по тому, как кривит и закусывает губы.
Ее фамилия довольно-таки скоро исчезла с доски объявлений.
– Похоже, что она засела там надолго, – сообщила нам Лиза.
– Надо будет сходить к ней в гости, – согласилась с ней Джорджина.
Медсестры посчитали, что с нашей стороны это будет весьма мило. Они даже согласились на то, чтобы с нами пошла Лиза. По-видимому, они посчитали, что в отделении максимальной безопасности Лиза никак не сможет доставить неприятностей.
Снаружи здание ничем особым не отличалось. В нем даже не было дополнительных дверей. Зато внутри все было совершенно другое. Окна защищали плетенные металлические сетки, точно такие же, как и в нашем отделении, вот только перед ними находились еще и решетки. Небольшие, тонкие прутья, установленные на расстоянии десять или пятнадцать сантиметров… но все же решетки. В ванной не было дверей, а в туалетах не было унитазов.
– А почему нет унитазов? – спросила Лиза.
– Не знаю, может кто-то мог бы сорвать седалище и стукнуть кого-то другого по башке, – размышляла я вслух.
Над стойкой в дежурке медсестер не было открытого пространства, как это было у нас в отделении – здесь дежурка отделялась от коридора стенкой из толстого армированного стекла. То есть, медсестры находились либо внутри, либо снаружи. В отделении максимальной безопасности не было и речи, чтобы опереться локтями на стоечку в нижней части двери и болтать с пациентками.
Палаты вовсе не были палатами. Это были камеры. А точнее – изоляторами. В них не было ничего кроме обычного матраса и лежащего на нем человека. В отличие от нашего изолятора в здешних имелось окошко, но размещенное очень высоко, к тому же маленькое, застекленное небьющимся стеклом, заслоненное металлической сеткой и зарешеченное. Большинство дверей в коридоре было открыто, так что, идя к Эжлис, мы видели в комнатах лежащих на матрасах людей. Некоторые из них были голыми, другие не лежали на матрасах, а недвижно стояли в углу или же сидели на корточках, прижавшись к стенке, опустив голову в плечи.
И все. Вот и все, что там было. Маленькие, пустые комнатки с зарешеченным окошком и скорчившимся в углу человечком.
В комнате у Элис неприятно пованивало. Стены были чем-то вымазаны. Впрочем, она сама тоже. Элис сидела на матрасе, охватив колени руками – руки у нее тоже были вымазанные.
– Привет, Элис, – сказала Джорджина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35