– Перекрестись, отвечает она, побойся бога! Знать ничего не знаю об этих помидорах! Уставились мы друг на друга и думаем… память вроде бы не отшибло. Что за чертовщина! Вроде до сих пор я своих дел еще никогда не забывал!.. И тут я внезапно вспомнил, что один золотарь, привозивший свой товар, упомянул «Метрополь». Я еще раз напряг свои мозги, и в моем сознании блеснул просвет. Я вспомнил, что даже угостил его тогда за такое прекрасное подношение. Все стало ясно. Видно, золото это было из хорошо всем нам известного местечка…
Кто-то отпрянул, кто-то натянуто улыбнулся. Спиритавичюс развил мысль зятя:
– Кто дерма боится, сам его не стоит. Я знаю два испытанных жернова, которые все перемелют: земля и брюхо. Все остальное чепуха. Навоз остается в земле, а зерно поднимается вверх. А потом мы это зерно пропускаем через желудок; и опять – что негодно – опускается вниз, а что пригодно – поднимается наверх. Хотя это и не совсем по-научному, зато верно.
Бумба-Бумбелявичюс провел гостей по всем дорожкам, обвел вокруг каждой клумбы и кустика, облазил, осмотрел все подвалы, бетонный, еще не вполне затвердевший, фундамент и по досчатой лестнице поднялся с ними наверх, где должно было состояться пиршество в честь закладки краеугольного камня.
– Фундамент у тебя, зятек, крепкий, стол богатый, а стены где же? – сказал, оглядевшись, Спиритавичюс.
Все громко расхохотались.
– Имеются, господин директор, и стены… Прошу садиться… Простите за скромный стол. Марите, проси к столу, видишь, меня не слушаются!
Был теплый июльский вечер. Солнце клонилось к закату. Во все стороны открывались пестрые картины Вилиямполе. На западе маячила высокая насыпь форта, в саду, огороженном зеленым забором, две женщины выколачивали пыль из красного ковра, старая тщедушная баба волочила по лугу сухую ивовую ветвь, по улице Тильжес катил извозчик, в пролетке дремал какой-то горожанин. На будущем первом этаже дома Бумбелявичюса стоял стол, уставленный бутылками, тарелками и закусками, за которым непринужденно расположились старшие чины балансовой инспекции. За свою жизнь они перевидали много столов, преимущественно под крышей, и такого сюрприза, который приготовил Бумба-Бумбелявичюс, не ожидали. Все было неожиданно, непривычно, экзотично.
– Дорогие гости! Прошу садиться… Пожалуйста… Извините, если неудобно… Господин директор говорит, что не видит стен и крыши. Я должен рассеять эти сомнения, пока мы еще ничего не отведали. Я документально докажу обратное!
Все уставились на хозяина. Его слова показались довольно странными: несмотря на то, что гости сидели под открытым небом, хозяин упорно доказывал, что они находятся в его квартире, состоящей из трех комнат с кухней.
– Загипнотизировать меня хочешь, зятек?… – сказал Спиритавичюс. – Ничего не выйдет.
Тем временем Бумба-Бумбелявичюс покопался в толстом портфеле, вынул пачку бумаг и положил на стол.
– Вот мой дом, – ткнул он пальцем в чертеж. – Он построен. Видите? Двухэтажный, четырехквартирный. Заверено печатью и подписью инженера! Ясно?… А тут…
Утерев пот, счастливый хозяин достал три договора и развернул перед каждым из помощников.
– Видите? Все мои квартиры сданы в наем на неограниченный срок, и плата взыскана за три года вперед. Итого более 10 тысяч литов.
– Подписи имеются? – заглядывал всем в глаза Бумба-Бумбелявичюс. – Скажете, нет?… Печать нотариуса налицо? Значит, вы согласны. Так дозвольте мне сейчас спросить: имеются у этого дома стены и крыша?! А потолок? Имеется дом?! А! То-то и оно!
Чего-чего, а этого чиновники не ожидали. Самоучка, из простых, с трудом выбившийся в люди человечек, которого все обзывали «кооператором», имел, оказывается, не только четверть гектара выкупленной земли, но и несколько десятков тысяч наличными, которые содрал с будущих съемщиков; он набрал столько денег, что их вполне должно было хватить для строительства каменного дома.
– А кто меня может заставить строить каменные хоромы? Я могу возвести бревенчатые… Наконец на кой черт мне бревна, если я могу построить дом из досок, оштукатурить с двух сторон, покрасить, и пусть себе живет на здоровье, кто хочет; пусть плодятся и размножаются на благо отечества. Кто мне запрещает смотреть еще дальше? Кто может связать мне крылья?
Бумба-Бумбелявичюс достал из портфеля еще одну бумагу и, развернув, показал всем сидящим за столом. Это был чертеж восьмиквартирного дома.
– Этот я построю еще легче, чем первый, потому что у меня в запасе одна неиспользованная идея.
Зазвенели бокалы и тарелки; чиновники желали счастья и процветания дому, который пока что существовал только на бумаге, но который в ближайшее время породит еще и еще новые палаты и хоромы. Звучали тосты в честь молодой, прочной литовской семьи, которая всю свою душу вложила в украшение временной столицы.
Праздник Тела Господня
Если Спиритавичюс, а тем паче Бумба-Бумбелявичюс вкладывали в строительство домов всю свою душу, если другие из-за какого-нибудь пустяка: располагать ли спальню окнами на север или восток, крыть ли крышу черепицей или жестью, – хватались за грудки, то скромнейший и интеллигентнейший чиновник балансовой инспекции Пискорскис отдавался исключительно культуре, искусству и прочим, совершенно недоходным, материям. Пискорскис не вмешивался в перепалки своих коллег, одержимых строительным зудом, и занимался своими делами. Его страстность проявлялась только в вопросах воспитания личности. Он выписывал наиболее понравившиеся ему мысли в толстую тетрадь и цитировал их при всяком удобном случае. Повседневные заботы он называл мелочами жизни и твердо верил, что они только искушают плоть, ко не служат духовному самоусовершенствованию. И все же, несмотря на возвышенные устремления первого помощника, у подножия Алексотского холма, словно без всякого участия с его стороны, незаметно вырос особняк с железной крышей, белыми ставнями и двумя красными трубами.
Госпожа Пискорскене, как и ее муж, была тонкая натура. Она сделала все, чтобы их уютное гнездышко радовало глаз и доставляло эстетическое наслаждение. Около выкрашенного в зеленый цвет особняка протянулись аллеи, обсаженные ягодниками, между белых скамеек пестрели пышные цветочные клумбы. Начиная с веранды, обставленной легкой плетеной мебелью и раскладными холщовыми креслами, в которых супруги коротали долгие летние дни, и кончая просторной, расписанной розами, спальней – все до мелочей изобличало вкус и изящество. С веранды можно было пройти в салон, где в лучах полуденного солнца отсвечивал красным гарнитур мягкой мебели. Зеленые узколистые олеандры, которые пользовались особой любовью заботливой хозяйки, составляли приятный контраст с мебелью и сиреневыми обоями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Кто-то отпрянул, кто-то натянуто улыбнулся. Спиритавичюс развил мысль зятя:
– Кто дерма боится, сам его не стоит. Я знаю два испытанных жернова, которые все перемелют: земля и брюхо. Все остальное чепуха. Навоз остается в земле, а зерно поднимается вверх. А потом мы это зерно пропускаем через желудок; и опять – что негодно – опускается вниз, а что пригодно – поднимается наверх. Хотя это и не совсем по-научному, зато верно.
Бумба-Бумбелявичюс провел гостей по всем дорожкам, обвел вокруг каждой клумбы и кустика, облазил, осмотрел все подвалы, бетонный, еще не вполне затвердевший, фундамент и по досчатой лестнице поднялся с ними наверх, где должно было состояться пиршество в честь закладки краеугольного камня.
– Фундамент у тебя, зятек, крепкий, стол богатый, а стены где же? – сказал, оглядевшись, Спиритавичюс.
Все громко расхохотались.
– Имеются, господин директор, и стены… Прошу садиться… Простите за скромный стол. Марите, проси к столу, видишь, меня не слушаются!
Был теплый июльский вечер. Солнце клонилось к закату. Во все стороны открывались пестрые картины Вилиямполе. На западе маячила высокая насыпь форта, в саду, огороженном зеленым забором, две женщины выколачивали пыль из красного ковра, старая тщедушная баба волочила по лугу сухую ивовую ветвь, по улице Тильжес катил извозчик, в пролетке дремал какой-то горожанин. На будущем первом этаже дома Бумбелявичюса стоял стол, уставленный бутылками, тарелками и закусками, за которым непринужденно расположились старшие чины балансовой инспекции. За свою жизнь они перевидали много столов, преимущественно под крышей, и такого сюрприза, который приготовил Бумба-Бумбелявичюс, не ожидали. Все было неожиданно, непривычно, экзотично.
– Дорогие гости! Прошу садиться… Пожалуйста… Извините, если неудобно… Господин директор говорит, что не видит стен и крыши. Я должен рассеять эти сомнения, пока мы еще ничего не отведали. Я документально докажу обратное!
Все уставились на хозяина. Его слова показались довольно странными: несмотря на то, что гости сидели под открытым небом, хозяин упорно доказывал, что они находятся в его квартире, состоящей из трех комнат с кухней.
– Загипнотизировать меня хочешь, зятек?… – сказал Спиритавичюс. – Ничего не выйдет.
Тем временем Бумба-Бумбелявичюс покопался в толстом портфеле, вынул пачку бумаг и положил на стол.
– Вот мой дом, – ткнул он пальцем в чертеж. – Он построен. Видите? Двухэтажный, четырехквартирный. Заверено печатью и подписью инженера! Ясно?… А тут…
Утерев пот, счастливый хозяин достал три договора и развернул перед каждым из помощников.
– Видите? Все мои квартиры сданы в наем на неограниченный срок, и плата взыскана за три года вперед. Итого более 10 тысяч литов.
– Подписи имеются? – заглядывал всем в глаза Бумба-Бумбелявичюс. – Скажете, нет?… Печать нотариуса налицо? Значит, вы согласны. Так дозвольте мне сейчас спросить: имеются у этого дома стены и крыша?! А потолок? Имеется дом?! А! То-то и оно!
Чего-чего, а этого чиновники не ожидали. Самоучка, из простых, с трудом выбившийся в люди человечек, которого все обзывали «кооператором», имел, оказывается, не только четверть гектара выкупленной земли, но и несколько десятков тысяч наличными, которые содрал с будущих съемщиков; он набрал столько денег, что их вполне должно было хватить для строительства каменного дома.
– А кто меня может заставить строить каменные хоромы? Я могу возвести бревенчатые… Наконец на кой черт мне бревна, если я могу построить дом из досок, оштукатурить с двух сторон, покрасить, и пусть себе живет на здоровье, кто хочет; пусть плодятся и размножаются на благо отечества. Кто мне запрещает смотреть еще дальше? Кто может связать мне крылья?
Бумба-Бумбелявичюс достал из портфеля еще одну бумагу и, развернув, показал всем сидящим за столом. Это был чертеж восьмиквартирного дома.
– Этот я построю еще легче, чем первый, потому что у меня в запасе одна неиспользованная идея.
Зазвенели бокалы и тарелки; чиновники желали счастья и процветания дому, который пока что существовал только на бумаге, но который в ближайшее время породит еще и еще новые палаты и хоромы. Звучали тосты в честь молодой, прочной литовской семьи, которая всю свою душу вложила в украшение временной столицы.
Праздник Тела Господня
Если Спиритавичюс, а тем паче Бумба-Бумбелявичюс вкладывали в строительство домов всю свою душу, если другие из-за какого-нибудь пустяка: располагать ли спальню окнами на север или восток, крыть ли крышу черепицей или жестью, – хватались за грудки, то скромнейший и интеллигентнейший чиновник балансовой инспекции Пискорскис отдавался исключительно культуре, искусству и прочим, совершенно недоходным, материям. Пискорскис не вмешивался в перепалки своих коллег, одержимых строительным зудом, и занимался своими делами. Его страстность проявлялась только в вопросах воспитания личности. Он выписывал наиболее понравившиеся ему мысли в толстую тетрадь и цитировал их при всяком удобном случае. Повседневные заботы он называл мелочами жизни и твердо верил, что они только искушают плоть, ко не служат духовному самоусовершенствованию. И все же, несмотря на возвышенные устремления первого помощника, у подножия Алексотского холма, словно без всякого участия с его стороны, незаметно вырос особняк с железной крышей, белыми ставнями и двумя красными трубами.
Госпожа Пискорскене, как и ее муж, была тонкая натура. Она сделала все, чтобы их уютное гнездышко радовало глаз и доставляло эстетическое наслаждение. Около выкрашенного в зеленый цвет особняка протянулись аллеи, обсаженные ягодниками, между белых скамеек пестрели пышные цветочные клумбы. Начиная с веранды, обставленной легкой плетеной мебелью и раскладными холщовыми креслами, в которых супруги коротали долгие летние дни, и кончая просторной, расписанной розами, спальней – все до мелочей изобличало вкус и изящество. С веранды можно было пройти в салон, где в лучах полуденного солнца отсвечивал красным гарнитур мягкой мебели. Зеленые узколистые олеандры, которые пользовались особой любовью заботливой хозяйки, составляли приятный контраст с мебелью и сиреневыми обоями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49