Какой-то дьявол-искуситель будто толкнул Галкина в руку. Бог весть почему – он после никогда не мог понять – палец его надавил шалнер: раздался гулкий выстрел, и пуля пробила дверь, которую уже притворял камердинер.
Все, что было в сенях, в соседней горнице и на крыльце бросилось бежать, вопя и крича. Галкин сидел за столом. Пред ним вся комната была полна дыму. Он опустил голову и проговорил:
– Что ж ты, одичал, что ли? разума лишился? Что же это? Ведь убить мог. Да и теперь, что будет еще? Ведь офицер, а не посадский какой. По мундиру узнать и найти можно. Что ж творишь-то ты? Господи помилуй! Должно, я в самом деле от всего моего горя разум потерял.
И, бросив разряженный пистолет на стол, Галкин облокотился на стол, закрыл лицо руками и сидел недвижно в каком-то полусне, без сознания окружающего.
– Речка, – повторял он. – Речка! Зачем речка? Далеко речка? Да и гадко, ух, как гадко! То ли дело вот эдак! Взял, приставил к виску! По-военному и в одно мгновение…
XIV
Простреленная дверь была выстрелом растворена настежь. Из дома все убежали. Полная тишина воцарилась тут.
Вдали шумели и кричали голоса. Там, на выезде из деревни, в первой карете сидел проезжий сановник, и тот же лакей докладывал барину невероятное приключение.
– Чуть было не убил, ваше сиятельство. Пуля около головы шаркнула в дверь.
Проезжий высунулся в окно кареты и призадумался.
– Да не безумный? – отозвался он наконец на доклад лакея.
– Никак нет-с. Непохоже. Рассуждает порядливо.
– Не пьян ли?
– Помилуйте! Никакого вина с ним нету. Кашу сидит да без масла уписывает, – усмехнулся лакей.
– Сказал ты, кто мы?
– Кажись, сказывал. А подлинно не могу доложить. Помнится, собирались мы с хозяином сказать, да он не давал слова молвить. Знай рвет и мечет. Как рот разинешь, так и крикнет на тебя.
– Чудно! Первый раз со мною эдакое. Отвори дверку.
– Что вы? Куда вы! – фамильярно выговорил лакей.
– Ну, ну, отворяй! Пойду погляжу.
– Что вы! Помилуйте. Как возможно! Убьет ведь. Здесь дело дорожное и ночное. Убьет да и убежит. Вон и лес недалече.
– А вы-то, олухи, на что же? – выговорил, смеясь, проезжий, вылезая из кареты. – Как же это так? Это совсем срам будет. Меня человек убьет вот зря, а вы его упустите. Хороши гуси!
Целая толпа щегольски одетых люден, обступив проезжего, стала просить не ходить в избу Карпа.
Трудно было разобрать, что это за народ. Одни из них казались дворянами по их одежде, но разговаривали с проезжим с тою же холопскою покорною вежливостью; другие были дворовые люди разных наименований: камердинеры, гайдуки, скороходы, казачки. В числе прочих был тут один диковинный человек, который тоже визгливо упрашивал барина не ходить в избу и притом выражался убийственным российским языком. Несмотря на темноту ночи, видно было, что он много чернее всех остальных. Это был арап. Под его распахнутым плащом виднелся край ярко-красного кафтана, а на ногах такие же красные сапоги.
Галдение свиты, обступившей кругом, все усиливалось.
– Да ну! Молчать! Оглушили! – вдруг вскрикнул сановник и двинулся вперед. Все расступились перед ним.
Проезжий этот не только головой, но почти и плечами выше всех, настоящий богатырь с виду, был одет в бархатный темный кафтан, с ременным поясом, с обыкновенного дорожною шапкой на голове. Он спокойно двинулся к дому Карпа, но, оглянувшись и увидя за собой целую вереницу своих, крикнул:
– Куда вы-то полезли! Убить может, коли в кучу-то шаркнет, – выговорил он совершенно серьезно. – Ванька, и ты, хозяин, вы одни за мной идите.
И хозяин, и Ванька, по которому уже палил офицер, снова начали было упрашивать барина не ходить, но тот резким восклицанием и крепким бранным словом заставил замолчать обоих.
Поднявшись на крыльцо Карповой избы, он смело шагнул в сени и отсюда глянул в горницу.
За столом сидел, опершись локтями на стол и закрыв лицо руками, такой же богатырь, как и он сам, в поношенном офицерском мундире.
Проезжий тотчас же признал мундир Измайловского полка, и это заметно поразило его. Идя сюда, он предполагал, что имеет дело не с гвардейским офицером.
Он хотел было тотчас же войти в горницу, но, заметив на столе пред сидевшим большой пистолет, приостановился и колебался.
«Долго ли взять да выпалить! – подумал он. – Да в такую тушу, как я, и промахнуться мудрено», – прибавил он шепотом, как бы себе самому.
И, став на пороге горницы, он крикнул добродушно:
– Эй! господин офицер! Войти можно?
Галкин пришел в себя, отнял руки от лица и опустил их на стол.
В этом движении сказалось что-то особенно беспомощное. Проезжий богатырь понял верно это движение, а равно сразу заметил бледное лицо офицера.
– Войти можно? – повторил он.
– Можно, – глухо отозвался Галкин, не глядя.
– У него их два, – шепнул сзади Карп.
– Палить в меня не будешь? – спросил богатырь, уже с участием приглядываясь к незнакомцу.
– Нет, – как-то безучастно и бессмысленно снова отозвался этот.
– Ну и хорошее дело. А то ведь не ровен час и убить можно! – смешливо произнес проезжий, входя в горницу, но все-таки не спуская глаз с рук офицера. Он сел на лавку к столу и сразу ловко опустил руку на пистолет.
– А все лучше я припрячу его! – выговорил он.
– Припрятывайте. А я этот возьму, – выговорил Галкин, доставая другой пистолет, который был у него на коленях.
Но вдруг он прибавил:
– Нет! Что же? Будет!.. Берите и этот…
И он подал ему пистолет.
– Зачем? – отозвался, смеясь, проезжий. – Куда мне разряженный? Я лучше этот приберегу.
– Берите этот. У вас разряженный. Нате. Оба берите. Впрочем, я очухался совсем. Хотите занять обе горницы и меня на улицу выкинуть, занимайте. Довольно. Я и так начудил, осрамился. Я ведь не проходимец какой. Видите, что на мне? Не чуйка!
Галкин поднялся, взял свой мешок и, обращаясь к вошедшему в горницу хозяину, произнес, подавляя вздох:
– Тащи мой чемодан вон да вели лошадей закладывать и меня догонять. А я вперед пешком пойду.
Голос Галкина, его лицо, его блуждающие глаза – все удивило проезжего. Он сразу понял, что с этим офицером недавно случилось что-нибудь особенное. Он, очевидно, не пьян, в своем уме, и только человек душевно расстроенный.
– Нет, стой! – выговорил он. – Я тебя, или вас, господин офицер, не выпущу. Вместе ночуем здесь и побеседуем. Шутка ли! Я должен тут целый час один ужинать. Не с холопами же мне беседовать. В них мне ничего любопытного нет… А вот вы оставайтесь. Я вас угощу. У меня всякое есть с собой. И вино хорошее. Поужинаем, выпьем. А там заляжем спать. Выспимся, завтра вместе в Москву поедем.
– Спасибо вам, – несколько спокойнее выговорил Галкин. – Я не в Москву. Я из Москвы, в полк.
– Ну, разъедемся в разные стороны. А все-таки малость сегодня покалякаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32