«Dover» понимали как «to do-it-over-again» (повторить еще раз). В 1601 году к сборнику рассказов Джека из Дувра было опубликовано продолжение; выходит, сам сборник напечатали еще во времена королевы. Елизаветы. Единственная сохранившаяся копия относится к 1604 году. Книги должны были продаваться в магазине с вывеской в виде папской головы над дверью таверны, неподалеку от биржи».
Другое дело «Парламент, протертый до дыр» — сегодня этот трактат известен по двум брошюрам, изданным в 1608 и 1615 годах. Если во времена Высокого Средневековья основным объектом пародии становились церковная служба и Святое Писание , то в новые времена ничего лучше постановлений парламента нельзя было и придумать. Ленивый не создавал в ту далекую эпоху поэтических, политических или религиозных обществ. Уже даже не важно было «ради чего», главное — обнаружить объект для агитации «против». Подходили идиоты, неверующие, женщины, еда, ведьмы, ханжи, паписты и так далее. Мы знаем эту эпоху по пьесам Шекспира и его современников и по сонетам того же Шекспира и иже с ним. По правде говоря, век или полтора века спустя после того, как Уильям Какстон завез в Англию печатный станок, в типографиях Лондона издавалась литература самого разного рода (долгое время не удостаивавшаяся в учебниках более чем одной страницы на тысячу): подробные отчеты о разоблачении и сожжении ведьм перемежались с рассуждениями о вреде табака или бесчестной игре в кости. «Парламент, протертый до дыр» — это устав и постановление одновременно, поскольку надо было себя занять. В Лондоне уже два века боролись с проституцией всеми возможными и невозможными способами: так, еще в 1393 году всем после девяти часов вечера запрещалось покидать пределы города и отправляться в его окрестности, куда переселили дам легкого поведения, к тому же ночью по городу запрещалось ходить в маске (а то некоторые отправлялись искать приключения, пряча свое истинное лицо). Свободное время уходило на творчество. Или на игру в кости.
Трактат, разоблачающий всю подноготную игры в кости, известен в двух копиях, которые, судя по владельческим записям, относятся еще к первой половине XVI века. Шулерство, игра в наперстки, финансовые пирамиды и подобного рода забавы — удел не только обществ периода кризиса и упадка. Игра в кости считалась пороком благородных, поскольку сам император Август, если верить Светонию, был к ней пристрастен и охотно спонсировал своих партнеров по игре . Естественно, в подобных играх не обходилось без мошенничества. Опубликованный в 1575 году памфлет «Сотоварищество мерзавцев» так описывал один из трюков этих пройдох:
«Подобная публика, как правило, — это особая разновидность бродяг-бездельников, распознать которых довольно трудно, так богато они разряжены. Иногда им прислуживает лакей, иногда — нет. Их главное занятие — проводить время в местах, где собираются для благородного времяпрепровождения джентльмены и прочие достойные граждане. Например, в соборе Святого Павла, в госпитале Христа или же на королевской бирже. У них обширные знакомства, они постоянно заняты тем, что стремятся привлечь в свою компанию все новых и новых достойных людей. Но их главная цель — заводить знакомства с теми (о ком они узнают благодаря усердному наведению справок), кто недавно получил порядочную сумму денег. Это могут быть молодые джентльмены, прибывшие в Лондон изучать право, или же торговцы, или представители других занятий, которые недавно получили от кого-либо крупную сумму денег для определенных целей. И вот, когда такая добыча намечена, они умеют втереться человеку в доверие, весьма любезно приглашают его позавтракать вместе и ведут в какое-нибудь хорошо им знакомое и заранее условленное место.
В это время на сцену выступает один из их шайки, человек уже в летах, поднаторевший во всякого рода обманах и хитростях. У него может быть фальшивая седина, морщины на лице, согбенная спина, — как правило, он еще и хромой, как будто от старости. Одет он подчеркнуто бедно, на нем дотертый плащ домашней выделки и поношенная шляпа. И вот этот смиренный старец появляется в заведении, будто бы никому не знакомый, тихонько присаживается на краешке скамьи поближе ко всей компании и заказывает себе кружку вина стоимостью в один пенни или пинту эля, что незамедлительно и получает.
Какое-то время он сидит вот так в одиночестве, грызет кусок хлеба или другую немудрящую еду, а остальные из шайки тем временем находят способ вступить с ним в шутливый разговор. Они спрашивают старика, откуда он родом и чем занимается, на что он обычно отвечает, что живет крестьянским трудом. Они продолжают беседовать и наконец предлагают старику с ними сыграть:
— Что скажешь, отец? Сыграй с нами партию, и мы купим тебе еды на обед. Мы бы не прочь повеселиться.
И этот согбенный старец, сначала выразив удивление, отвечает им так:
— Господа, я уже стар и почти ослеп, да и играть-то умею лишь в некоторые самые простые игры, вы, однако же, я вижу, добрые джентльмены, раз предложили мне такую плату. От нее вам самим не будет никакого проку, а только мне одному, значит, по праву, я должен и платить за свое удовольствие. Поэтому я с охотой выполню вашу просьбу.
И вот они начинают играть — когда в карты, когда в кости; старик первое время изображает полную неосведомленность и неумение играть, играет как будто бы против воли, проигрывает, делает вид, что сердится, даже впадает в ярость, начинает браниться. Но вот он предлагает поставить всем по паре шиллингов. Остальная компания веселится, поддразнивает старика и продолжает играть. Они все устраивают так, что каждый выигрывает у него по одному-два шиллинга, после чего кто-нибудь подсаживается к молодому человеку и принимается нашептывать ему на ухо, уговаривая, чтобы тот тоже поучаствовал в их забаве. Он соглашается и, за компанию, тоже вступает в игру. Как и остальные, он выигрывает у старика свой шиллинг, а тот, потеряв в общей сложности пять или шесть шиллингов, принимается плакать и стенать, что остался совсем без гроша. Он умоляет компанию вернуть ему хотя бы часть денег, чтобы он смог добраться до дому. Остальные же, конечно, наотрез ему отказывают, продолжая без умолку его дразнить и насмехаться над ним.
Теперь пройдоха изображает настоящую ярость. Он обращается к джентльменам и говорит, что они должны подождать его здесь, пока он сходит еще за деньгами. Или же пусть назначат какое-нибудь другое место, где они могли бы встретиться. Вся шайка, явно заинтересовавшись таким поворотом дела, с готовностью соглашается, и они бьют по рукам, договариваясь о встрече. После чего они принимаются уговаривать молодого человека не отступать от этой затеи и пойти на встречу вместе, захватив с собой побольше денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Другое дело «Парламент, протертый до дыр» — сегодня этот трактат известен по двум брошюрам, изданным в 1608 и 1615 годах. Если во времена Высокого Средневековья основным объектом пародии становились церковная служба и Святое Писание , то в новые времена ничего лучше постановлений парламента нельзя было и придумать. Ленивый не создавал в ту далекую эпоху поэтических, политических или религиозных обществ. Уже даже не важно было «ради чего», главное — обнаружить объект для агитации «против». Подходили идиоты, неверующие, женщины, еда, ведьмы, ханжи, паписты и так далее. Мы знаем эту эпоху по пьесам Шекспира и его современников и по сонетам того же Шекспира и иже с ним. По правде говоря, век или полтора века спустя после того, как Уильям Какстон завез в Англию печатный станок, в типографиях Лондона издавалась литература самого разного рода (долгое время не удостаивавшаяся в учебниках более чем одной страницы на тысячу): подробные отчеты о разоблачении и сожжении ведьм перемежались с рассуждениями о вреде табака или бесчестной игре в кости. «Парламент, протертый до дыр» — это устав и постановление одновременно, поскольку надо было себя занять. В Лондоне уже два века боролись с проституцией всеми возможными и невозможными способами: так, еще в 1393 году всем после девяти часов вечера запрещалось покидать пределы города и отправляться в его окрестности, куда переселили дам легкого поведения, к тому же ночью по городу запрещалось ходить в маске (а то некоторые отправлялись искать приключения, пряча свое истинное лицо). Свободное время уходило на творчество. Или на игру в кости.
Трактат, разоблачающий всю подноготную игры в кости, известен в двух копиях, которые, судя по владельческим записям, относятся еще к первой половине XVI века. Шулерство, игра в наперстки, финансовые пирамиды и подобного рода забавы — удел не только обществ периода кризиса и упадка. Игра в кости считалась пороком благородных, поскольку сам император Август, если верить Светонию, был к ней пристрастен и охотно спонсировал своих партнеров по игре . Естественно, в подобных играх не обходилось без мошенничества. Опубликованный в 1575 году памфлет «Сотоварищество мерзавцев» так описывал один из трюков этих пройдох:
«Подобная публика, как правило, — это особая разновидность бродяг-бездельников, распознать которых довольно трудно, так богато они разряжены. Иногда им прислуживает лакей, иногда — нет. Их главное занятие — проводить время в местах, где собираются для благородного времяпрепровождения джентльмены и прочие достойные граждане. Например, в соборе Святого Павла, в госпитале Христа или же на королевской бирже. У них обширные знакомства, они постоянно заняты тем, что стремятся привлечь в свою компанию все новых и новых достойных людей. Но их главная цель — заводить знакомства с теми (о ком они узнают благодаря усердному наведению справок), кто недавно получил порядочную сумму денег. Это могут быть молодые джентльмены, прибывшие в Лондон изучать право, или же торговцы, или представители других занятий, которые недавно получили от кого-либо крупную сумму денег для определенных целей. И вот, когда такая добыча намечена, они умеют втереться человеку в доверие, весьма любезно приглашают его позавтракать вместе и ведут в какое-нибудь хорошо им знакомое и заранее условленное место.
В это время на сцену выступает один из их шайки, человек уже в летах, поднаторевший во всякого рода обманах и хитростях. У него может быть фальшивая седина, морщины на лице, согбенная спина, — как правило, он еще и хромой, как будто от старости. Одет он подчеркнуто бедно, на нем дотертый плащ домашней выделки и поношенная шляпа. И вот этот смиренный старец появляется в заведении, будто бы никому не знакомый, тихонько присаживается на краешке скамьи поближе ко всей компании и заказывает себе кружку вина стоимостью в один пенни или пинту эля, что незамедлительно и получает.
Какое-то время он сидит вот так в одиночестве, грызет кусок хлеба или другую немудрящую еду, а остальные из шайки тем временем находят способ вступить с ним в шутливый разговор. Они спрашивают старика, откуда он родом и чем занимается, на что он обычно отвечает, что живет крестьянским трудом. Они продолжают беседовать и наконец предлагают старику с ними сыграть:
— Что скажешь, отец? Сыграй с нами партию, и мы купим тебе еды на обед. Мы бы не прочь повеселиться.
И этот согбенный старец, сначала выразив удивление, отвечает им так:
— Господа, я уже стар и почти ослеп, да и играть-то умею лишь в некоторые самые простые игры, вы, однако же, я вижу, добрые джентльмены, раз предложили мне такую плату. От нее вам самим не будет никакого проку, а только мне одному, значит, по праву, я должен и платить за свое удовольствие. Поэтому я с охотой выполню вашу просьбу.
И вот они начинают играть — когда в карты, когда в кости; старик первое время изображает полную неосведомленность и неумение играть, играет как будто бы против воли, проигрывает, делает вид, что сердится, даже впадает в ярость, начинает браниться. Но вот он предлагает поставить всем по паре шиллингов. Остальная компания веселится, поддразнивает старика и продолжает играть. Они все устраивают так, что каждый выигрывает у него по одному-два шиллинга, после чего кто-нибудь подсаживается к молодому человеку и принимается нашептывать ему на ухо, уговаривая, чтобы тот тоже поучаствовал в их забаве. Он соглашается и, за компанию, тоже вступает в игру. Как и остальные, он выигрывает у старика свой шиллинг, а тот, потеряв в общей сложности пять или шесть шиллингов, принимается плакать и стенать, что остался совсем без гроша. Он умоляет компанию вернуть ему хотя бы часть денег, чтобы он смог добраться до дому. Остальные же, конечно, наотрез ему отказывают, продолжая без умолку его дразнить и насмехаться над ним.
Теперь пройдоха изображает настоящую ярость. Он обращается к джентльменам и говорит, что они должны подождать его здесь, пока он сходит еще за деньгами. Или же пусть назначат какое-нибудь другое место, где они могли бы встретиться. Вся шайка, явно заинтересовавшись таким поворотом дела, с готовностью соглашается, и они бьют по рукам, договариваясь о встрече. После чего они принимаются уговаривать молодого человека не отступать от этой затеи и пойти на встречу вместе, захватив с собой побольше денег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52