Если очередной метеорит превратит обитель джина в облачко испарившегося серебра, он мне этого не простит.
Глотая слюну, обильно выделяемую от витающих в воздухе ароматов, и слушая рассказ о битве самозваного Сокрушителя с восьминогим приспешником злобных паразитов, я оттаиваю воду в кувшине, медленно поворачивая его то одним боком к костру, то другим. Эпическое повествование Улюлюма вызывает рефлекторные чувства, близкие похмельным страданиям: как от мигрени, ноют мозги, немного мутит, словно от нехватки кислорода в крови, да и общее самочувствие неважное. Первая мысль, пришедшая в голову при этих симптомах, — энергетический вампир. Но он-то не вытягивает энергию, он скорее подавляет ее своей раздутой до безобразия аурой.
Подготовив сосуд к приему жильца, я вернулся к мирно сопящему жеребцу и сорванным колоском загнал джинна в его жилище, пережившее капитальный ремонт и ставшее просторнее раза в три-четыре.
Спустя час я самым наглым образом блаженствовал, держа в руках нанизанные на кинжал куски мяса и наслаждаясь короткой минутой тишины: к моей великой радости героический Улюлюм не совмещает пережевывание с повествованием. Ольга с Агатой, быстро насытившись, отдыхают, маленькими глотками смакуя подогретое вино. Тихон урчит над ломтем мяса величиной с его голову. Викториния задумчиво пережевывает сухарик. Рядышком сопит вороной конь, перенесенный к костру усилиями проспавшегося джинна. Оставлять его рядом с тушей носорога, привлекшей со всей округи стервятников, было опасно.
Идиллия.
И тут Улюлюм насытился.
— Фух… нажрался, — облизав пальцы, заявил претендент на спасение Яичницы. — Плоть поверженного врага насыщает победителя. Разве не в этом истинная справедливость бытия? Долго гнался я за ним. Но победил и избавил мир от чудовища злобного и опасного.
— Судя по зубам, носорог был травоядный, — тихо заметил я.
Великий герой все больше и больше раздражает меня своим присутствием. Поскорей бы отправлялся по своим геройским делам, а то валькирии не сводят с него восторженного взгляда. И даже Оленька… Ну, конечно, накачанный красавчик самой мужественной внешности, да еще с опытом свершения подвигов куда больше подходит на роль Сокрушителя, чем я.
— Вот я и говорю, опасная тварюга, — почему-то приняв мое заявление за подтверждение его речей, сказал Улюлюм. — А я ее сперва копьем в сердце. Копье вдребезги. Тогда я обломком ее по голове.
— Не ее, а меня, — поправил я. — Хорошо, древние мастера на совесть доспехи делали.
— И тебя спас. А то съел бы тебя зверь.
— Его съел? — высунувшись из кувшина, переспросил джинн, указывая на меня. — Не смеши мои копыта.
— У тебя есть копыта? — удивился здоровяк, воспринявший самовольное появление джинна как должное. Видимо, видел, как мы совместно штопали бок его вороному я затем переносили его к костру.
— А сколько нужно? Могу и рога организовать…
— Мне не нужно. Но только если бы я не убил тварь…
— Ты убил?! — возмутился джинн.
— Я, — растерянно подтвердил Улюлюм.
— Своей зубочисткой? Ха!
— А кто же?
— Вот он, — указал джинн на меня. Я чуть не подавился, услышав это наглое заявление.
— Но как? — возмутился будущий Сокрушитель.
— Легко. Что, по-твоему, он делал на шее зверя?
— Не знаю.
— Он его душил, — заявил джинн. — И задушил-таки. Голыми руками.
Признаюсь, челюсть отвисла не только у растерявшегося героя, но и у меня.
— Но ведь я его обломком по…
— По голове, — перебил джинн. — Вот его. И даже шлем не помял. Тоже мне, ударил…
— Но… я…
— Спокойной ночи, — заявил призрачный дух, ныряя в значительно увеличившееся объемом жилище. Минутой спустя оттуда раздался храп.
— Я первая на страже, — сказала Агата. — Спите спокойно.
Укрывшись покрывалом, я положил голову на кулак и постарался, отогнав невеселые думы, уснуть.
Далеко-далеко закричала сова, этакий петух вечерней зари, оповещающий мир о наступлении времени тьмы, когда нечисть вступает в свои права и устремляется на поиски человеческих слабостей.
— Фрук? — донесся откровенный вопрос-предложение Тихона
Гневно фыркнула в ответ Викториния. Или не так уж и гневно? Кто разберет этих женщин…
ГЛАВА 25
Рогатые преследователи
Лишь побывав в чужой шкуре, можно понять, как тебе дорога своя собственная.
Царевна-лягушка
— Что это? — невольно сорвалось с моих губ при виде чернеющего посреди степи выжженного круга, окруженного частоколом копий, на острие каждого из которых насажено по выбеленному ветрами и солнцем человеческому черепу. Все черепа эти — на глаз их пять-шесть сотен — при всем своем разнообразии как по размерам, так и по форме, имеют одну неизменную деталь: размашисто начертанный на лобной доле трехзначный символ красного цвета. Словно кто-то прошедший подготовку ведения учета инвентаря в старорежимных учреждениях провел инвентаризацию по всем правилам того времени и с неудержимым к этому рвением.
— Черепа, — пояснил Улюлюм. И хмыкнул, таким образом выразив свое мнение о моей сообразительности.
— И как я не догадался! — посмотрев на рыцаря сверху вниз, чему очень способствует несущая меня на своей спине принцесса, проворчал я. И не удержавшись, спросил: — Неужели настоящие?
— А какие еще бывают?
— Искусственные.
— Чьи-чьи?
— Искусственные. Из бумаги, из пластмассы, да из чего угодно.
— Да кому понадобится их мастерить?
— Спрос. — Поведав рыцарю прописную истину рыночных отношений, я почувствовал себя злостным плагиатором. — Так вот, спрос порождает предложение. И если есть желающие приобретать их, найдется и тот, кто будет их изготавливать.
— Зачем?
— Чтобы продавать.
— Зачем изготавливать? Если нет желания искать готовый, то возьми любого жмурика, отруби голову, положи на муравейник на пару дней — и всего делов-то. Местные так кубки победителя изготавливают.
— Ты хочешь сказать, это фабрика по изготовлению посуды? — спросил я, покосившись на монотонно гудящие на ветру черепа. — Их на просушку оставили?
— Это не ханийцы сделали, — покачала головой Ольга. — Или, вернее, уже не ханийцы.
— А кто?
— Пришельцы оттуда. — Палец валькирии указал на зеленеющую вдали горную гряду, отделяющую Ханию от Диких пустошей и, собственно, самого драконьего гнезда. Именно из-за ее непроходимости мы и вынуждены терпеть присутствие Улюлюма. Впрочем, если быть откровенным, то его присутствие тяготит лишь меня, да еще, возможно, черного вороного, хромающего нога к ноге с Викторинией. Валькирии же просто в восторге от его непосредственной героической натуры. Непоколебимая уверенность в собственной правоте, решимость идти к Великой цели, невзирая на преграды и искушения, а уж про веру в собственную избранность я и не говорю — она прет из всех пор его могучего тела обильнее вонючего пота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Глотая слюну, обильно выделяемую от витающих в воздухе ароматов, и слушая рассказ о битве самозваного Сокрушителя с восьминогим приспешником злобных паразитов, я оттаиваю воду в кувшине, медленно поворачивая его то одним боком к костру, то другим. Эпическое повествование Улюлюма вызывает рефлекторные чувства, близкие похмельным страданиям: как от мигрени, ноют мозги, немного мутит, словно от нехватки кислорода в крови, да и общее самочувствие неважное. Первая мысль, пришедшая в голову при этих симптомах, — энергетический вампир. Но он-то не вытягивает энергию, он скорее подавляет ее своей раздутой до безобразия аурой.
Подготовив сосуд к приему жильца, я вернулся к мирно сопящему жеребцу и сорванным колоском загнал джинна в его жилище, пережившее капитальный ремонт и ставшее просторнее раза в три-четыре.
Спустя час я самым наглым образом блаженствовал, держа в руках нанизанные на кинжал куски мяса и наслаждаясь короткой минутой тишины: к моей великой радости героический Улюлюм не совмещает пережевывание с повествованием. Ольга с Агатой, быстро насытившись, отдыхают, маленькими глотками смакуя подогретое вино. Тихон урчит над ломтем мяса величиной с его голову. Викториния задумчиво пережевывает сухарик. Рядышком сопит вороной конь, перенесенный к костру усилиями проспавшегося джинна. Оставлять его рядом с тушей носорога, привлекшей со всей округи стервятников, было опасно.
Идиллия.
И тут Улюлюм насытился.
— Фух… нажрался, — облизав пальцы, заявил претендент на спасение Яичницы. — Плоть поверженного врага насыщает победителя. Разве не в этом истинная справедливость бытия? Долго гнался я за ним. Но победил и избавил мир от чудовища злобного и опасного.
— Судя по зубам, носорог был травоядный, — тихо заметил я.
Великий герой все больше и больше раздражает меня своим присутствием. Поскорей бы отправлялся по своим геройским делам, а то валькирии не сводят с него восторженного взгляда. И даже Оленька… Ну, конечно, накачанный красавчик самой мужественной внешности, да еще с опытом свершения подвигов куда больше подходит на роль Сокрушителя, чем я.
— Вот я и говорю, опасная тварюга, — почему-то приняв мое заявление за подтверждение его речей, сказал Улюлюм. — А я ее сперва копьем в сердце. Копье вдребезги. Тогда я обломком ее по голове.
— Не ее, а меня, — поправил я. — Хорошо, древние мастера на совесть доспехи делали.
— И тебя спас. А то съел бы тебя зверь.
— Его съел? — высунувшись из кувшина, переспросил джинн, указывая на меня. — Не смеши мои копыта.
— У тебя есть копыта? — удивился здоровяк, воспринявший самовольное появление джинна как должное. Видимо, видел, как мы совместно штопали бок его вороному я затем переносили его к костру.
— А сколько нужно? Могу и рога организовать…
— Мне не нужно. Но только если бы я не убил тварь…
— Ты убил?! — возмутился джинн.
— Я, — растерянно подтвердил Улюлюм.
— Своей зубочисткой? Ха!
— А кто же?
— Вот он, — указал джинн на меня. Я чуть не подавился, услышав это наглое заявление.
— Но как? — возмутился будущий Сокрушитель.
— Легко. Что, по-твоему, он делал на шее зверя?
— Не знаю.
— Он его душил, — заявил джинн. — И задушил-таки. Голыми руками.
Признаюсь, челюсть отвисла не только у растерявшегося героя, но и у меня.
— Но ведь я его обломком по…
— По голове, — перебил джинн. — Вот его. И даже шлем не помял. Тоже мне, ударил…
— Но… я…
— Спокойной ночи, — заявил призрачный дух, ныряя в значительно увеличившееся объемом жилище. Минутой спустя оттуда раздался храп.
— Я первая на страже, — сказала Агата. — Спите спокойно.
Укрывшись покрывалом, я положил голову на кулак и постарался, отогнав невеселые думы, уснуть.
Далеко-далеко закричала сова, этакий петух вечерней зари, оповещающий мир о наступлении времени тьмы, когда нечисть вступает в свои права и устремляется на поиски человеческих слабостей.
— Фрук? — донесся откровенный вопрос-предложение Тихона
Гневно фыркнула в ответ Викториния. Или не так уж и гневно? Кто разберет этих женщин…
ГЛАВА 25
Рогатые преследователи
Лишь побывав в чужой шкуре, можно понять, как тебе дорога своя собственная.
Царевна-лягушка
— Что это? — невольно сорвалось с моих губ при виде чернеющего посреди степи выжженного круга, окруженного частоколом копий, на острие каждого из которых насажено по выбеленному ветрами и солнцем человеческому черепу. Все черепа эти — на глаз их пять-шесть сотен — при всем своем разнообразии как по размерам, так и по форме, имеют одну неизменную деталь: размашисто начертанный на лобной доле трехзначный символ красного цвета. Словно кто-то прошедший подготовку ведения учета инвентаря в старорежимных учреждениях провел инвентаризацию по всем правилам того времени и с неудержимым к этому рвением.
— Черепа, — пояснил Улюлюм. И хмыкнул, таким образом выразив свое мнение о моей сообразительности.
— И как я не догадался! — посмотрев на рыцаря сверху вниз, чему очень способствует несущая меня на своей спине принцесса, проворчал я. И не удержавшись, спросил: — Неужели настоящие?
— А какие еще бывают?
— Искусственные.
— Чьи-чьи?
— Искусственные. Из бумаги, из пластмассы, да из чего угодно.
— Да кому понадобится их мастерить?
— Спрос. — Поведав рыцарю прописную истину рыночных отношений, я почувствовал себя злостным плагиатором. — Так вот, спрос порождает предложение. И если есть желающие приобретать их, найдется и тот, кто будет их изготавливать.
— Зачем?
— Чтобы продавать.
— Зачем изготавливать? Если нет желания искать готовый, то возьми любого жмурика, отруби голову, положи на муравейник на пару дней — и всего делов-то. Местные так кубки победителя изготавливают.
— Ты хочешь сказать, это фабрика по изготовлению посуды? — спросил я, покосившись на монотонно гудящие на ветру черепа. — Их на просушку оставили?
— Это не ханийцы сделали, — покачала головой Ольга. — Или, вернее, уже не ханийцы.
— А кто?
— Пришельцы оттуда. — Палец валькирии указал на зеленеющую вдали горную гряду, отделяющую Ханию от Диких пустошей и, собственно, самого драконьего гнезда. Именно из-за ее непроходимости мы и вынуждены терпеть присутствие Улюлюма. Впрочем, если быть откровенным, то его присутствие тяготит лишь меня, да еще, возможно, черного вороного, хромающего нога к ноге с Викторинией. Валькирии же просто в восторге от его непосредственной героической натуры. Непоколебимая уверенность в собственной правоте, решимость идти к Великой цели, невзирая на преграды и искушения, а уж про веру в собственную избранность я и не говорю — она прет из всех пор его могучего тела обильнее вонючего пота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99