Это создавало полную иллюзию личного участия без неизбежных осложнений, наверняка возникших бы в реальной действительности. Теперь, когда его друг столь внезапно и, главное, необъяснимо лишился места, Джамбо буквально перевернул все вверх дном, чтобы подыскать Каттеру подходящую работу, пользуясь счастливой возможностью, которую давало ему его положение, может, л не столь блестящее, как у друга, но зато надежное.
Дело в том, что у Джамбо еще со времени предвыборной кампании, когда он помогал кандидату в президенты в сборе средств, сохранились связи с администрацией Никсона, и, воспользовавшись ими, он сумел надавить на кого надо в Агентстве по международному развитию и выхлопотать Каттеру тепленькое местечко в Бельгии. Гостеприимный, хотя и мрачноватый от постоянных туманов Брюссель как нельзя лучше соответствовал тому душевному состоянию, в котором в то время находился Каттер, и вскоре он оказался уже полностью погруженным в сложную дипломатическую жизнь, которой жила деловая и сытая бельгийская столица. Потом тот же Джамбо помог ему сперва получить работу в одном из инвестиционных банков Лондона, а через несколько лет вернуться в Нью-Йорк, где Каттера ждало место в отделении его прежней компании «Букер, Смити энд Джеймстон». Шел уже 1981 год, и Каттер решил, что пора ему возвращаться домой. Ни приветливость жен натовских чиновников в Брюсселе, ни дружеское расположение британцев не могли все же сравниться с теми преимуществами, которые, как он надеялся, все еще давала ему на родине фамилия Эмбервилл.
В 1969 году, за двенадцать лет до возвращения Каттера на Манхэттен, Нине Стерн исполнилось тридцать пять. Ее любовная связь с Зэкари протекала столь незаметно, что стала как бы частью манхэттенской мозаики: посвященные принимали ее как само собой разумеющееся, а непосвященные даже не догадывались о ее существовании. И если лет десять назад связь эта вызывала приливную волну сплетен, то со временем волна превратилась в мелкую зыбь: ведь никаких драматических перемен в семейной жизни Эмбервиллов так и не произошло. Если сравнить возведенный ими храм любви с каким-либо иным зданием, то он напоминал, скорее всего, скромный, незаметный особнячок в одном из тихих переулков, где расположилось какое-нибудь захудалое историческое общество, не стремившееся ни к большим деньгам, ни к фундаментальным исследованиям. Лишь они двое знали, какие сокровища скрыты за возведенным ими фасадом, что касается Зэкари, то он был счастлив и не мог бы мечтать ни о чем другом.
Но в свои тридцать пять Нина Стерн сильно отличалась от себя двадцатипятилетней, когда проповедовала свободную любовь. Да, она была по-прежнему неотразима, успехи в работе с каждым днем росли, а место Зельды Пауэре, главного редактора «Стиля», становилось для нее все более реальным, но ее отвращение к семейной жизни оказалось не в силах совладать с наследственными генами. Она достигла возраста, когда перед одинокой деловой женщиной с неизбежностью встает классический вопрос: если не сейчас, то когда? Накануне своего тридцатипятиления Нина как бы подвела итог своему прошлому и задумалась над будущим. Что с ней станет через десять лет? Ответ был не слишком утешителен: ничего! Те же успехи в работе, по-прежнему вместе с Зэкари, но при этом будет ей сорок пять. А там и пятьдесят не за горами. В ее мозгу зазвучал голос предков: «Сейчас или никогда!» Что ж, примириться с этим «никогда»? Или надо изменить тому, чего, как она верила, ей всегда хотелось, изменить потому, что время несется так неумолимо? Нина Стерн постаралась взглянуть на себя непревзято. Выходило, увы, что, если отбросить иллюзии, она точно такая же, как и все другие женщины. И хочется ей именно этого «сейчас», а не туманного далекого «никогда». Пусть замужество и дети в конечном счете не принесут ей счастья, но она должна сама в этом удостовериться. Свидетельство своей ординарности ее и разочаровывало, и вместе с тем несколько успокаивало… Может статься, кто знает, эксперимент окажется для нее интересным.
Порвав с Зэкари так быстро и в то же время так деликатно и нежно, как смогла бы только она одна, Нина вскоре вышла замуж за самого видного из женихов, остававшегося верным ей все эти годы.
Только ее Нина, с победоносным видом делилась со своими друзьями миссис Стерн, могла в первый же год родить двух мальчиков-близнецов и при этом умудриться не уйти с работы. Только его Нина, убеждал себя Зэкари, могла оставить его так достойно и честно, что он чувствовал себя вправе явиться к ней на свадьбу и быть почти счастливым за нее. Только Нина, думала она сама, могла продолжать трогательно относиться к Зэкари и в то же время одарить своего мужа любовью, почти безраздельной, которую тот полностью заслуживал. Одним словом, выходило, что можно брать лучшее и от «сейчас» и от «никогда»… Просто все зависит от того, насколько удачно ты выбрал момент.
Лили Эмбервилл сразу же увидела свой шанс и не преминула им воспользоваться. Приглашение на свадьбу сказало бы ей, что Зэкари наконец освободился от своей любовницы, даже если бы она не была в состоянии прочесть в его глазах боль одиночества. Уже шесть лет, со времени женитьбы Каттера, она жила в призрачно-позолоченном мире, скрывавшем пустоту. И вот Зэкари стал таким же одиноким, как она. Постепенно, делая шаги навстречу друг другу, они снова сблизились, чтобы заключить молчаливый мир, потому что формально между ними никогда не было состояния войны. С каждым годом он становился все надежнее, принося пусть холодное и смиренное, но все же удовлетворение. У каждого из них завершился его главный роман. Теперь они оставались друг с другом и со своими детьми, а это, видит Бог, было куда лучше, чем одиночество.
Глава 11
Как-то весной 1972 года Зэкари Эмбервилл и Нина Стерн Хеллер без тени смущения сидели вместе за ленчем в одном из тех ресторанчиков, куда они имели обыкновение захаживать в пору своей былой связи: в этом немодном заведении они вряд ли могли встретить кого-либо из тех, кто знал хотя бы одного из них. Именно в те годы они и обнаружили на Манхэттене буквально десятки таких мест, известных разве что жителям окрестных домов, уютных и по-домашнему теплых. Сейчас, правда, им больше не приходилось скрываться от посторонних глаз, но зачем, спрашивается, отказываться от любимых мест. Если при этом ленчи главного редактора журнала «Стиль» и главы «Эмбервилл пабликейшнс» и окрашивались элементами ностальгии или нотками щемящей печали и радости воспоминаний, то это лишь добавляло трапезе особый горьковато-сладкий привкус.
– Ты должен согласиться, – произнесла Нина, тщательно подбирая нужные слова, – что Мэкси – многообещающая девочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154
Дело в том, что у Джамбо еще со времени предвыборной кампании, когда он помогал кандидату в президенты в сборе средств, сохранились связи с администрацией Никсона, и, воспользовавшись ими, он сумел надавить на кого надо в Агентстве по международному развитию и выхлопотать Каттеру тепленькое местечко в Бельгии. Гостеприимный, хотя и мрачноватый от постоянных туманов Брюссель как нельзя лучше соответствовал тому душевному состоянию, в котором в то время находился Каттер, и вскоре он оказался уже полностью погруженным в сложную дипломатическую жизнь, которой жила деловая и сытая бельгийская столица. Потом тот же Джамбо помог ему сперва получить работу в одном из инвестиционных банков Лондона, а через несколько лет вернуться в Нью-Йорк, где Каттера ждало место в отделении его прежней компании «Букер, Смити энд Джеймстон». Шел уже 1981 год, и Каттер решил, что пора ему возвращаться домой. Ни приветливость жен натовских чиновников в Брюсселе, ни дружеское расположение британцев не могли все же сравниться с теми преимуществами, которые, как он надеялся, все еще давала ему на родине фамилия Эмбервилл.
В 1969 году, за двенадцать лет до возвращения Каттера на Манхэттен, Нине Стерн исполнилось тридцать пять. Ее любовная связь с Зэкари протекала столь незаметно, что стала как бы частью манхэттенской мозаики: посвященные принимали ее как само собой разумеющееся, а непосвященные даже не догадывались о ее существовании. И если лет десять назад связь эта вызывала приливную волну сплетен, то со временем волна превратилась в мелкую зыбь: ведь никаких драматических перемен в семейной жизни Эмбервиллов так и не произошло. Если сравнить возведенный ими храм любви с каким-либо иным зданием, то он напоминал, скорее всего, скромный, незаметный особнячок в одном из тихих переулков, где расположилось какое-нибудь захудалое историческое общество, не стремившееся ни к большим деньгам, ни к фундаментальным исследованиям. Лишь они двое знали, какие сокровища скрыты за возведенным ими фасадом, что касается Зэкари, то он был счастлив и не мог бы мечтать ни о чем другом.
Но в свои тридцать пять Нина Стерн сильно отличалась от себя двадцатипятилетней, когда проповедовала свободную любовь. Да, она была по-прежнему неотразима, успехи в работе с каждым днем росли, а место Зельды Пауэре, главного редактора «Стиля», становилось для нее все более реальным, но ее отвращение к семейной жизни оказалось не в силах совладать с наследственными генами. Она достигла возраста, когда перед одинокой деловой женщиной с неизбежностью встает классический вопрос: если не сейчас, то когда? Накануне своего тридцатипятиления Нина как бы подвела итог своему прошлому и задумалась над будущим. Что с ней станет через десять лет? Ответ был не слишком утешителен: ничего! Те же успехи в работе, по-прежнему вместе с Зэкари, но при этом будет ей сорок пять. А там и пятьдесят не за горами. В ее мозгу зазвучал голос предков: «Сейчас или никогда!» Что ж, примириться с этим «никогда»? Или надо изменить тому, чего, как она верила, ей всегда хотелось, изменить потому, что время несется так неумолимо? Нина Стерн постаралась взглянуть на себя непревзято. Выходило, увы, что, если отбросить иллюзии, она точно такая же, как и все другие женщины. И хочется ей именно этого «сейчас», а не туманного далекого «никогда». Пусть замужество и дети в конечном счете не принесут ей счастья, но она должна сама в этом удостовериться. Свидетельство своей ординарности ее и разочаровывало, и вместе с тем несколько успокаивало… Может статься, кто знает, эксперимент окажется для нее интересным.
Порвав с Зэкари так быстро и в то же время так деликатно и нежно, как смогла бы только она одна, Нина вскоре вышла замуж за самого видного из женихов, остававшегося верным ей все эти годы.
Только ее Нина, с победоносным видом делилась со своими друзьями миссис Стерн, могла в первый же год родить двух мальчиков-близнецов и при этом умудриться не уйти с работы. Только его Нина, убеждал себя Зэкари, могла оставить его так достойно и честно, что он чувствовал себя вправе явиться к ней на свадьбу и быть почти счастливым за нее. Только Нина, думала она сама, могла продолжать трогательно относиться к Зэкари и в то же время одарить своего мужа любовью, почти безраздельной, которую тот полностью заслуживал. Одним словом, выходило, что можно брать лучшее и от «сейчас» и от «никогда»… Просто все зависит от того, насколько удачно ты выбрал момент.
Лили Эмбервилл сразу же увидела свой шанс и не преминула им воспользоваться. Приглашение на свадьбу сказало бы ей, что Зэкари наконец освободился от своей любовницы, даже если бы она не была в состоянии прочесть в его глазах боль одиночества. Уже шесть лет, со времени женитьбы Каттера, она жила в призрачно-позолоченном мире, скрывавшем пустоту. И вот Зэкари стал таким же одиноким, как она. Постепенно, делая шаги навстречу друг другу, они снова сблизились, чтобы заключить молчаливый мир, потому что формально между ними никогда не было состояния войны. С каждым годом он становился все надежнее, принося пусть холодное и смиренное, но все же удовлетворение. У каждого из них завершился его главный роман. Теперь они оставались друг с другом и со своими детьми, а это, видит Бог, было куда лучше, чем одиночество.
Глава 11
Как-то весной 1972 года Зэкари Эмбервилл и Нина Стерн Хеллер без тени смущения сидели вместе за ленчем в одном из тех ресторанчиков, куда они имели обыкновение захаживать в пору своей былой связи: в этом немодном заведении они вряд ли могли встретить кого-либо из тех, кто знал хотя бы одного из них. Именно в те годы они и обнаружили на Манхэттене буквально десятки таких мест, известных разве что жителям окрестных домов, уютных и по-домашнему теплых. Сейчас, правда, им больше не приходилось скрываться от посторонних глаз, но зачем, спрашивается, отказываться от любимых мест. Если при этом ленчи главного редактора журнала «Стиль» и главы «Эмбервилл пабликейшнс» и окрашивались элементами ностальгии или нотками щемящей печали и радости воспоминаний, то это лишь добавляло трапезе особый горьковато-сладкий привкус.
– Ты должен согласиться, – произнесла Нина, тщательно подбирая нужные слова, – что Мэкси – многообещающая девочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154