Она отпрянула от него, неловко скрестила руки внизу живота, чтобы Пол не касался ее.
Он выпрямился.
— Догадываюсь, что ты не хочешь, чтобы я остался на ночь. — Оливия кивнула. — Мне тебя не хватает.
— Я тоже по тебе скучаю, Пол. Мне очень одиноко без тебя, но я должна быть в тебе уверена. Позвони мне, когда избавишься от Анни, когда будешь совершенно уверен, что на все сто процентов покончил с ней.
Оливия осталась сидеть на диване, пока Пол надевал ботинки. Когда он чуть сжал ее колено, не говоря ни слова, не глядя на нее, она поняла, что Пол очень расстроен.
После его ухода Оливия расстегнула «молнию» на джинсах и с облегчением вздохнула. Положив руку на округлившийся живот, она перевела взгляд на телефон. Десять тридцать пять, а Алек так и не позвонил.
Она должна быть честной с собой. Она беременна от мужа и не уверена, что по-прежнему любит его. Она любит мужчину, который все еще любит свою покойную жену.
37
Ребенок шевельнулся у нее в животе, и это разбудило Оливию. За окном ее спальни первые розовые лучи рассвета окрасили небо. Снова легкое движение, похожее на трепет птичьих крыльев.
Она закрыла глаза, положив ладони на живот. Может быть, ей это приснилось? Нет, все было слишком реальным. В ней шевелился ребенок Пола.
Оливия задремала и проснулась, когда солнце было уже высоко и ее спальня была наполнена веселым светом. Она не шевелилась, пытаясь почувствовать хоть что-то. Возможно, это все-таки был сон. Или игра ее воображения.
У Оливии был выходной, поэтому она еще была в халате, когда подобрала на крыльце свежий номер «Береговой газеты». После злополучного интервью Джонатана она не без опаски открывала газету, но в этом выпуске должно было появиться сообщение о том, что Кремер уходит из отделения.
И действительно, заметка об этом оказалась на первой полосе. В ней говорилось, что Джонатан Кремер написал заявление об уходе из отделения неотложной помощи. Далее следовало повторное описание сложившейся неприятной ситуации. Читателям предлагалось сделать собственные выводы о причине скоропалительного ухода доктора Кремера. Оливия испытала острое разочарование, прочитав заметку.
Она доедала рулет с черникой, когда дошла до раздела «Из почты главного редактора». Оливия решила на этот раз не читать опубликованные письма. Обычно половина посланий содержала грубые нападки в ее адрес, обвинения в том, что она убила Анни О'Нил. Оливия собиралась уже перевернуть страницу, когда увидела подпись под последним из напечатанных писем: Алек О'Нил. Она снова расправила страницу и стала читать:
«Я пишу для того, чтобы выразить свое недоумение и возмущение по поводу негативных отзывов и враждебности по отношению к врачу отделения неотложной помощи Оливии Саймон, попытавшейся спасти жизнь моей жены, Анни Чейз О'Нил. Как врачу, пусть и ветеринару, мне известно, насколько трудно принимать решения, особенно в том случае, когда речь идет об огнестрельном ранении. Но все равно я не сомневаюсь в том, что доктор Оливия Саймон сделала все правильно, пытаясь спасти жизнь Анни. Я понимаю гнев моих сограждан, их попытки найти виноватого, потому что последние семь месяцев я и сам испытываю такие же чувства. Люди, знакомые с Анни, знавшие ее великодушие и щедрость, понимают, что она сама никогда бы не причинила вреда другому человеку, не попыталась бы сломать чью-то карьеру. Если вспомнить общественную деятельность Анни на Внешней косе, начиная с защиты смотрительницы Киссриверского маяка Мэри Пур до кампании прошлого года за то, чтобы больному СПИДом ребенку разрешили посещать школу на общих основаниях, становится ясно, что моя жена всегда стремилась помогать другим. Нападки на человека, который, рискуя собственным благополучием, попытался помочь Анни, — это недостойная дань ее памяти.
Доктор Саймон исполнила свой долг, попытавшись спасти Анни в скромных условиях нашей больницы, хотя она могла перестраховаться и отправить мою жену в Мемориальную больницу Эмерсона, обрекая ее на смерть в пути. Доктор Саймон заслуживает нашей поддержки, а не порицания».
Оливия дважды перечитала письмо, забыв о завтраке. Она позвонила Алеку домой, но нажала на рычаг, когда услышала запись на автоответчике, и набрала номер ветеринарной клиники. Оливия запаниковала, когда трубку взяла регистраторша. Ей не хотелось отрывать Алека от работы.
— У меня проблемы с кошкой, — начала Оливия, тут же вспомнив, что при помощи подобной уловки Алек попал на прием к своему тестю. — Могу ли я сегодня попасть на прием к доктору О'Нилу?
— Что с вашей кошкой?
— У нее какое-то раздражение на коже. — Оливия посмотрела на плетеное кресло в гостиной, где Сильвия спала, свернувшись клубочком, довольная и абсолютно здоровая.
— Доктор О'Нил примет вас около половины пятого. Вы сможете приехать в это время?
— Да.
— Назовите вашу фамилию, пожалуйста.
— Миссис Маселли, — ответила Оливия, побоявшись, что фамилия Саймон покажется девушке слишком знакомой.
В приемной ветеринарной клиники дожидались своей очереди три собаки, и Оливии стало стыдно, что она подвергает Сильвию такому испытанию. Кошка дрожала у нее на руках, но сразу же успокоилась, как только они оказались в небольшой смотровой в ожидании Алека. Оливия подумала, что совершила ошибку. Ей самой определенно не понравилось бы, если бы кто-то помешал ей работать, явившись со своими личными проблемами. Она уже взялась за ручку двери, как дверь на противоположной стене распахнулась и вошел Алек.
— Оливия? — В его голосе слышалось явное изумление. Они не виделись неделю, и его загар стал еще темнее, резко контрастируя с белоснежным халатом. — Что случилось с Сильвией?
— Честно говоря, ничего, — Оливия виновато улыбнулась. — Прости меня, Алек. Я просто хотела поблагодарить тебя за письмо в газету. Я позвонила тебе домой, но мне никто не ответил. А мне не терпелось увидеть тебя.
Алек улыбнулся ей в ответ. Он протянул руку, взял у Оливии кошку, и та уютно устроилась, прижавшись к его груди. Алек поглаживал Сильвию, и та тихонько замурлыкала.
— Тебе незачем было придумывать предлог, чтобы увидеться со мной.
Оливия почувствовала, как краска заливает ей щеки. Она повела себя как подросток.
— Я прочитала твое письмо и испытала огромное облегчение, — призналась она.
— Ты не заслужила публичного осуждения.
— Что ж, не знаю, изменится ли после твоего письма общественное мнение, но я все равно безмерно тебе благодарна за него, за то, как ты оцениваешь случившееся. У меня были сомнения на этот счет.
Алек посмотрел на Сильвию. Она мирно урчала, сунув одну лапу в нагрудный карман его халата.
— Прости, что не позвонил тебе. — Он снова смотрел на Оливию. — Я не сомневаюсь, что ты нуждалась в поддержке, только…
— Не извиняйся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Он выпрямился.
— Догадываюсь, что ты не хочешь, чтобы я остался на ночь. — Оливия кивнула. — Мне тебя не хватает.
— Я тоже по тебе скучаю, Пол. Мне очень одиноко без тебя, но я должна быть в тебе уверена. Позвони мне, когда избавишься от Анни, когда будешь совершенно уверен, что на все сто процентов покончил с ней.
Оливия осталась сидеть на диване, пока Пол надевал ботинки. Когда он чуть сжал ее колено, не говоря ни слова, не глядя на нее, она поняла, что Пол очень расстроен.
После его ухода Оливия расстегнула «молнию» на джинсах и с облегчением вздохнула. Положив руку на округлившийся живот, она перевела взгляд на телефон. Десять тридцать пять, а Алек так и не позвонил.
Она должна быть честной с собой. Она беременна от мужа и не уверена, что по-прежнему любит его. Она любит мужчину, который все еще любит свою покойную жену.
37
Ребенок шевельнулся у нее в животе, и это разбудило Оливию. За окном ее спальни первые розовые лучи рассвета окрасили небо. Снова легкое движение, похожее на трепет птичьих крыльев.
Она закрыла глаза, положив ладони на живот. Может быть, ей это приснилось? Нет, все было слишком реальным. В ней шевелился ребенок Пола.
Оливия задремала и проснулась, когда солнце было уже высоко и ее спальня была наполнена веселым светом. Она не шевелилась, пытаясь почувствовать хоть что-то. Возможно, это все-таки был сон. Или игра ее воображения.
У Оливии был выходной, поэтому она еще была в халате, когда подобрала на крыльце свежий номер «Береговой газеты». После злополучного интервью Джонатана она не без опаски открывала газету, но в этом выпуске должно было появиться сообщение о том, что Кремер уходит из отделения.
И действительно, заметка об этом оказалась на первой полосе. В ней говорилось, что Джонатан Кремер написал заявление об уходе из отделения неотложной помощи. Далее следовало повторное описание сложившейся неприятной ситуации. Читателям предлагалось сделать собственные выводы о причине скоропалительного ухода доктора Кремера. Оливия испытала острое разочарование, прочитав заметку.
Она доедала рулет с черникой, когда дошла до раздела «Из почты главного редактора». Оливия решила на этот раз не читать опубликованные письма. Обычно половина посланий содержала грубые нападки в ее адрес, обвинения в том, что она убила Анни О'Нил. Оливия собиралась уже перевернуть страницу, когда увидела подпись под последним из напечатанных писем: Алек О'Нил. Она снова расправила страницу и стала читать:
«Я пишу для того, чтобы выразить свое недоумение и возмущение по поводу негативных отзывов и враждебности по отношению к врачу отделения неотложной помощи Оливии Саймон, попытавшейся спасти жизнь моей жены, Анни Чейз О'Нил. Как врачу, пусть и ветеринару, мне известно, насколько трудно принимать решения, особенно в том случае, когда речь идет об огнестрельном ранении. Но все равно я не сомневаюсь в том, что доктор Оливия Саймон сделала все правильно, пытаясь спасти жизнь Анни. Я понимаю гнев моих сограждан, их попытки найти виноватого, потому что последние семь месяцев я и сам испытываю такие же чувства. Люди, знакомые с Анни, знавшие ее великодушие и щедрость, понимают, что она сама никогда бы не причинила вреда другому человеку, не попыталась бы сломать чью-то карьеру. Если вспомнить общественную деятельность Анни на Внешней косе, начиная с защиты смотрительницы Киссриверского маяка Мэри Пур до кампании прошлого года за то, чтобы больному СПИДом ребенку разрешили посещать школу на общих основаниях, становится ясно, что моя жена всегда стремилась помогать другим. Нападки на человека, который, рискуя собственным благополучием, попытался помочь Анни, — это недостойная дань ее памяти.
Доктор Саймон исполнила свой долг, попытавшись спасти Анни в скромных условиях нашей больницы, хотя она могла перестраховаться и отправить мою жену в Мемориальную больницу Эмерсона, обрекая ее на смерть в пути. Доктор Саймон заслуживает нашей поддержки, а не порицания».
Оливия дважды перечитала письмо, забыв о завтраке. Она позвонила Алеку домой, но нажала на рычаг, когда услышала запись на автоответчике, и набрала номер ветеринарной клиники. Оливия запаниковала, когда трубку взяла регистраторша. Ей не хотелось отрывать Алека от работы.
— У меня проблемы с кошкой, — начала Оливия, тут же вспомнив, что при помощи подобной уловки Алек попал на прием к своему тестю. — Могу ли я сегодня попасть на прием к доктору О'Нилу?
— Что с вашей кошкой?
— У нее какое-то раздражение на коже. — Оливия посмотрела на плетеное кресло в гостиной, где Сильвия спала, свернувшись клубочком, довольная и абсолютно здоровая.
— Доктор О'Нил примет вас около половины пятого. Вы сможете приехать в это время?
— Да.
— Назовите вашу фамилию, пожалуйста.
— Миссис Маселли, — ответила Оливия, побоявшись, что фамилия Саймон покажется девушке слишком знакомой.
В приемной ветеринарной клиники дожидались своей очереди три собаки, и Оливии стало стыдно, что она подвергает Сильвию такому испытанию. Кошка дрожала у нее на руках, но сразу же успокоилась, как только они оказались в небольшой смотровой в ожидании Алека. Оливия подумала, что совершила ошибку. Ей самой определенно не понравилось бы, если бы кто-то помешал ей работать, явившись со своими личными проблемами. Она уже взялась за ручку двери, как дверь на противоположной стене распахнулась и вошел Алек.
— Оливия? — В его голосе слышалось явное изумление. Они не виделись неделю, и его загар стал еще темнее, резко контрастируя с белоснежным халатом. — Что случилось с Сильвией?
— Честно говоря, ничего, — Оливия виновато улыбнулась. — Прости меня, Алек. Я просто хотела поблагодарить тебя за письмо в газету. Я позвонила тебе домой, но мне никто не ответил. А мне не терпелось увидеть тебя.
Алек улыбнулся ей в ответ. Он протянул руку, взял у Оливии кошку, и та уютно устроилась, прижавшись к его груди. Алек поглаживал Сильвию, и та тихонько замурлыкала.
— Тебе незачем было придумывать предлог, чтобы увидеться со мной.
Оливия почувствовала, как краска заливает ей щеки. Она повела себя как подросток.
— Я прочитала твое письмо и испытала огромное облегчение, — призналась она.
— Ты не заслужила публичного осуждения.
— Что ж, не знаю, изменится ли после твоего письма общественное мнение, но я все равно безмерно тебе благодарна за него, за то, как ты оцениваешь случившееся. У меня были сомнения на этот счет.
Алек посмотрел на Сильвию. Она мирно урчала, сунув одну лапу в нагрудный карман его халата.
— Прости, что не позвонил тебе. — Он снова смотрел на Оливию. — Я не сомневаюсь, что ты нуждалась в поддержке, только…
— Не извиняйся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109