Но на этот раз он шел не из какого-то определенного места, и Сияющий Человек был не причем. Открыв глаза, он понял, что свет исходит из него самого. Его руки сияли, лицо его, наверное, мерцало так же, как лицо Сияющего Человека. Он отбросил одеяло и увидел, что и тело его сияет таким ослепительным светом, что он с трудом мог смотреть на себя, хотя от этого зрелища оторваться было нелегко. Действительно ли это я? подумал он. Нет, не я. Я так сияю, потому что должен кое-что сделать. Я должен сделать то же, что сделал Сияющий Человек для меня самого. Но для кого я должен это сделать?
Тут он увидел Сияющего Человека, стоящего в футе от его кровати, но теперь сияние его погасло. Это был Лолла-Воссики, этот одноглазый Краснокожий пьяница, окрещенный несколько дней назад и все еще носивший одежду белого человека, которую ему дали, когда он стал христианином. Теперь, когда в нем был свет, Алвин видел гораздо яснее, чем прежде. Он видел, что беднягу Краснокожего довел до такого состояния не ликер, дело было даже не в потере глаза. Причина была в чем-то более страшном, растущем как опухоль в его голове.
Краснокожий подошел на три шага и встал на колени у кровати так, что его лицо оказалось очень близко от глаз Алвина. Что ты хочешь от меня? Что я должен сделать?
Первый раз за все это время он открыл глаза и заговорил: «Сделай разделенное целым», сказал он. Через секунду Алвин-младший осознал, что это было сказано на языке индейцев — Шауни, — он помнил, как взрослые произносили это название во время крещения Краснокожего. Но Алвин прекрасно понимал его, как и родной язык самого Лорда-Протектора. Сделай разделенное целым.
Что ж, ведь в этом и заключался дар Ала. Чинить веши, заставлять их быть тем, чем они должны быть. Сложность заключалась в том, что он и наполовину не понимал, как это у него получается и уж совсем не представлял себе как починить что-нибудь живое.
Впрочем, может ему и не надо было этого понимать. Может, ему и нужно было действовать не задумываясь. Он поднял свою руку и как мог осторожнее дотронулся до щеки Лолла-Воссики под незрячим глазом. Нет, не так. Он провел пальцем выше, пока не прикоснулся к запавшей глазнице. Да, подумал он. Будь целым.
Раздался треск. Свет заискрился. Ал онемел от изумления и убрал руку. В комнате больше не было света, кроме света луны из окна. Не осталось и намека на бушевавшее здесь световое буйство. Все было так, как если бы он только что очнулся от сна, глубочайшего сна в его жизни. Прошла минута, прежде чем глаза Алвина свыклись с темнотой, и он смог видеть. Нет, это был не сон. Потому что индеец, бывший прежде Сияющим Человеком, был здесь. Какой же это сон, если у твоей постели стоит на коленях Краснокожий, слезы текут из здорового глаза, а другой глаз, до которого ты только что дотрагивался…
Глазная впадина была по-прежнему пуста. Глаз не появился. «Я не смог», прошептал Алвин. «Прости меня».
Ему был очень стыдно, ведь Сияющий Человек помог ему избавиться от постыднейшего порока, а он ничего так и не смог для него сделать. Но индеец не сказал ни слова упрека. Вместо этого он наклонился и взял большими сильными руками Алвина за голые плечи, притянул к себе и поцеловал в макушку, крепко, как отец сына, как брат брата, как настоящие друзья прощаются друг с другом перед лицом неминуемой смерти. Этот поцелуй, и все, что было в нем заключено — надежду, прощание, любовь — мне никогда не забыть, сказал себе Алвин.
Лолла-Воссики вскочил на ноги. Легко, как будто он был мальчиком, совсем не шатаясь от пьянства. Он был совсем совсем другой и тут Алвину подумалось, что может быть он все-таки исцелил что-то, что-то такое, что невозможно было заметить внешне. Может быть, Краснокожий просто освободился от пристрастия к спиртному?
Но Алвин знал, что даже если это так, то совершил это исцеление не он, а тот свет, который проник в него. Тот огонь, который грел, не обжигая. Краснокожий подбежал к окну, перемахнул через подоконник, на мгновение повис на руках и исчез. Он проделал это так тихо, что Алвин даже не услышал как его ноги коснулись земли. Так же тихо, как кошка прыгает на копну сена. Сколько это длилось? Часы? Скоро уже рассветет? Или все это произошло за считанные секунды после того, как Энн прекратила шептать в его ухо и вся семья утихомирилась.
В конце концов это было не так уж важно. Все равно после всего происшедшего Алвин никак не смог бы спать. Почему этот Краснокожий пришел к нему? Что все это значит, свет, исходивший от Лолла-Воссики и затем перешедший в самого Алвина? Он был так переполнен восторгом и изумлением, что в постели ему было не улежать. Поэтому он вскочил, залез в свою ночную рубашку и вылетел за дверь.
И теперь, в прихожей он вдруг услышал разговор Мамы и Папы внизу. Они еще не ложились. Сперва он хотел сбежать вниз и рассказать им все, что произошло. Но затем он услышал какими голосами они говорили. Гнев, страх, печаль. Не самое лучшее время рассказывать о своих снах. Хотя Алвин знал, что это не сон, но они-то сочтут это сном. И теперь, хорошенько обдумав, он решил, что лучше ничего им не рассказывать. Что, рассказать, как он послал тараканов в комнату сестер? Колючки, щипки и угрозы? Несмотря на то, что все это казалось происшедшим месяцы и годы назад, обо всем придется сказать. Да, это, конечно, не имело значения по сравнению с клятвой, которую он дал и тем будущим, которое, как казалось Алвину, открывалось перед ним — но это имело значение для Мамы с Папой.
Поэтому он прокрался по прихожей и вниз по лестнице достаточно близко, чтобы все слышать, но достаточно далеко, чтобы не быть замеченным. Через несколько минут он забыл о маскировке. Он подкрался так близко, что мог видеть большую комнату. Папа сидел на полу среди дров. Алвина удивило, что Папа все еще был там после того, как поднимался бить тараканов. Он сидел ссутулившись, закрыв лицо руками. Мама стояла на коленях напротив него так, что самые большие поленья были между ними. «Он жив, Алвин», сказала Мама. «Все остальное не имеет значения.» Папа поднял голову и посмотрел на нее. «Это проделала вода, просочившаяся в дерево задолго до того, как мы срубили его. Она замерзла там и потом растаяла. А мы срубили его так, что расщелина была не видна на срезе. Но оно было расщеплено в трех местах и для перелома ему был нужен только вес крестовины. Это сделала вода».
«Вода», с насмешкой в голосе сказала Мама.
«Четырнадцать раз вода пыталась убить его.»
«С детьми вечно что-нибудь случается.»
«Первый раз ты поскользнулась с ним на руках на мокром полу. Потом Дэвид опрокинул кипящий котел. Потом три раза он терялся и мы находили его на берегу реки. Прошлой зимой, когда на Типпи-Каноэ-ривер надломился лед…» «Ты думаешь, он первый ребенок, упавший в воду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Тут он увидел Сияющего Человека, стоящего в футе от его кровати, но теперь сияние его погасло. Это был Лолла-Воссики, этот одноглазый Краснокожий пьяница, окрещенный несколько дней назад и все еще носивший одежду белого человека, которую ему дали, когда он стал христианином. Теперь, когда в нем был свет, Алвин видел гораздо яснее, чем прежде. Он видел, что беднягу Краснокожего довел до такого состояния не ликер, дело было даже не в потере глаза. Причина была в чем-то более страшном, растущем как опухоль в его голове.
Краснокожий подошел на три шага и встал на колени у кровати так, что его лицо оказалось очень близко от глаз Алвина. Что ты хочешь от меня? Что я должен сделать?
Первый раз за все это время он открыл глаза и заговорил: «Сделай разделенное целым», сказал он. Через секунду Алвин-младший осознал, что это было сказано на языке индейцев — Шауни, — он помнил, как взрослые произносили это название во время крещения Краснокожего. Но Алвин прекрасно понимал его, как и родной язык самого Лорда-Протектора. Сделай разделенное целым.
Что ж, ведь в этом и заключался дар Ала. Чинить веши, заставлять их быть тем, чем они должны быть. Сложность заключалась в том, что он и наполовину не понимал, как это у него получается и уж совсем не представлял себе как починить что-нибудь живое.
Впрочем, может ему и не надо было этого понимать. Может, ему и нужно было действовать не задумываясь. Он поднял свою руку и как мог осторожнее дотронулся до щеки Лолла-Воссики под незрячим глазом. Нет, не так. Он провел пальцем выше, пока не прикоснулся к запавшей глазнице. Да, подумал он. Будь целым.
Раздался треск. Свет заискрился. Ал онемел от изумления и убрал руку. В комнате больше не было света, кроме света луны из окна. Не осталось и намека на бушевавшее здесь световое буйство. Все было так, как если бы он только что очнулся от сна, глубочайшего сна в его жизни. Прошла минута, прежде чем глаза Алвина свыклись с темнотой, и он смог видеть. Нет, это был не сон. Потому что индеец, бывший прежде Сияющим Человеком, был здесь. Какой же это сон, если у твоей постели стоит на коленях Краснокожий, слезы текут из здорового глаза, а другой глаз, до которого ты только что дотрагивался…
Глазная впадина была по-прежнему пуста. Глаз не появился. «Я не смог», прошептал Алвин. «Прости меня».
Ему был очень стыдно, ведь Сияющий Человек помог ему избавиться от постыднейшего порока, а он ничего так и не смог для него сделать. Но индеец не сказал ни слова упрека. Вместо этого он наклонился и взял большими сильными руками Алвина за голые плечи, притянул к себе и поцеловал в макушку, крепко, как отец сына, как брат брата, как настоящие друзья прощаются друг с другом перед лицом неминуемой смерти. Этот поцелуй, и все, что было в нем заключено — надежду, прощание, любовь — мне никогда не забыть, сказал себе Алвин.
Лолла-Воссики вскочил на ноги. Легко, как будто он был мальчиком, совсем не шатаясь от пьянства. Он был совсем совсем другой и тут Алвину подумалось, что может быть он все-таки исцелил что-то, что-то такое, что невозможно было заметить внешне. Может быть, Краснокожий просто освободился от пристрастия к спиртному?
Но Алвин знал, что даже если это так, то совершил это исцеление не он, а тот свет, который проник в него. Тот огонь, который грел, не обжигая. Краснокожий подбежал к окну, перемахнул через подоконник, на мгновение повис на руках и исчез. Он проделал это так тихо, что Алвин даже не услышал как его ноги коснулись земли. Так же тихо, как кошка прыгает на копну сена. Сколько это длилось? Часы? Скоро уже рассветет? Или все это произошло за считанные секунды после того, как Энн прекратила шептать в его ухо и вся семья утихомирилась.
В конце концов это было не так уж важно. Все равно после всего происшедшего Алвин никак не смог бы спать. Почему этот Краснокожий пришел к нему? Что все это значит, свет, исходивший от Лолла-Воссики и затем перешедший в самого Алвина? Он был так переполнен восторгом и изумлением, что в постели ему было не улежать. Поэтому он вскочил, залез в свою ночную рубашку и вылетел за дверь.
И теперь, в прихожей он вдруг услышал разговор Мамы и Папы внизу. Они еще не ложились. Сперва он хотел сбежать вниз и рассказать им все, что произошло. Но затем он услышал какими голосами они говорили. Гнев, страх, печаль. Не самое лучшее время рассказывать о своих снах. Хотя Алвин знал, что это не сон, но они-то сочтут это сном. И теперь, хорошенько обдумав, он решил, что лучше ничего им не рассказывать. Что, рассказать, как он послал тараканов в комнату сестер? Колючки, щипки и угрозы? Несмотря на то, что все это казалось происшедшим месяцы и годы назад, обо всем придется сказать. Да, это, конечно, не имело значения по сравнению с клятвой, которую он дал и тем будущим, которое, как казалось Алвину, открывалось перед ним — но это имело значение для Мамы с Папой.
Поэтому он прокрался по прихожей и вниз по лестнице достаточно близко, чтобы все слышать, но достаточно далеко, чтобы не быть замеченным. Через несколько минут он забыл о маскировке. Он подкрался так близко, что мог видеть большую комнату. Папа сидел на полу среди дров. Алвина удивило, что Папа все еще был там после того, как поднимался бить тараканов. Он сидел ссутулившись, закрыв лицо руками. Мама стояла на коленях напротив него так, что самые большие поленья были между ними. «Он жив, Алвин», сказала Мама. «Все остальное не имеет значения.» Папа поднял голову и посмотрел на нее. «Это проделала вода, просочившаяся в дерево задолго до того, как мы срубили его. Она замерзла там и потом растаяла. А мы срубили его так, что расщелина была не видна на срезе. Но оно было расщеплено в трех местах и для перелома ему был нужен только вес крестовины. Это сделала вода».
«Вода», с насмешкой в голосе сказала Мама.
«Четырнадцать раз вода пыталась убить его.»
«С детьми вечно что-нибудь случается.»
«Первый раз ты поскользнулась с ним на руках на мокром полу. Потом Дэвид опрокинул кипящий котел. Потом три раза он терялся и мы находили его на берегу реки. Прошлой зимой, когда на Типпи-Каноэ-ривер надломился лед…» «Ты думаешь, он первый ребенок, упавший в воду?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69