Торжественная часть кончилась, и гостей пригласили к столу. Ромашка догнал меня в коридоре.
– Правда, прекрасно прошел юбилей Ивана Павлыча?
У него даже голос стал мягче, круглее.
– Да, очень хорошо.
– В самом деле, жаль, что мы так редко встречаемся. Все–таки старые товарищи. Ты где служишь?
– В гражданской авиации.
– Это я вижу, – сказал он и засмеялся. – Нет, «где» в другом смысле, в территориальном.
– На Крайнем Севере.
– Да! Черт! Совсем забыл! Ведь Катя же мне говорила! В Заполярье!
Катя! Катя ему говорила. Мне стало жарко, но я ответил совершенно спокойно:
– Да, в Заполярье.
Он замолчал. Потом спросил осторожно:
– Надолго… к нам?
– Еще не знаю, – ответил я тоже осторожно. – Это зависит от многих обстоятельств.
Мне самому понравилось, что я так спокойно, осторожно ответил, и с этой минуты все мое волнение как рукой сняло. Я стал холоден, любезен и хитер, как змея.
– Катя говорила, что ты собираешься выступить с докладом. Кажется, в Доме ученых?
– Нет, в Географическом обществе.
Ромашка посмотрел на меня с удовольствием – как будто он был доволен, что я собираюсь прочитать доклад в Географическом обществе, а не в Доме ученых. Так оно и было, но тогда я еще ничего не знал.
– Что же это за доклад?
– А вот приходи, – сказал я равнодушно. – Это тебе будет интересно.
Он снова перекосился, на этот раз заметно.
– Да, – сказал он, – нужно записать и не пропустить. – И он стал что–то аккуратно записывать в блокноте. – Как он называется?
– Забытая полярная экспедиция.
– Постой–ка! Это об экспедиции Ивана Львовича?
– Об экспедиции капитана Татаринова, – возразил я сухо.
Но он пропустил мимо ушей мою поправку.
– По новым материалам?
Знакомый тупой расчет мелькнул у него в глазах, и я сразу догадался, в чем дело.
«Ага, подлец, – подумал я хладнокровно, – тебя подослал Николай Антоныч. Тебе поручено узнать, не собираюсь ли я снова доказывать, что в гибели экспедиции виноват именно он, а не какой–то там фон Вышимирский!»
– Да, по новым.
Ромашка внимательно посмотрел на меня. На секунду он превратился в прежнего Ромашку, подсчитывающего, сколько процентов прибыли получится, если я проговорюсь, что это за материалы.
– Кстати, об экспедиции, – сказал он. – Ведь у Николая Антоныча тоже есть материалы. У него много писем и есть очень интересные, он мне как–то показывал. Ты бы к нему обратился!
«Ага, понятно, – подумал я снова. – Николай Антоныч поручил тебе свести нас, чтобы поговорить об этом деле. Он боится меня. Но он хочет, чтобы я сделал первый шаг. Не тут–то было!»
– Да нет, – ответил я равнодушно. – Он ведь, в сущности, мало знает. Как ни странно, но я знаю больше о его собственном участии в экспедиции, чем он сам.
Это был хорошо рассчитанный удар, и Ромашка, который все–таки был тупица, хотя и сильно развился, вдруг открыл рот и посмотрел на меня с откровенным затруднением.
«Катя, Катя», – подумал я и почувствовал, что у меня сердце сжимается от обиды за нее, за себя.
– Да–а, – протянул Ромашка. – Такие–то дела.
– Да, такие дела.
Мы подошли к столу, и разговор прекратился. С трудом я досидел до конца этот вечер – только ради Ивана Павлыча, чтобы его не обидеть. У меня было неважное настроение, и очень хотелось выпить, но я выпил только одну рюмку – за юбиляра.
Ромашка произнес этот тост. Он поднялся и долго, с достоинством ждал, когда за столом станет тихо. Самодовольное выражение мелькнуло на его лице, когда одна фраза вышла особенно складно. Он сказал что–то насчет «дружбы, связывающей всех учеников нашего дорогого юбиляра». При этом он обратился ко мне и поднял рюмку, показывая, что пьет и за меня. Я тоже вежливо приподнял рюмку. Должно быть, у меня был при этом не очень приветливый вид, потому что Иван Павлыч внимательно посмотрел сперва на него, потом на меня и вдруг – я не сразу вспомнил, что это значит, – положил руку на стол и показал на нее глазами. Рука поднялась, похлопала по столу и спокойно опустилась. Это был наш старый условный знак. Не волноваться! Мы оба одновременно рассмеялись, и мне стало немного веселее.
Глава 3.
БЕЗ НАЗВАНИЯ.
В этот день у меня было назначено свидание с одним работником «Правды»: я хотел рассказать ему о своих находках. Два раза он откладывал – все был занят; наконец позвонил, и я поехал в «Правду».
Это был длинный внимательный дядя в очках, немного косой, так что все время казалось, что он смотрит в сторону и думает о чем–то своем. «Некоторым образом спец по летчикам», – сказал он. Кажется, он искренне заинтересовался моим рассказом, во всяком случае, со второго слова стал записывать что–то в блокнот. Он заставил меня нарисовать мой способ крепления самолета во время пурги и сказал, что я должен послать об этом статью в журнал «Гражданская авиация». Тут же он позвонил в «Гражданскую авиацию» и сговорился, кому и когда я сдам материал. Он очень хорошо понял – так мне показалось – значение экспедиции «Св. Марии» и сказал, что сейчас, когда у всех к Арктике такой огромный интерес, это своевременная и нужная тема.
– Но об этом уже была статья, – сказал он. – Помнится, в «Советской Арктике».
– В «Советской Арктике»?
– Да, в прошлом году.
Это была новость! Статья об экспедиции капитана Татаринова в «Советской Арктике» в прошлом году?
– Я не читал этой статьи, – сказал я. – Во всяком случае, автор не знает того, что знаю я. Я разобрал дневники штурмана – единственного члена экспедиции, который добрался до Большой Земли.
В эту минуту я понял, что передо мной настоящий журналист. У него вдруг заблестели глаза, он стал быстро записывать и даже сломал карандаш. Очевидно, это было что–то вроде сенсации. Он так и сказал:
– Да это сенсация!
Потом запер свой кабинет на ключ и повел меня к «начальству», как он объявил в коридоре.
У «начальства» я кратко повторил свой рассказ, и мы условились:
а) что я завтра принесу дневники в редакцию,
б) что «Правда» пошлет на мой доклад сотрудника и
в) что я напишу о своих находках статью, а там уже «мы посмотрим, где ее напечатать».
Мне нужно было поговорить в «Правде» и о розысках экспедиции, но я почему–то решил, что это особый вопрос, не имеющий отношения к печати. Жаль, потому что журналисты посоветовали бы, к кому обратиться в Главсевморпути, а может быть, даже позвонили бы по телефону.
Я просидел в приемной часа два – все дожидался чести увидеть одного из секретарей Главного управления. Наконец дождался. Меня провели в кабинет, и тут я просидел еще полчаса. Секретарю было некогда: в кабинет поминутно заходили моряки, летчики, радисты, инженеры, столяры, агрономы, художники, – и все время нужно было делать вид, что он прекрасно разбирается в авиации, агрономии, живописи и радио.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185