Второму автоматная очередь разнесла голову. Темные брызги застыли на шпалах. Пиджак лопнул по швам. Ноги, согнутые для прыжка, так и не разогнулись.
— Они умерли, как воины, — сказал Станислав. — Их глаза до конца видели свободу.
«Гу-у!.. Гу-у!.. « — мрачным эхом разнеслось по лесу.
Станислав поднял голову.
— Это кричит куку-куру, сова. Скоро ночь. Надо идти.
Они спустились в канаву.
Здесь Станислав сел на землю, вынул из кармана пучок зелени и стал тщательно натирать им подошвы ботинок. Второй пучок он бросил своему спутнику:
— Натирай.
Парень недоуменно повертел пучок в руках и даже понюхал его.
— Что это?
— Сахкиегун, дикая петрушка. Ни один зверь не почует наших следов.
…К полуночи они были глубоко в чаще и продолжали идти не переставая, все дальше и дальше от железной дороги.
Только один раз парень остановился, протянул руку Станиславу и сказал:
— Меня зовут Ян. Ян Косовский.
Гроза прогремела где-то на юге, раскалывая небо голубыми сполохами. Ветер принес усилившиеся запахи травы и прелых листьев. Облака разошлись, открыв звезды. Прямо в зените сверкали, переливались чистым голубым светом звезды Большой Медведицы.
— Ян, — обернулся к спутнику Станислав, — Семь Глаз показывают половину ночи. Нужно отдыхать, иначе завтра мы будем слабыми, как старые женщины.
— Нет, Стась, нужно идти на север. И чем быстрее, тем лучше. На севере, в Борковицких лесах, могут быть наши. Нужно найти их. У нас нет другого пути.
— Нельзя идти сейчас, Ян. Ночная дорога отнимет у нас силы, А утром я смогу разговаривать с лесом.
— Я уверен, что здесь всюду карательные отряды. Утром они схватят нас, как кроликов.
— Утром лес укроет нас лучше, чем ночью.
— Ты думаешь?
— Знаю.
Ян остановился.
— Хорошо. Что будем делать сейчас?
— Спать.
— Здесь?!
— Да.
— Ну, знаешь… Под утро мы промокнем как щенки от росы.
— Будем спать на дереве, — сказал Станислав,
— На этих елках?
— Зачем лишние слова? — сказал Станислав. — Здесь растут тополя. Тополь — теплое дерево.
Подходящий тополь нашелся не сразу. Станислав ходил во мраке под деревьями, ощупывал в темноте ветви, поглаживал стволы ладонью. Наконец он нашел тополь средних размеров с широкой развилкой на высоте двух человеческих ростов и с густой кроной, похожей на шатер. Под этим шатром чернела непроглядная темь. Шелестели невидимые листья.
Охватив ствол ладонями, Станислав уперся в него ступнями и быстро поднялся к развилке. Усевшись на нее, окликнул Яна.
Через минуту Косовский был рядом с ним.
Подогнув ветви, Станислав переплел их и устроил нечто вроде гамака, в котором можно было лежать без риска свалиться вниз. Ветра здесь почти не чувствовалось. К тому же Станислав выбрал развилку, отходящую на южную сторону, С севера их прикрывали ствол и крона.
— Здорово получилось, — сказал Ян, устраиваясь на переплетенных ветвях. — Похоже, что ты всю жизнь провел в лесу.
— Я жил в лесах Толанди, — сказал Станислав.
— Толанди? Что-то не припомню, в каком это воеводстве.
— Это не воеводство. Это земля на юг от реки Макензи.
— Река Макензи? Подожди… Это где-то в Силезии?
— Канада.
— Э… так ты, значит, не поляк?
— Я шауни.
— Кто-кто?
— Шауни.
— Не слышал я что-то про таких, Кто такие шауни?
— Индейцы.
Гамак вздрогнул от резкого движения Яна.
— Черт… Я думал, ты бредил там, в вагоне. Так значит… все правда? Ты настоящий индеец?
— Да.
— Откуда ты знаешь наш язык? И каким ветром тебя занесло в Польшу?
— Надо много говорить, — сказал Станислав. — Посмотри, Семь Глаз уже повернули к рассвету. Мы должны отдыхать, чтобы завтра не быть похожими на маленьких детей-ути.
— Подожди. Только один вопрос. Ты давно в Польше?
— Большое Солнце. Это, по-вашему, год. Надо спать. Человек не может узнавать все сразу.
ВЕЛИКИЙ ВОЖДЬ ПОНТИАК
Станислав вытянулся на ветвях и закрыл глаза. Совсем недавно, три Больших Солнца назад, вместе с Танто он лежал на таком же охотничьем помосте на берегу озера Большого Медведя и ожидал солнечного восхода. Вода слабо светилась в утренних сумерках, над ней вытягивались дымные полосы тумана, издалека доносился голос Тоскующего . Танто, зябко поеживаясь, сжимал в руках лук и всматривался в водопойную тропу, по которой должны были пройти карибу. Станислав представил, как олень выйдет из чащи, вскинет голову, украшенную короной рогов, и жадно потянет ноздрями влажный озерный воздух. Танто шевельнется рядом и едва слышным шепотом скажет, натягивая тетиву:
— Прости нас, лесной брат, но мы не могли поступить иначе. Нам нужно твое мясо, и твоя шкура, и твои прекрасные рога.
Потом резко отпустит тетиву.
…Шорохи листьев, касаясь слуха, убаюкивали Станислава, уносили сознание в Страну Снов. Некоторое время он блуждал по голубым долинам и холмам без цели и без мысли, а потом снова пришел к истоку тех дней, когда он и мать собирались в далекий путь через Большую Соленую Воду,
Вечером отец пришел в типи матери и долго сидел у огня, посасывая свою калюти, украшенную голубыми перьями сойки. Пляшущие язычки пламени освещали его лицо, выхватывая из полутьмы подбородок и резкую линию лба, и лишь глаза оставались в тени, и не было видно, спокойны они или тоскуют. Но голос, когда он заговорил, оставался таким же, как и всегда, — ровным, с едва заметной хрипотцой, голос человека, привыкшего думать и повелевать.
— Вы едете в Страну Белых, — сказал отец. — Так надо. Я понимаю твою тоску по своему племени, Белая Тучка. Ты должна побыть среди людей одной с тобой крови, чтобы погасить огонь тоски. Я не имею права удерживать тебя. Ведь даже маленький глупый серый кролик, вапос, возвращается к гнезду, в котором родился.
Он умолк, глядя на корчившуюся в костре веточку, которая постепенно превращалась в золотые продолговатые угольки. Молчала мать, стоявшая у задней стенки шатра. Молчал Станислав, сидя на шкуре карибу у ее ног. Когда веточка умерла в огне, отец заговорил снова:
— Я не знаю твоей родины, Белая Тучка. Но я слышал много рассказов трапперов о странах, в которых живут твои белые братья. Говорят, что белые никогда не едят свежего мяса, а детей кормят молоком рогатых животных, от которых скверно пахнет. От этого дети у них такие слабые, что десятилетний мальчик не может натянуть тетиву лука, из которого стреляют наши семилетние ути. Говорят, что белые прячут своих мертвых в земле, как шакал прячет падаль. И еще говорят, что в землях белых нельзя ни спать, ни есть, если у тебя нет раскрашенных бумажек, которые называются ден-ги.
Отец снова умолк, и снова в типи наступила тишина, в которой бормотал только огонь на не понятном никому языке. Мать продолжала стоять, неподвижная и прямая, сцепив пальцами руки на груди. Не отрываясь смотрела она на мужа, и в глазах ее вспыхивали голубые искры, а волосы были похожи на бледно-золотые струи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58